ДМИТРИЙ ГРИГОРЬЕВ
БРАТИК

Бабушка Тася искала грибы медленно, останавливаясь перед каждым деревом, беззвучно шевеля губами, словно разговаривая с ним – за это время Гриша успевал обежать вокруг по тропинкам, по мягкому пружинистому мху два или три раза и собрать свой собственный "улов". Правда потом бабушка выкидывала часть Гришиных грибов: он уже научился отличать поганки и мухоморы от съедобных, но те грибы, которые баба Тася называла ложными, часто путал с настоящими. Иногда она подзывала его, чтобы он помог сорвать гриб, потому что наклоняться ей тяжело: ведь бабе Тасе уже за восемьдесят и она даже не бабушка, а двоюродная прабабушка, точнее, сестра Гришиной прабабушки, умершей несколько лет назад.

Постепенно Гришина корзинка наполнилась, и верхние грибы во время его прыжков норовили выпасть на землю. К тому же в лесу стало сумрачно. Они вышли за грибами вечером, днем было некогда: сначала приезжала скорая помощь, чтобы увезти маму в родильный дом рожать братика, затем пошел дождь, и лишь после обеда снова выглянуло солнце. А теперь и оно уходило, оставляя красные закатные отблески на вершинах деревьев.

Бабушка переложила часть Гришиных грибов в свою большую корзину, и сказала ему поторапливаться, то есть идти следом за ней, по тропинке. Когда окончательно стемнело, они выбрались на широкую просеку, справа от которой находились пестрые в лунном свете вырубки.

Бабушка шла впереди, она была большая, и задевала ветки головой, кажущейся прямоугольной из-за платка, повязанного не по-бабушкински, а по-пиратски – с узлом сзади. У Гриши на голове была кепка с козырьком, и он даже несколько раз обернулся посмотреть, как выглядит тень от его головы – бульдожья морда без ушей, рассыпанная по траве.

Тропа стала шире, они пошли рядом, и баба Тася начала рассказывать про луну. Гриша ее слушал и одновременно смотрел под ноги, выискивая светляков, которые светят своими зелеными огоньками будто маленькие такси. Но то ли в этом лесу светляки не водились, то ли луна была слишком яркой, ни одного зеленого огонька не попадалось.

Бабушка рассказывала, что темные пятна на луне – это Каин и Авель. Каин убил брата и держит его на поднятых вилах словно сноп сена. За это убийство он и сослан на луну. Гриша уже знал, что пятна – всего лишь большие темные ямы, а никакие не братья, но с бабушкой не спорил.

Каин и Авель неподвижно стояли-лежали-висели на луне, а Гриша с бабой Тасей все шли и шли. Бабушка дважды останавливалась и осматривалась по сторонам как индеец, наконец, пожевав губами свои неслышные пустые слова, сказала: "Мы, похоже, заблудились. Не бойся, куда-нибудь выйдем". Гриша не боялся – он просто очень устал, и ноги передвигал автоматически, словно перекатывал, они ему казались бидонами, полными воды. Хорошо еще бабушка взяла Гришину корзинку.

Тропа повернула через гору в сосновый лес, луна с Каином и Авелем куда-то исчезла, зато вдалеке, за решеткой прямых стволов, стал виден желтый электрический свет.

Вскоре они оказались возле большого двухэтажного дома из белого кирпича, фонарь во дворе освещал вход и стоящую неподалеку машину скорой помощи. Гриша подумал, что это та самая машина, на которой маму увезли в родильный дом, но бабушка прочитала надпись на стене у двери, и сказала, что это просто похожая машина, и они вышли не к родильному дому, а к совсем другой больнице. Бабушка отдала Грише корзинку, потянула за дверную ручку, и дверь громко, по вороньи каркнула. Гриша вдруг почувствовал какую-то неправду во всем происходящем: словно в больнице их ждало нечто неприятное и страшное, он хотел остановить бабушку, но та уже открыла вторую дверь.

Они прошли в просторный холл, похожий на пещеру из-за своей темноты: светилась лишь лампа в углу, на столе. За столом сидел дядька в белом халате и что-то писал, но когда они вошли, оторвался от писанины и удивленно посмотрел на них. "Еще бы не удивился, – подумал Гриша, – кто же здоровый идет в больницу с ее больными уколами и операциями. Лучше уж бродить по лесу с тяжелыми невидимыми бидонами на ногах, чем попасть в это логовище". Бабушка поставила корзинку на пол и подошла ближе к дядьке. У дядьки было большое лицо с темными, глубоко посаженными глазами, седыми бровями, похожими на зубные щетки и тяжелой, выдвинутой вперед, нижней челюстью – совсем не доктор Айболит, а настоящий Бармалей, только без бороды. Пока они о чем-то разговаривали, Гриша продолжал стоять у двери.

– Мы здесь переночуем, – сказала бабушка Грише, – доктор разрешил нам переночевать, а утром пойдем домой.

Гриша заплакал, потянул бабушку за рукав в сторону двери, тряхнул своей корзинкой, и грибы покатились по полу.

– Гриша! – воскликнула она, – ты чего? Теперь давай собирай.

Гриша, продолжал плакать, а доктор, встав из за стола, принялся подбирать грибы и бросать обратно в корзину.

– И где же ты нашел такие красивые белые? Неужели ты это все сам собрал? – спрашивал дядька. Гриша чувствовал, что доктор просто притворяется добрым, но на самом деле все эти вопросы его совершенно не интересуют.

– Вот еще один... И как ты разглядел такой маленький грибок? – Лицо доктора оказалось прямо перед Гришей, тот отрицательно замотал головой и уткнулся носом в бабушкину юбку. – Ну чего же ты не отвечаешь? А знаешь, у нас здесь черепаха есть. Хочешь покажу?

Пока доктор собирал грибы, Гриша не шевелился. Он мог стоять так целую вечность, бабушка хоть ничего и не понимала, но защищала от страшного дядьки. Доктор тем временем, взяв Гришину корзинку, сказал, что им пора располагаться.

И бабушка поволокла всхлипывающего Гришу по узкому коридору с желтыми стенами мимо одинаковых белых дверей вслед за доктором. Наконец, они оказались в маленькой комнатке, где стояли две кровати и две тумбочки а над головой горели длинные белые лампы. Доктор в комнату не вошел. Стоило бабе Тасе разжать руку, как Гриша высвободился, залез под кровать и свернулся калачиком на полу. Бабушка ничего не понимала, и от этого ему было страшно и обидно.

– Ну чего ты Гришенька, пожалуйста вылезай, пол холодный. Сейчас доктор чай с печеньем принесет.

Мальчик видел бабушкины ноги в резиновых сапогах и кроватные ножки на колесиках, пол был неровным, колесики оставили на нем волны и колеи. Гриша дотронулся пальцем до колеса и в этот момент к бабушкиным и кроватным ногам добавились еще две – вошел доктор.

– Ну что, успокоили мальчика?

– Куда там. Вон, под кровать залез, – сказала бабушка.

– А я ему черепаху принес. – Дядька положил на пол перед Гришей маленькую черепаху. – А вот ее дом.

Он отошел от кровати в угол и установил там большую картонную коробку, оклеенную бумагой, внизу у коробки была прорезь в виде двери, а на бумаге были нарисованы окна и колонны. Черепаха втянула под панцирь лапы и мордочку и смотрела на Гришу маленькими круглыми глазами.

– Спасибо. – сказала бабушка.

– Будешь как черепаха под кроватью сидеть? – спросил доктор обращаясь к Грише, – а бабушка твоя сейчас чай с печеньем пить будет.

Гриша предпочитал быть черепахой. Он перевернулся на живот, поджал колени и руки как лапки с коготками, теперь днище кровати словно настоящий непробиваемый панцирь прикрывало его спину. Доктор тихо разговаривал с бабушкой о Грише, говорил, что тот очень возбудимый и его следует кому-то там показать. "Все вранье – отвечал про себя черепаха Гриша, – я вовсе не будимый. Мама говорит, что легче слона разбудить чем меня..." И он совсем не хотел, чтобы его кому-то показывали. Доктор поговорил еще немного, пожелал спокойной ночи бабушке, черепахе и ее братику под кроватью, бабушка еще раз сказала ему спасибо и закрыла дверь. Черепаха, когда доктор ушел, высунула мордочку, встала на лапы и заковыляла мимо Гриши к тумбочке.

– Гришенька, смотри какая. – Бабушка развернула ее и направила к мальчику, – она не кусается.

Гриша погладил черепаху по панцирю. На этот раз черепаха не спряталась под панцирь, лишь остановилась, затем внимательно посмотрела на Гришу и направилась в сторону своего домика.

Тогда Гриша снова став человеком, вылез из под кровати вслед за черепахой.

– Ну вот, выбрался наконец, – обрадовалась бабушка, – чаю с печеньем хочешь.

– Не хочу... – Гриша снова чуть не заплакал.

– А чего ты хочешь? – спросила бабушка.

– Домой. – Слезы сами покатились из Гришиных глаз.

Бабушка подняла Гришу, усадила его рядом с собой на кровать.

– Гришутка, что с тобой случилось? – спросила бабушка, – Ты не заболел? Обещаю тебе, завтра, когда станет светло, сразу пойдем домой. А сейчас надо поспать.

Когда он перестал плакать, бабушка дала ему уже остывшей воды, сводила до туалета в коридоре, а затем уложила на кровать с холодными жесткими простынями и кусачим одеялом. Гриша не помнил, как заснул, но когда открыл глаза, было темно, только из окна падал желтый свет уличного фонаря. Рядом на соседней кровати лежала бабушка. Черепаха не спала и скребла лапами в коробке в углу. "Чего же ты не спишь?", – прошептал Гриша, и вдруг понял, почему страшный доктор назвал его братиком черепахи. Маму на самом деле привезли именно в эту больницу, и она родила братика, но доктор превратил его в черепаху, а маме сказал, что она никого не родила. И надо срочно уйти отсюда и унести братика, потому что и Гришу доктор превратит в черепаху. Гриша сполз на пол. Он сам надел штаны и резиновые сапоги. Куртку достать не удалось – баба Тася повесила ее слишком высоко. Гриша подошел к бабушке.

Она спала открыв рот, и из ее рта вместе с дыханием вылетали невидимые мотыльки. Они шелестели бархатистыми крыльями, но не находили лампы, вокруг которой кружить, и поэтому тыкались куда попало – в стены, в потолок, в Гришино лицо. Гриша взял черепаху-братика, подошел к двери и тихонько приоткрыл ее. Несколько мотыльков просочилось в щель, и последовало за Гришей по коридору. Он добрался до самого конца, в холл, где они встретили страшного доктора. Там по-прежнему горела лампа, но за столом никто уже не сидел. Зато рядом, на диване, положив голову на свернутый ватник, спала тетенька, похожая на старую облезлую кошку. У нее были седые волосы, собранные в клубок, и этот клубок, будто котенок-сынок прижимался к ее голове. Гриша даже захотел его погладить, но побоялся разбудить тетеньку. Тетенька во сне улыбалась. Ее улыбка сначала была доброй, но потом, когда Гриша пригляделся, стала злой и страшной.

Тетеньку можно было бы застрелить пальцем, сложив ладонь в виде пистолета, бабушка говорила, что если указать на человека пальцем и злиться при этом, то человек заболеет или даже умрет. Тетенька ничего плохого Грише не сделала, и он решил приберечь палец для более важного случая. Мальчик подобрался к дверям: первая была открыта настежь, а вторая заперта на крюк.

– Подожди, я сейчас. – шепнул он братику и положил его на пол. Гриша снова подумал о бабушке, и сказал себе что нечего беспокоиться – доктору нужен мальчик, а она, старая и больная бабуля, уже никому не нужна, ведь она сама так много раз о себе говорила, и страшный доктор наверняка ее отпустит, не причинив вреда. Тем более, что превратить взрослую бабушку в черепаху намного труднее.

Он прошептал мотылькам, чтобы возвращались в комнату и успокоили бабушку. Затем двумя руками сдвинул крюк, осторожно опустил его, подобрал черепаху и открыл дверь. На этот раз, когда Гриша надавил на нее, она не каркнула, только противно и недовольно скрипнула.

Лес даже ночью не спал: он шелестел, дышал влагой, холодом, и был такой же страшный как больница. Гриша, прижимая к груди черепаху, побежал прочь. Он бежал быстро, чтобы не замерзать и не бояться – ведь когда бежишь, бояться некогда. Он бежал долго, до самого рассвета, тропа давно перевалила горку и теперь вела вниз. Хотя наверху светлело, лес, который впитывал в себя мальчика, становился все более мрачным – огромные ели заслоняли своими лапами весь свет. Наконец, стало так светло, что даже в этом темном лесу Гриша мог различить под ногами погрызенные белками шишки.

Ельник закончился полянкой, и мальчик остановился передохнуть. Страх исчез, видимо, отстал по дороге и у Гриши было время, чтобы покормить братика. Однако, тот еще спал и есть траву не захотел. Неожиданно, с порывом легкого ветра, до мальчика донесся запах дыма. Где-то рядом жгли костер. Уже тихо, как разведчик, он прокрался по тропе через какие-то невысокие, цепляющие влажными листьями кусты и оказался возле широкой медленной реки. С Гришиной стороны берег был пологим, зато через реку над водой нависал песчаный слоистый обрыв, местами поросший кривыми соснами и травой. Вода была темной, словно чай. Гриша попил этого чая и предложил попить братику, тот на мгновение высунул голову из под панциря и отрицательно помотал ей.

Мальчик пустил черепаху ползать по бережку, а сам присел на корточки и стал думать, как перебраться через эту реку. Вдруг над головой он услышал густой и громкий будто уханье филина голос:

– А ты что тут делаешь?

Гриша не успел испугаться. Он развернулся и посмотрел вверх. Над ним стоял здоровенный дядька в черных высоких резиновых сапогах и зеленом, как у десантников, костюме. Еще у него были очки в золотистой оправе, рыжие усы и кепка. А в руках дядька держал короткую удочку с катушкой и блестящей металлической рыбкой на конце. Гриша знал, что такая удочка называется спиннинг и на железную игрушечную рыбку ловятся настоящие большие щуки.

– И где же твои родители? – спросил дядька так, словно обращался не к мальчику, а к самому себе.

Мама говорила, что нельзя разговаривать с незнакомыми, и Гриша ничего не ответил.

– А это что такое? – дядька склонился над братиком, – ой, да это же черепаха! Все ясно, ты из больницы.

Гриша молчал.

– Ты, наверно, язык проглотил, – не унимался рыбак, – тогда надо в больницу вернуться, доктор язык вытащит.

– Не надо. – Гриша отрицательно замотал головой и шмыгнул носом.

– Ты что это, плакать собрался? – Дядька, достал из кармана белый платок и протянул его мальчику, – на-ка, высморкайся и расскажи мне, кто тебя обидел. Мы, рыбаки, в обиду детей не дадим.

– Братик... – ответил Гриша. Почему-то слова перестали складываться друг с другом. – Черепаха. Доктор.

– Так так. Ничего не понимаю. Да ты замерз! – Рыбак стянул куртку, и набросил её на Гришины плечи так, что полы, словно мантия, легли на песок, – пойдем-ка к костру. А там ты расскажешь мне все не торопясь, по порядку.

Куртка была теплой и большой.

– Во какой плащ получился, – сказал рыбак, – как у настоящего бэтмэна. Теперь ты ничего бояться не должен.

Они прошли совсем немного по тропинке вдоль реки и очутились около костра. Рыбак усадил Гришу на поваленный ствол, а сам сел рядом.

– Ну, давай сначала познакомимся. Меня зовут дядя Толя, – рыбак протянул Грише руку, будто взрослый взрослому, – а тебя?

– Гриша...

Гриша рассказал ему про то, как скорая помощь забрала маму, как они пошли с бабушкой за грибами и вышли к страшной больнице, как доктор долго разговаривал с бабушкой, и как Гриша догадался, что братика превратили в черепаху.

– Ну это разве беда? – Рыбак улыбнулся. – Это мы в два счета обратно раcпревратим. Только для этого надо черепаху назад вернуть, в больницу, в распревращательную комнату. И вернуть ее должен ты сам, иначе ничего не получится. Пойдем. Я тебя в обиду не дам.

Гриша почему-то поверил. Они поели рыбацких бутербродов с сыром, затем затоптали остатки костра, дядя Толя положил черепаху в карман, взял мальчика за руку, и повел назад по той самой лесной дороге, по которой Гриша с братиком бежал от злого доктора и от собственного страха. Солнце уже взошло, и с горы сквозь деревья было видно сверкающую серебром крышу больницы.

Теперь все казалось мирным и неопасным, даже дверь, что ночью скрипела и каркала, на этот раз промолчала, словно испугалась Гришиного спутника. Когда мальчик и рыбак вошли в холл, бабушка с котенком на голове сразу проснулась и стала извиняться, что задремала, а Гриша подумал: "Вот, взрослые – извиняются что спят, а детей в садике, наоборот, насильно заставляют".

– Викторыч у себя? – спросил рыбак.

Викторычем оказался страшный доктор. Он сидел в комнате, рядом с той, откуда убежал Гриша. При виде Гриши и дяди Толи доктор встал, но рыбак смело вышел вперед, заслонив собой мальчика.

– Чего это ты, любезный Владимир Викторович, мальчиков в черепах превращаешь? – строго спросил рыбак.

– Я?

– Чего это ты Гришиного братика в черепаху превратил. – Рыбак вытащил из кармана черепаху, поднял ее и она, словно в подтверждение сказанному, заработала всеми лапами.

– Ну, я только тех, кто плачет и плохо себя ведет.

– Тогда возьми и сейчас же распревращением займись. Чтобы через неделю снова мальчиком стала. Ты считать-то умеешь? – обратился дядя Толя уже к Грише, – знаешь, что такое неделя?

Гриша начал, загибая пальцы, как это делают взрослые, перечислять дни недели, но тут за спиной у него появилась бабушка.