Было
хреново. Коля бурчал сыну про Гамлета: "Невропат? Истерик?
Непонятно кто... А Призрак? Кто такой – Призрак? Что такое –
Призрак? Провокатор, вымогающий кровавую клятву? Чей он –
посланец? Вельзевула? Люцифера? Знаешь, кто играл Призрака?
Шекспир... У него только что умер сын – Амнет. Жена ему
изменила. И вот он написал пьесу о неверной жене, о верном сыне и
убитом отце. Его роль ... мм ... это как бы вопль к небесам. Нууу,
лучше бы я умер, а не ты. В жизни ты ко мне являешься призраком, мой
сын, мой Амнет, а на сцене – всё будет наоборот. На сцене я
буду призраком, а не ты..." Коля замолчал. Сын слушал, поэтому
Коля продолжил бубнёж: "Одновременно ... на сцены мира вышли
два Гамлета. Диаметрально противоположных, но равно отстоящих от
того, что хотел сделать Шекспир. А что хотел сделать Шекспир? Не
знаю, не знаю, но мне кажется, мне каээтся, – почти пропел
Коля, – оба этих Гамлета обнаружили в шекспировском тексте то,
что в нём было, а автор об этом и не подозревал. Мечта графоманов, –
Коля хмыкнул, – мол, моё творение больше меня. Я фигню
какую-то наваляю, а спустя много, много лет пыль веков от моих
хартий отряхнут и такое обнаружат! такое найдут! – Коля
громыхнул по столу кулаком. – Всё равно! Из текста невозможно
вычитать то, чего в нём нет!" Сын прожевал оладью: "Не
кричи, – сказал сын, – и не стучи... Маму разбудишь,
рассказывай". "Два, – Коля сопнул носом, –
диаметрально противоположных Гамлета сходились в одной точке. В
точке небытия. Небытия призрака. Это были Гамлеты 20-х годов XX
века, Гамлеты, пропитанные опытом революций и провокаций. Артист XX
века просто не мог поверить в такую детскую сказочку, как
призрак. Что призрак, когда был Азеф! Какой там Клавдий, когда были
Гитлер и Сталин!" Коля передохнул и продолжал: "Первый
Гамлет – Гамлет Михаила Чехова. Психопат, истерик... Призрак –
его галлюцинация. Силой своего дара... ? Ммм, – Коля помотал
головой, – ну хорошо, дара... силой своего безумия он
заставляет поверить в существование несуществующего. Бернардо,
Марчелло, Горацио видят то же, что и он. Такая, блин, суггестия...
Разумеется, не обошлось без купюр, – Коля посмотрел в окно, –
и это тоже возмущало зрителей. Умница Ходасевич,
Ходасевич-рационалист, интеллектуал Ходасевич возмущался: каким
образом принцу в бреду открылась истина? Может, тогда и всё, что
происходит после явления призрака, – бред и морок? Наваждение?
Нет! – Коля отстегнул пуговицу у воротника, – нет! и
нет! Гамлет ставит эксперимент – "Мышеловку"! Убийца
реагирует адекватно. Мы это видим!" "Следственный
эксперимент?" – подсказал сын. "Да, да! Именно!
Следственный эксперимент... Ходасевич удивляется, как же так?
Галлюцинируя раскрыть преступление? А почему бы и нет? Принц
Гомбургский, ага? В лунатическом состоянии выиграл сражение? Ладно,
это Клейст выдумал... А Кеккуле? – Коля прищурил глаз. –
Кеккуле? Увидел во сне дракона, кусающего хвост, и вместо того,
чтобы подумать о вечности, подумал о бензоле, потому что он всё
время о бензоле думал. Так и Гамлет. Он всё время, всё время думает
о том, кто замочил папу, о втором замужестве мамы! Он просто
свихнулся на этом! Стал бредить наяву, в бреду проговорил-услышал,
услышал-проговорил версию. Решил проверить. Всё сошлось! У Михаила
Чехова получалось, что Призрак – ум сходящего с ума Гамлета.
Ум Гамлета младшего – вне него. Ум Гамлета младшего –
тень Гамлета старшего! Нет, – Коля покачал головой. –
Ходасевич ошибался. Михаил Чехов поставил гениальный спектакль. И
как важно, что спектакль был поставлен в эмиграции! Спектакль тех,
кто проиграл..." Коля примолк. "А второй? – спросил
сын. – Второй Гамлет – какой?" Коля встрепенулся:
"Гамлет – победителей. Хитрый, себе на уме, лысоватый,
толстенький, с бородкой клинышком. Гамлет Акимова и Горюнова. Не
трагедия о гениальном безумце, неврастенике, психопате, в бреду
прозревающем правду, но трагикомедия об интригане, запутавшемся в
собственных сетях. Акимов так поставил, а Горюнов так сыграл Гамлета
в 29-м что ли году? Полная противоположность чеховскому Гамлету, но!
– Коля отставил пустую чашку.- В постановке Акимова тоже не
было призрака! Люди революции по ту и другую сторону баррикады в
одном были согласны – есть вещи пострашнее призраков и
выходцев с того света, выползков с того света," – уточнил
Коля. Сын взял последнюю оладью. "Призрака не было, а что же
было?"- спросил сын. "Как и у Михаила Чехова, –
отвечал Коля, – сам Гамлет. Только у Михаила Чехова призрак –
гениальное безумие Гамлета, истина в латах бреда, а у Акимова и
Горюнова – наглый трезвый расчёт. Гамлет-Горюнов говорил все
слова призрака в глиняный горшок, получалось замогильно и
страшно-смешно. Михаил Чехов сам произносил слова призрака, но так
произносил, что перепуганной страже становилось ясно: это говорит
оживший, вернувшийся из мёртвых Гамлет-король. Одержимость –
вот один полюс гамлетизма; трезвый расчёт, игра, актёрство –
вот второй полюс гамлетизма. В Гамлете, типичном, естественном, эти
два полюса – нераздельны и неслиянны, как божественное и
человеческое в Христе, как спирт и клей в БФ, но Гамлеты – из
ряда вон, исключительные, необычные, уникальные..."
На кухню заглянула
жена: "Он, – жена указала на сына, – в школу не
опоздает?" "Нет, – Коля шмыгнул носом, –
никому из нас, ни мне, ни тебе, ни тем более – ему! не удастся
опоздать в самую великую, самую мудрую школу, школу жизни!" "О,
господи! – вздохнула жена. – Какое трепло!" Она
включила радио: "В шесть часов утра в городе Волгодонске
Ростовской области ... бомба ... дом..." "Третий?" –
спросил сын. "Что – третий?" – не понял Коля.
"Город?" – предположила жена. "Нет... Гамлет.
Бог троицу любит..." "Верно, – Коля заулыбался, –
именно так. Андрей Белый перевёл эту пословицу так: диада волит
триады. Читатель – пока! Продолжение – следует".
"Тебе к первому уроку?" "К первому," –
отвечал сын. "Диада, – Коля увлёкся, – конечно,
волит триады, но не всегда эту самую триаду получает. Жизнь –
это вам не Гегель. Ага? Гамлет-безумец, в безумии прозревающий
истину, – тезис. Гамлет-хитрец, вычисливший истину и
заставивший поверить в истину при помощи лжи, – антитезис!
Должен быть синтез, а его – нет!" Сын пошел в прихожую
одеваться. Жена слушала бубнящее радио, Коля с воодушевлением
рассказывал: "Я пытался дать такой синтез в пьесе "Фортинбрас,
или за кулисами". У меня призрак был и его ... не было. Это всё
Брехт и Аксёнов, Иван – виноваты. У Брехта в его режиссёрской
разработке "Гамлета" – Фортинбрас был агрессором,
Клавдий – королём-миротворцем, а Гамлет – истериком,
рушащим здание мира с таким трудом, с такими грехами возведённое
Клавдием. Иван Аксёнов целую статью написал о "Гамлете".
Он полагал, что мы читаем неполный вариант пьесы. Выпали куски,
связанные с Фортинбрасом, вся линия Фортинбраса оказалась
потерянной. И тогда я подумал: а что если Призрак – умелая
провокация Фортинбраса? Тогда понятно, почему Фортинбрас просит
оказать Гамлету воинские почести. Гамлет сделал для него то, чего
никакой генерал сделать не смог, – проторил дорогу к датскому
престолу. Гамлет думает, что на нём нельзя играть. Я, мол, не
флейта! Правильно, не – флейта. Инструмент куда более сложный.
Например, орган. И на этом органе уже играют. Гамлет думает, что он
мстит за отца, а на самом деле он ведёт к престолу того, кого
осиротил его отец, Гамлет-старший! – ( сын крикнул: "Пока!",
грохнула дверь, радио забубнило громче ) – Призрак –
артист, подкупленный Фортинбрасом, потом этот же артист сыграет
короля в "Мышеловке". Гамлет, провоцируя Клавдия, не
понимает, что сам спровоцирован! Он не знает, что сам играет в пьесе
"Мышеловка"! Он – умный, нравственный, волевой
человек – оказывается орудием контрразведки!" Жена
выключила радио. "Многоуважаемый шкаф, – вздохнула жена,
– тебе совершенно всё равно, с кем и о чём разговаривать. Ну
как можно не свихнуться, когда параллельно говоришь и ты, и радио?"
"Эти параллельные, – важно заметил Коля, –
пересекаются". Жена посмотрела на Колю с удивлением: "Ты
считаешь, что это – провокация?" Коля почесал нос: "Нууу,
что называть провокацией... Взрыв на Екатерининском канале не был
провокацией, однако… Двустишие хочешь?
Сколько
Гамлетов считало себя Азефами?
Сколько Азефов считало себя
Гамлетами?"