ЕЛЕНА ДУНАЕВСКАЯ
ВНЕ КРУГА И НЕМНОГО СВЕРХУ

 Ночной тариф

В этом городе грязь и сны.
Лучше сны, чтоб не видеть грязи.
Наступленье гнилой весны
Захлебнулось на полуфразе,

Оборвалось, как разговор
С миром готики и газонов:
В трубке слышался голос твой
Будто от стекла отраженный,

Непохожестью раздражал,
Словно жабу совал за ворот
И с собою не совпадал,
Как о городе миф и город.

И, наверно, в этот  проем
Утекут и слова, и силы,
Вслед за ними  мы уйдем
И не будет у нас могилы.


* * *

Ничего, кроме грязной холодной весны,
В белом небе бесцветный огонь,
И  медвежьи, громоздкие зимние сны
Мутной каплей скатились в ладонь.

Что, опять просыпаешься? Гол, как сокол,
Как деревьев голодный оскал.
Ты учился всю жизнь в самой вздорной из школ
Ты у призраков правды искал.

Ну и что, доискался? Так  слушай в ночи,
Как усталое сердце стучит.

Будет сизое лето, и птицы в пыли,
Духота, духота и гроза.
И тогда, проводив все свои корабли,
Ты посмотришь  печали в глаза,

Ну а может, свободе,
А может, тому, что свобода уже ни к чему,
Потому что болят голова и спина
И душа не танцует одна.

Но шиповник пурпурный, но в зернах гранит -
И по-прежнему  сердце саднит,

Словно все, чего не было - тоже сбылось,
Словно пух тополей - это весть,
И надеяться можно на русский <авось>
И еще побарахтаться здесь,

Где один шизофреник и микроцефал
Город в холоде, в жуткой грязи основал

Где стоят несъедобные торты - дворцы,
Где упертые тетки и злые юнцы,
И шиповник один о любви говорит
Словно рыцарь в зеленом  у каменных плит.


* * *
                         To Jelle Noorman

Старушка-девочка с изменчивым лицом
Вам посылает это письмецо
И вспоминает, как на склоне лет
На плечи ей ложился мягкий свет
И об Европе давняя мечта
Казалась достоверна  и проста
Как пресный подогретый бутерброд
Твоих доброжелательных щедрот.
И розы запоздалые цвели
На пятачках ухоженной земли,
И двигались гортензии, как блюдца,
И я, боясь в грамматике споткнуться,
О каменные спотыкалась плиты,
И знала я, что  буду позабыта,
Что чистый твой, политкорректный мир
На темно-синем небе черных дыр
И редких звезд и  воплей не приемлет,
А это - я, и рухлядь - мой удел.
И улыбалась, ты ведь так хотел,
И  мысленно благодарила землю
За сизые соборы, за цветы
За то, что рядом долговязый ты,
Смешливый, добродетельный эстет
Шел, за рога ведя велосипед.
Что ж, с Рождеством, милейший из коллег.
Воспоминаниям не долог век,
Как ветка остролиста под стеклом,
Они крошатся, и фальшивят звуки:
Ты не узнаешь из письма о том,
Что твоя седая раба
Целует
Твои молодые руки.



	Из старых стихов.


Я знаю, что  Цербер окажется крошечным псом,
Что главный палач домовит и страдает одышкой,
Что в детстве мы часто играли с Фортуной в серсо:
Она убегала, а я забывалась над книжкой.

Я знаю, что Парки прозрачная нить вплетена
В ту грубую ветошь, которой мараюсь в котельной,
Я знаю: безмерна тем более наша вина,
Что наши убоги враги и уступки бесцельны.

Ушастые карлики, войско седых мелочей,
Зачем нас учили безмерности нашей стыдиться,
И как мы забыли, жалея своих палачей,
Что наши сородичи - боги, деревья и птицы.


* * *

Все кажется, что жизнь начнется завтра,
Затем что жизнь не может не начаться,
И можно доказать терпеньем Богу,
Что ждать умеешь ты, и что пора
Тебя за это жизнью - осчастливить.

На самом деле - жизнь твоя проходит.
Ее пути просты и непреложны,
Она  ни разу жертвы не отвергла,
Но жертвующих - отвергает жизнь.

И нож уходит в горло Исаака,
И Авраам уходит с места жертвы,
Уходит, рук своих не узнавая,
Затем что страх Господень перепутал
С тем страхом, что господствует в душе,
И захотел от страха - откупиться.
Он откупился. Сны его безводны.
Он не услышит больше голосов.

Бесплодие - извечный плод терпенья.


 Стансы окраине

Дома в розоватом свете,
И многопудовый дым,
И в школу шагают дети,
И голени их худы,
Как ноги болотных цапель
Над желтой, сухой травой,
А мамы, одеты в штапель,
Взирают на свой привой,
Разняв, как фату - невеста
Кухонную занавеску.

Окраина - род бумаги,
Где краски всегда плывут,
От вечной и злостной влаги
Бесформен трамвайный люд.
Соленый запах отбросов,
Не жизнь, но ее макет.
Окраина - это способ
Жить, если жизни нет.
окраина - грязный ватман,
Водка, мазня и вата.

Окраиной правит осень
В самую развесну.
Безвременьем здесь заносит,
Клонит к дурному сну,
И жизни топорный остов
Тебя укрепляет в том,
Что человек - не остров,
Но  крупноблочный дом:
На арматуре - тонны
Коснеющего бетона.

Окраина - место встречи
Быта с небытием.
Здесь всяк пустотой замечен,
Заначен житьем-бытьем.
И струны здесь рвут под вечер,
Словно - живьем в гробу -
Швыряют подростки в вечность
Проклятье или мольбу.
Времени нет. Пространство
К пасынкам - беспристрастно.

Дома в предвечернем свете,
И многопудовый дым.
Шагают из школы дети
И голени их худы.
Пахнет окраина щами,
Воздух похож на взвесь.
Много мы обещали,
Ну а подохнем - здесь,
Не разорвав завесы
Сорных дождей над лесом.


*  *  *

Ты еще потанцуешь,
И в жизни какой-то другой
Прошуршит твое платье
По длинному, светлому залу,
И ладони тебе
Поцелует возлюбленный твой,
И шепнет: <Повтори,
Я не понял, что ты мне сказала>.
Ты ему не ответишь,
И в вальсе закружишься вновь,
И сольются в одно
В канделябрах прощальные свечи,
Затуманится взгляд,
И надменно поднимется бровь,
И откинется стан,
И поникнут, как лебеди, плечи.
И танцующим шагом,
С блаженным лицом - за порог,
И навстречу судьбе:
Как всегда, нищета и гордыня,
Скудоумная смерть,
И сухой беспощадный итог,
И Психеи-танцовщицы
Туфельки в снежной пустыне.


 * * *

Противна запоздалая награда:
Мы были правы, а теперь - пусты.
Пьем чай с черняшкой, и уже не надо
Ни горечи, ни нищей правоты.

Пора слагать и крылья, и вериги:
Мы все сказали, больше не дано.
Мы выжили, у нас друзья и книги,
У них - дележка.  Не смотри в окно.


* * *

Неуклюже любили, и безграмотно верили,
И не пели светло и красиво.
На задворках истории, на задворках империи
Незабудки растут, да крапива.

А потом подорожники  на разломах асфальта
У разболтанных труб водостока,
Да котята помойные. И - ни скрипки, ни альта,
Но скрежещет эстетика рока.

А потом захолустье превращается в свалку,
Бомж выходит, оборван и жуток,
И без голоса воет, словно бурому жалко
Той крапивы и тех незабудок.


* * *
                     А. А. А.

Вошла. Никого не узнала.
Не призрак ли смотрит на то,
Как ночью бредут вдоль канала
Фигуры в  квадратных пальто

Из драпа? Из бурого мрака?
А рядом стволов антрацит
Безруких. И, кажется, драка,
И грязный свинцовый Коцит,

И варево вспышек багровых,
И в струпьях густых полотно.
Какой-то художник из новых,
На жизнь негодуя давно,

Раздрызг, напряженность, обиду
С такой густотою нанес,
Что звезды не брезжат сквозь сито
Материи, ветхой насквозь.

А женщина взглядом усталым
Скользнула по раме - и прочь:
С Обводного злого канала
В летейскую белую ночь.


* * *

Поселиться бы в маленькой,
                Богом забытой стране,
В умирающем городе,
                 в доме, где пахнет левкоем.
Медлят пальцы истории
                 на ненадежной струне -
Слушать арфу гранитную
                 и наслаждаться покоем.

Перезревшую смокву
                 отбросить ногой на ходу,
В белом платье читать
                  за чугунным узором беседки:.
Так и надо стареть
                   в  одичавшем прекрасном саду,
А не в пыльном аду,
                   где  росли наши бедные предки.

Опустели кафе,
                    и оконные плоские лица
Из-под пестрых чепцов
                     смотрят вслед неживым кораблям.
Эти, в черном, старухи
                      идут вечерами молиться,
И спускаются голуби
                       к светлым прогретым камням.

Стать окном, сквозь которое
                       время взирает на воду,
И надменной старухой
                       в растоптанных черных туфлях:
Научившись стареть,
                       ты к себе приближаешь свободу:
У тебя позади
                        предпоследний решающий страх.


*  *  *

 Литератору

Старая крыса плывет под прозрачной водой -
Нет на нее Крысолова.
Тощие, злые вороны летают гурьбой
В нежных деревьях.

Это весна в Петербурге, на Островах
Без незнакомки,
В городе, полном бездомных детей и собак
Перед концом света.

Даже в Нью-Йорке, в грязище бывает весна,
Пробегает родная крыса.
Крысу не надо спасать, крыса спасется сама
До и после конца.

Надо постигнуть эстетику крыс,
Надо любить их.
С красным подбоем красив Крысолов
В черном плаще.

Хвост полуголый и ноги сухие в трико -
Дихотомия.
Что же ты плачешь?
В борьбе Крысолова и крысы
Смысл и единство на фоне
Чахлых, цветущих деревьев
Будешь искать без конца
До и после конца света.