АЛЕКСЕЙ ДЬЯЧКОВ
СТИХОТВОРЕНИЯ

	УЛИЦА ПИРОГОВА

Когда дитя с короткой стрижкой
О жизни примется мечтать,
Отчалит в детство фотовспышка
За выражением печаль.
И вспомню я крупу для каши
В глубокой чаше голубой,
Глухие переулки наши,
Где не кончался снежный бой.
И блестки жухлые с обложки,
И книжку, где давным-давно.
Горячий чай в горячей ложке,
Озноб и горлышко бо-бо.
В окошке голубом квадратном
Сосулька воздух холодит,
Снежинки падают обратно,
И птица правильно летит.


	КОМАНДИРОВКА

Громыхнув, застучит электричка,
Дым затяжки свернется ужом,
Огонек непогашенной спички
Указательный вдруг обожжет.

Замелькают березы и клены,
Твердь построек, заборы, столбы,
Двор бараков неодушевленный,
Белый дым из кирпичной трубы,

Желтый воздух на дереве мокром,
Простыни непросохший экран,
Чтоб сжимался неведомый орган
И дыхание перекрывал.

До заката продлится дорога,
До звезды в темноте ледяной.
Незаметно подступит тревога,
А когда мы доедем, пройдет,

И отпусти нас приступ сердечный,
Вдох задержится в теплой груди.
И откроется нам на конечной
Исцарапанный дагерротип. 


		*  *  *

Октябрь. Хлещет дождь по доброму...
Изобрази меня, Шагал –
Лечу я мимо клена-тополя,
И листья липнут к башмакам.
И веткою упругой тянется
Рука моя из рукава,
Ладошка с розовыми пальцами,
Как скученные облака.
Гляжу на мокрый парк внимательно,
Над кленом-тополем скользя,
Сыны-отцы и дочки-матери
Гуляют лепо там, где льзя.


ГОД СПУСТЯ

Картина «Осень», листьев шорох,
Окно, сквозняк, качнувший штору, 
Простая, как зима, картина.
Художник просит примитива.

Вот Маша, девочка с косичкой,
На кухне кушает яичко
И пьет из чашки с многоножкой
Свой чай, не вынимая ложки.

Вон юная жена из спальни
Выводит карапуза к папе,
А папа на убогом стуле
Щебечет весело: Проснулись!

Семейство в сборе – дочка, мама,
Малыш в объятьях Иоанна.
В окне на школьнике без горна
Синица. Примитив. Икона.



		*  *  *


Над разводным мостом и над волной
Ажурной,
Над улицей, от снега голубой,
Над шхуной,
Наколотой уверенно весьма
На вилку,
Два однокрылых ангела летят
В обнимку.
Им виден снег и улица видна,
И синий 
Проулок. Мальчик с варежками на
Резинках,
Слепивший и швырнувший свой снежок
В гам улиц.
Задумчивый поэт в подъезд вошел,
Сутулясь.
Поднялся. Позвонил. Разделся. Что
На ужин?
Вот яблоко. У яблока бочок
Надкушен.
Вот сухари. А в чайнике цветет
Заварка.
Проем оконный. Солнце. Снег идет
Над парком.
Спешит на горку с санками Егор
В ушанке,
Где на вершине с ангелом его
Ждут ангел.
Им виден мост. И улица. Видны
Евгений
На кухне, скромный ужин. И  стихи.
Творенья.



	ПОЕЗДКА В СОЛИНАС


Свет, за который цеплялась, боролась
Жизнь, продираясь сквозь Тульскую волость,
Пыль, виноградник, Лос Осос, Лос Что-то-с,
Глина, девчонка с собакой, река,

В ржавой траве ржавый парус железа,
Хлопья тумана над всплесками Шесны,
Крест покосившийся, отблески леса,
Тряпки на леске, холмы, облака.

Свет, когда время покатит обратно,
Будет таким же, цветная заплатка
Черной жилетки, сиреневый трактор,
Ива, бурьян, деревянный сарай,

Строчки письма позапрошлого года
В ящике, выдвинутом из комода:
Мама, у нас все нормально, погода,
Море, песок. Не природа, а рай.

Вытоптанный пятачок остановки.
Мать улыбается в кофте-обновке,
Машет ладошкой. Две сумки на бровке
С тыквой, кульками и пачкой газет.

Выпрямившись из кустов помидоров,
Щурится дед, и щетиной, в которой
Прячет улыбку, сверкает. До дома
Света за Пазиком тянется след.


ШКОЛА N 6

В желтом садике тихо, но скоро пора
Уходить, ставить на перемотку кассету,
И не переставая со строчкой играть
Поднимает поэт взгляд от свежей газеты.

Скачет солнечный зайчик в проеме дверном,
Нищий бросил бычок в хоровод голубиный
И рассматривает отраженье свое
В дребезжащем стекле «Соки-воды» витрины.

Штукатурку выхватывает, голыша
В бирюзовой коляске мой взгляд удивленный,
Как велосипедист колесит не спеша
Вдоль ограды лиловой под кронами кленов.


	ЛЕТА

Скоро небо сползет под откос,
Замигают в траве незабудки,
Как просыпавшийся купорос,
У стены трансформаторной будки.

С самоволки вернется солдат
С серой выцветшей лапкой погона,
И стишок свой незамысловат
Заталдычит вагон с перегона.

И наткнется беззубый школяр
В старом фонде на томик поэта,
И направит в окно окуляр.
Мама. Воздухоплаванье. Лето.

Я гляжу, как плывут облака.
Вспоминаю забытые строчки.
Вот перрон. Вот билет. Вот плацкарт.
Вот окошко с девицей в платочке.


	ЗАКЛАНИЕ АГНЬЦА

Как мягкое солнце краснело, пока
Не скрылось, как ветер месил облака, 
Как плавились серые дали.
Еще вспоминаю детали.

Смородина в миске по центру стола.
Шершавая охра, в чешуйках сурьма.
И свемы  яичной нарезка
В колышущихся занавесках.

Хозяин в плаще потянулся в карман 
За спичками. Вспыхнувшая глухомань,
Слепя красноглазого старца,
За дверь поплыла на террасу.

Листва зашуршала по-детски в кустах.
Не грецкий орех раскололся, устав
Сверкать. И в саду ненадолго
Зашлась фисгармонь и умолкла.

И горечь потери, ломая бока,
Текло, расползалось по телу, пока
Неловкое, новое тело
В утробе малинника зрело.


	У ОКЕАНА

В эфире шорох поглотил волну.
А я пью чай под снежный шепот мира
У синего окошка в пустоту,
Которая вместительней эфира.

Окраин крен, кометы недолет,
Стираются монет старинных лики.
И космонавт-невозвращенец ждет,
Когда сквозь жесть огонь в корабль проникнет.

И гроздь сосулек в темноту растет,
Как Матери собор в проеме фортки,
Как черно-белый медленный костер
С другими нами на старинной фотке.


		*  *  *

Завтрак с маслом, умывальник с пеной,
Утром убегаем к смене первой.
Первоклассник над землей летит,
Мама шепчет: Под ноги гляди!

Отраженье, облака, окурки,
Рыжая собака в переулке,
Алый дом, в окне зарницы свет,
На стене каракули: Привет!


		*  *  *

Мы будем пить, потом сдавать посуду,
Потом молчать и в тишине коптить,
И плыть кусочки рафинада будут,
И лампочки накаливаться нить.

Твое лицо с не выбритой щетиной
За сизым дымом оживет, когда
Подскажет память имя бригадира,
Который нас на норму погонял.

Когда в бараке сыпалась водица,
Ты, мой забойщик, выкормышь, барчук,
Ходил ко мне селедкой подсолиться
И на закрутку сыпал табачку.

На дне стакана кружатся чаинки.
Старинный город прячется в ночи.
Гляди в окно Степаныч с Серпантинки,
И верь, что срок не весом получил.


		*  *  *

Кто бывшего зэка не по наколкам
Увидеть сможет в старичке седом?
Вот мы бредем по елочным иголкам,
Он вспоминает. В шестьдесят седьмом...

Когда он в ресторане привокзальном
Помятой беломориной об стол
Постукивал, прикуривал, базарил
С официанткой с детским голоском.

Смотрел в оконце с выцветшею шторой
На пыль платформы, на вагонов пыль,
На девочку с цветами, для которой
Отцом на фото с сепией он был...


		*  *  *

В ЦПКиО, где не докипела
Весна, но воздух накалён,
По полосе заиндевелой
Луч света бродит, преломлён.

Творожится на луже млеко,
А рядом розовым мелком
Рисует мальчик человека,
Который с детства мне знаком.

Его печальными глазами
И тонким слухом наделил
Безвестный островной писатель, 
И переврал мне Самуил.

Воздушные шары болтает
И громыхает Первомай.
И мимо праздника шагаю
Праздношатающийся я.


СТИХИ, ВЫРОСШИЕ НА НЕТОЧНОЙ РИФМЕ 

Она, мельком взглянув на рим наш пыльный,
Пучок волос закалывает шпилькой.
Кромсает сулугуни, помидоры.
Закваска. Масло в лодочке ладони.
Лучи уходят в лестничный пролет. –
Штабная карта по небу плывет.

Кусочек перца выпадает из салатницы...




	ХАРИНО 

В длинных строчках – штакетник, постройка и дым из трубы,
Беспокойный октябрь, торопясь, завершает труды,
Подчищает лесок, подпаляет запруду по пьяни,
Собирает туман в копны, твердь отделяет от хляби.

Я люблю грипповать на отшибе, глотать молоко,
И, забравшись с ногами на кресло, глядеть на огонь.
Горевать над стихами, к жене обращаясь: Амиго,
Вот, послушай, как пишут. Читать. И захлопывать книгу.

Мне Ирина укутает ноги – дреми, падишах!
Через несколько дней я на воздух пойду подышать.
Новым взглядом окину – ведро, на сарае салазки,
Накренилась осина, и требует роща покраски.

Как прихода забытого заиндевелый дьячок,
Мой октябрь робеет, и с треском ломает сучок.
Поливает водой, и протяжно сипит мелколесьем.
И холодным лучом ставит крестик на мне. Ставит крестик.


	ОКТЯБРЬ В ДЕРЕВНЕ

Смотреть и слушать, как лупцует дождь, 
Не спать всю ночь, дрожать, поджав колени.
А по утру осматривать деревья
Фруктовые, и розы гнуть под нож.

Ладони прятать и считать шаги.
Прикидывать потери урожая,
За потасовкой уток наблюдая
С обрывистого берега реки.

Брести домой топить дровами печь.
Отхлебывать из кружки с мятным чаем,
Зеленый томик классика читая,
В стихах о чем не понимая речь.

Когда сквозняк полосками газет
Зашелестит, и тень покажет кошка,
Осенний дождь задребезжит в окошко.
Ложится спать, не выключая свет...


	ТРИ ГОДА

Пятнистый воздух. В солнечной листве
Горит кафе, глотает дрозд гляссе.
Осколок неба полыхнул на воре,
И море прячет ворон в школьной форме.

Мы щелкаем друг друга. Виноград.
Рассыпанные яблоки. Баклуши.
Циклопчик Никон шелестит послушно.
Сентябрь. Волна. Очередной стоп кадр.

В морозный вечер много зим спустя,
Когда задремит наконец дитя,
У лампы расположимся невинно
Читать, дремать под «Небо над Берлином».

Увидим море. Но напомнит нам
Пускай не разворот фотоальбома,
Как я любил, и ты какой влюбленной
Была – улыбки гибкая волна...


	АДРЕСАТ: SYLVIA PLATH

После прилива, цунами, потопа,
Пасмурно, дохлая рыба на бывшей
Клумбе с геранью, а волосы тины
На изразцах и решетке камина.
Водоросли и песок в поддувале.

В липких конвертах разбухшие письма.
Смытые строчки и подписи. Кляксы.
Дырка с обугленными краями.
В дырке трельяж и обивка дивана
В пятнах от соли. И стул опрокинут.

Ключик в распахнутой двери оставив,
Выйти из дома, сбежать к водокачке.
От лесопилки заброшенной, мимо
Сломленных мальв на песчаную косу.
Ветер послушать и на море глянуть.

Море стоит и волною не хочет
Двинуть, и только кораблекрушений
Гладит цветные обломки. А ветер
Шепчет – Пока, саранчою стрекочет,
Луком, скворчащим в подсолнечном масле.


РОЖДЕСТВО

И вот я, Иосиф, иду и не двигаюсь,
На воздух смотрю – неподвижный, не липовый,
Глаза поднимаю на свод надо мной,
Свод замер, и птицам сыграли отбой.

На землю взираю, и вижу, как прячется
В сосуде вода, и рабы, возлежащие,
Застыли с кусками лепешки в руках,
Едят, но еду не доносят до рта.

И вижу овец я, гонимых на пастбище,
Которые тучей стоят и не плачутся,
И волка голодного, вставшего вдруг,
И с поднятой веткой остался пастух.

На сильном теченье протока узорами
Застыла, и козы, склонившие головы
И пьют – и не пьют. И трава предо мной
Прогнулась под чьей-то незримой рукой. 

И только в пещеру на яркое зарево
Сутулая бабка идет повивальная.
И алое солнце застыло вдали.
И облако света в пещере стоит.

Все ярче пещера сиянием залита.
И света без меры. Но чуда глаза мои
Не видят. – А только слепящий огонь,
И я на глаза опускаю ладонь...

В горах угасает вечернее зарево.
И бабка: Явилось спасенье Израилю, -
Речет. И как плещет  волною река
Мария глядит с малышом на руках.