ГЛЕБ ГОРБОВСКИЙ
СТИХОТВОРЕНИЯ 2007 ГОДА

«Иголка»

Я отыскал её не в сене,
а где-то в памяти своей…
Оны была любима всеми,
рассвета майского светлей!

Она мола кольнуть, ужалить
словечком острым, как игла.
Но мы девчонку обожали, —
она красавицей была.

Её глазищи — Волги шире,
она была светла, чиста…
Но затерялась в этом мире,
как в стоге сена — навсегда.

15/IX­–07


* * *

Я отвык от людей, от нежданных общений,
от негаданных встреч и мудрёных бесед,
от взаимных терзаний и нравоучений,
источающих чаще ре радость, а бред.

Я сижу, поджидая последний автобус.
На моей остановке — покой, тишина.
Я успел обогнуть этот призрачный глобус,
на котором испил вдохновенье до дна.

А теперь наступило последнее в жизни:
отвыкать от себя, превращаться в туман
и рассеяться утром над милой отчизной,
израсходовав правду в душе и обман.

17/VII–07, Комарово



* * *

Что нас сопровождает на земле?
Тюремный конвоир? Улыбка мамы?
А, может, ангел — солнце на крыле!
А, может, бес улыбчивый, тот самый?

Сопровождают нас друзья-враги,
любови и любовьишки шальные,
а также — шашлыки и пироги,
и ноченьки бездумные, хмельные.

Сопровождают песенки и жуть,
что пеленает душу чёрной ватой…
Сопровождают нас в последний путь
могильщики с отточенной лопатой.

20/VIII–07, Комарово


«Двурушник»

Под соснами, роняющими шишки
и ржавые иголочки хвои,
я совершал нехитрые делишки
и смутные деяния свои.

Сбривал нерукотворную щетину
с трамбованного временем лица
и плёл стихов седую паутину
под маской записного мудреца.

Разогревал, ниспосланную пищу,
питая электричеством спираль…
И воспевал земную красотищу,
как правдолюб, но и — отменный враль.

21/VIII–07, Комарово



* * *

Однажды где-то за границей,
теперь уже не помню где,
я, сполоснув лицо водицей,
наивной предался' мечте.

Барахтаясь в потоке буден.
спросил, химерой обуян:
а что, если границ не будет,
не станет в мире разных стран?

Купаясь в вареве житейском
и рассудив, что я не прав.
меня одёрнул полицейский
с улыбкой папы — за рукав.

15/IX–07


«Очередь»

Вереница лиц — скуластых, острых,
в одеяньях, меченых трудом.
Кто за чем… Вон та — за маслом постным,
а вон тот — за «маленькой» с винтом.

Очередь к начальнику глухому,
очередь к болезному врачу…
Эти страсти каждому знакомы:
ждать и получать, чего хочу.

Вот и я выстаиваю тоже
очередь свою — навеселе!
…Чем длиннее очередь, тем дольше
простою ногами на Земле.

13/IX–07


«Старые русские»

В поездах — в вагонах общих —
на завалинках в селе
проживает эта общность
в свете жизни и во мгле.

Нет, не в том ажурном свете,
нет, не в сливках бытия,
а в помоечном буфете,
в общежитии, где — я.

Ну, а племя новых русских,
отщепенцев — где-то там
в коридорах тёмных, узких…
Всяк рассажен по местам.

Новым русским вкусно, сытно,
старым русским — не беда:
служит пищею молитва.
или песня! Как когда.

9/IX–07


«Порхов»

Городок родимый детства —
Порхов! Псковщина. Война.
С чёрной смертушкой соседство,
и Шелонь-река темна.

На холме уснула крепость, —
островок войны с Литвой.
А во мне — любить потребность
этот край полуживой.

Весь во времени, как в раме,
городок… Мечтой храним.
Постоять, как будто в храме
на коленях — перед ним.

10/IX–07


«Русский язык»

Наш язык, средой ужаленный,
огрубел и возопил.
Слог торжественный, державинский
место — сленгу уступил.

На язык, певучий, вкрадчивый,
с азиатской буквой «Ы» —
то сверкнёт мечтой утраченной,
то расслабится, увы.

Наш язык, могучий некогда.
как бы лишнего хватил.
…Но — очнулся. Дальше некуда.
И, как прежде — грел, светил!

11/IX–07


* * *

Я встретил лошадь на лугу,
решил к ней подойти.
В глазах её узрел тоску, —
окраину пути.

Она была, как я, стара,
на морде — седина.
Весьма уставшая с утра от перебора сна.

Стоим… Она — на трёх ногах,
я — на одной… Поджав
свои проблемы: возраст, страх…
А день был — моложав!

18/VIII–07, Комарово


«Первый урок»

Как-то негаданно вышло:
сел на «конька» и сижу…
Вот и пишу свои вирши,
вот давлю свою «вшу».

Утром, отведав чаёчку,
ручку чернильную — хвать!
Чтя запятую и точку,
с «батей» рифмую «кровать».

Всё началось на отшибе,
где-то за Волгой-рекой.
Был я тогда ещё шибздик
и беспризорник лихой.

Жилино — звали деревню.
Там отыскал я отца.
Был он «политик» тюремный,
«враг», не испивший свинца.

Там, начитавшись до сыта
тёплых некрасовских строк,
взял я у леса и жита —
прописи первый урок.

19/VIII–07, Комарово


«Оторопь»

В движеньи неустанном
идёшь по жизни вброд…
И тут, весьма нежданно,
нас оторопь берёт!

Случайная красотка —
навстречу, или …мент!
И приросла подмётка
к панели — на момент.

Живёшь себе инертно.
ворчишь: управлюсь сам!
Но вспомнишь, что ты смертный —
и хрясть! — по тормозам.

Так, с бытностью впритирку,
спешим мы …в никуда,
но оторопь за шкирку
хватает иногда!

10/VIII–07, Комарово


«Архивариус»

Когда исчерпа'л он возможности
и стал позвоночником крив, —
его отстранили от должности
и сдали, как папку — в архив.

И стал он в архиве — копателем:
копался и рылся в делах.
Он к ним относился внимательно
и ставил значки на полях.

То птичку поставит, то чёрточку,
то знак любопытный — вопрос.
Короче — наш кривенький чёртушко
по маковку в прошлое врос.

Однажды он сделал открытие,
что автором «смуты» скорей
был немец пивного разлития,
а вовсе — не грустный еврей.

9/VIII–07, Комарово


*  *  *

Возвращаться под стойбище сосен,
очутиться в благой тишине…
Может, я этим соснам несносен?
Комарово, ты надобно мне.

Поселиться в казённой избушке,
слушать птиц и бездомных собак…
И железных колёс на опушке
перестук, рассекающий мрак.

По соседству — Ахматовский домик,
там её обретается дух…
Комарово. Ахматовский томик.
Без закладок. И средство от мух.

17/VII–07, Комарово


«Начать сначала»

Пускай нас укачало
на волнах бытия, —
давай начнём сначала, —
сказал сердечку я.

Сердечко улыбнулось,
чечёточку сдробя.
Тоску с сердечка сдуло,
как листья с октября!

Страсть обернулась ложью,
урчаньем в животе.
Начать с начала можно,
да мускулы не те…

Начать с нуля, отчалить
с отвагой на лице…
Но гром хорошо вначале,
а тишина… в конце.

2/XI–06


«Святое»

Россию не любят: прохладна, огромна.
Европа и Азия корчатся в ней.
Соседние страны устроены скромно.
Вот разве китайцы …плодятся плотней.

Россию не знают: извечная тайна
в её назначеньи, в размахе в умах.
Россия — отшиб, ледяная окраина,
недавно ещё проживала впотьмах.

Тогда почему она сделалась целью
зубастых ракет и клыкастых идей?
Боятся? Завидуют? Скована цепью…
Но вряд ли святое пожрёт Асмодей.

26/II–07


«Пустые бутылки»

Пустые бутылки, как дьяволу свечки,
мерцают на улицах города сплошь…
Их рань гасили бомжи-человечки,
и это давало им выручку всё ж.

Пустые бутылки теперь не приемлют,
они превратились в стеклянных бомжей.
Уставим же ими родимую землю
до самых восточных её рубежей!

Пустые бутылки, порожние души,
стеклянные мысли, пустой разговор…
А вы не хотели бы воздух откушать,
пустую бутылку, метнув за бугор?

19/IX–07