Пётр Петрович встал со стула и подошёл к окну. За окном был клён. Сквозь листья клёна сияло солнце. За спиной Петра Петровича Джон Дол-Дон, по прозвищу Колнакол, свирепый, долговязый и громогласный бил подследственного. "Ну, сука, - пыхтел Колнакол, - сейчас-то ты услышал звон? Ты понял, где он? Ты понял, что этот колокол по тебе, а? Поал, нет, ты поал, я ж тебе хавальник разобью, ты же ртом какать будешь, попой пощады просить... Ну, спроси, спроси ещё раз...?" Пётр Петрович поморщился, повернулся и жестом остановил обработку. Распалённый Джон Дол-Дон, тяжело дыша, отошёл к рукомойнику. "А то, понимаешь, спрашивает, - бормотал Джон Дол-Дон, моя руки, - кусок суши обрушился, а он спрашивает..., слышит звон ... и спрашивает ... Ты понял, что ты не остров в океане? Ты, падла, понял, что все мы - часть огромного материка?" "Понял, понял," - испуганно заверил Джона Дол-Дона подследственный, пытаясь отползти от него подальше. "Так чего же ты тогда не понял?"- значительно миролюбивее спросил Джон Дол-Дон, по прозвищу Колнакол. "Я не понял, - всхлипнул подследственный, - чего вы от меня хотите?" Дол-Дон посмотрел на Петра Петровича.
По правде говоря, Колнакол и сам толком не знал, чего они хотят от подследственного. Пётр Петрович не спеша закурил. "Мы хотим, чтобы Вы поняли, - объяснил он, - что только две вещи наполняют душу всегда новым удивлением и более сильным благоговением, чем больше Вы о них думаете: звёздное небо над головой ..." "Но, позвольте, - подследственный шмыгнул разбитым носом, - над головой у меня - потолок, - подследственный приподнялся на локтях, - а над потолком - ещё потолок, а ... над всеми потолками - крыша, а над крышей - небо, но оно - ... солнечное! В настоящее время звёздное небо у меня - под ногами; вернее, прошу простить за выражение - под жопой, и чем больше я об этом думаю, тем более удивляюсь, но не благоговею... Нет, вовсе не благоговею. С тех пор, - подследственный сглотнул, сплюнул кровью, охнул и продолжил, - как я узнал, что земля - вращающийся шар меня не оставляет дикое ощущение: я вишу вниз головой, и если над головой у меня - звёзды, то под ногами - солнце; а если над головой - солнце, то под ногами - звёзды..." Джон Дол-Дон и Пётр Петрович переглянулись. Джон Дол-Дон повесил полотенце на крюк, вбитый рядом с рукомойником. "Ах ты дрянь, - только и смог сказать Колнакол, - Шопенгауэр ты сраный, Кафка грёбанная..." Пётр Петрович укоризненно покачал головой. "Но, - сказал Пётр Петрович, - есть нечто более дивное, чем звёздное небо над головой! Это - моральный закон - в Вас, во мне, в нём..." "Ну уж это извините, - заволновался подследственный, - ещё звёздное небо спустя несколько часов перевернётся вниз и окажется над нашими головами, но уж моральный закон всегда не в нас, а под нами. В данном конкретном случае - под вашими ногами и под моей жо..." Пётр Петрович обратился к Джону Дол-Дону: "А он ещё и сквернословит, - сказал Пётр Петрович, - продолжайте работу над преобразованием субъективного опыта в объективную реальность." Пётр Петрович отвернулся к окну. Через секунду до него стали доноситься крики: "Я из тебя шопенгауэрианство это выбью к чёртовой матери! Ты его с кровью высерешь, мир этот, как волю и представление... Что?! Как не читал? Откуда ж ты такой дряни нахватался, будто мы вниз головой болтаемся? От Коперника? Ах, от Коперника! Ну ты пёрни-ка от Коперника! Что нормальные люди от Коперника узнали? Что это под ними вниз головой ходят, а ты...? Извращенец... Не читал! Ты что же с молоком матери всосал, с семенем отца получил? Генная память, да? Счас эта генная память из тебя с треском, с зубами, с юшкой вылетит! Кафка, грёбанный... Тоже не читал? Ах, слышал!"
Внезапно всё стихло. "Убил он его, что ли?" - неприятно поразился наступившей тишине Пётр Петрович. Повернувшись, он поразился ещё больше и ещё неприятнее. Дверь в его кабинет была сорвана с петель. В образовавшийся проём видны были пустой коридор и мёртвый охранник. По краям проёма стояли двое и целились в Петра Петровича и Джона Дол-Дона. Джон Дол-Дон старательно тянул руки вверх, как тянет руку знающий ответ двоечник. "Это они так орали, - подумал Пётр Петрович, лениво словно отличник, знающий ответы на все вопросы, поднимая руки, - что я не услышал, как тюрьму захватили..."
Подследственный, кряхтя, но без какой-либо посторонней помощи, поднимался с пола. "Моральный закон, говоришь, - он посмотрел на Петра Петровича, - кхе... А ты, - подслественный упёр палец в грудь Джона Дол-Дона, - запомни, дурья твоя башка, если ты слышишь колокол, он - не по тебе... Колокола, как пули, твои - если ты их не слышишь..."