АНДЖЕЙ ИКОННИКОВ-ГАЛИЦКИЙ
ЭКСПЕДИЦИОННЫЙ ДНЕВНИК

1.VII

В полста верстах от Белоцарска мы
разбили лагерь. Семь палаток,
стол под навесом, погреб для продуктов
и два сортира: "эм" и "дэ". Вокруг
сухая степь, серо-сухие горы;
на горизонте в дымке - тоже горы,
но синею покрытые тайгой.
Поёт полынь, танцует караганник;
наступишь - и чабрец благоухает.
Степь так суха, что лишь полынь растёт
да низенький кустарничек. И воздух
прозрачен до бесчувствия. И видно 
издалека: вон вечный Енисей
несёт свою неистовую правду
меж островков, где, обнявшись, бредут
берёза, тополь, лиственница, ива,
и льнёт под ними жаждущий шиповник
и костяника ягодки свои
в траве, в тени застенчиво лелеет.

Здесь тихая ложится благодать
на ум, как тополиный лист на землю.
Как счастлив я, что наконец со мной
случилось это! Вырвался, покинул
столицу суеты, свою тюрьму.
Я здесь свободен: Боже, как свободен!
Здесь кажется: захочешь - полетишь,
захочешь - запоёшь, захочешь - будешь
жить вечно. 

Я вдруг понял: я хочу
жить вечно. 

Жизнь открылась
во мне: как в свет росток зерна
растёт, и верует, что вечно, вечно.

Да, вспоминаю Город иногда,
но как-то смазанно, легко. Там Вера...
любимая... и что-то в этом духе.
Скандалы, страх... Не вспомнить толком. Тень.
Бродил в степи. Могильники. Их цепи
курганами заплывшими следят
на юго-запад с северо-востока.
В слепую даль. На карте даже нет.
Вчера снимали план. Сегодня 
наверное, приступим к раздерновке.


4. VII

Нас в этом мире семеро. Начальник;
его сезонная жена Наташа-
художница; геодезист Андрей,
фотограф Славик, Паша-археолог.
Свои ребята. Утром Енисей
аж обжигает; до шести - работа;
потом помывка; вечером костёр:
по кружкам спирт по кругу под гитару.
Всё выверено. Экспедиционный цикл.

Ах, да, чуть не забыл: ещё Марина.


5. VII

Я не люблю Марин. Одна - была
ребёнком забитым и простуженным. Я помню
её тщедушную фигурку
на перемене. Рекреация резвилась.
Она одна в своём углу
стояла долго.
Подошёл, спросил:
"Как вас зовут?" - "Марина." И ни слова.
Лишь посмотрела. Что-то было в ней
и нежное, и ласковое. Впрочем,
и грязное. Такой зверёныш. Я 
вдруг отошёл, как будто испугался.
Потом её от нас перевели.
Я больше не встречал её. Однако
запомнил. А пятнадцать лет прошло.

Тут не такая. Худоба и бледность
при черноте волос - набор для чувств.


21.VII

Однажды, после пьянки у костра, 
она взяла меня к себе в палатку.
Я и не помню точно, как всё было.
Я помню - шли обнявшись. Целовал
её сухую беленькую шею.
Потом - вкус тёплых губ. Пот плеч. Потом
раздел её... Или она разделась...
Не помню. Да и что запомнить? Страсть.
Так страшно может быть лишь тело. Близость.
Бессмертие. Я, кажется, шесть, семь
раз начинал - и всё ещё хотелось.
И как заснул - не помню. Не заснул,
а перестал существовать. Проснулся,
сел... Было жарко. Сквозь брезент палатки
предутренний светился ветерок.
Она спала, за край закинув руку,
и грудь была открыта. Я глядел.
Её лицо... губа и лёгкий шрамик...
морщины лба... синь вен под бледной кожей...
и родинка у правого соска...
Всё некрасивое. Уже родное.
Чужое тело, пахнущее потом
чужим... и чем ещё? Родным.

Я осторожно вышел. Енисей
ворчал сквозь сон, перебирая камни,
и свет сиял, и цепенели горы -
как будто ничего не изменилось
за день. За год. За миллионы лет.


22. VII

Сегодня приезжал тувинец из
ближайшей юрты. Молчалив. И глаз 
не видно меж морщин. На скулах вечность.
С начальником о чём-то говорил.
Потом пошли за стол. Сказали чаю.
Есть отказался. "Ты, лять, посмотри:
на горы снег. Но. Скоро холодает.
Мосты снесёт: но, ёвана, дожди"
Тувинский род беседы о погоде.
Спросил, откуда кто. Сказал:
"Смотри, башкы, ТОТ ходит." Попрощался,
сел на кобылку... Интересно, что
такое "тот"? О чём они в палатке
с начальником так долго говорили?


23. VII

Фотограф Славик ездил в Белоцарск.
Привёз вино (три ящика) и новость:
Там из СИЗО сбежали два ЗК.
Им некуда. Облава. Всюду ищут.
Тайга и горы. А куда в тайге?
Был и на почте. Мне привёз письмо
от Веры. Странно, вспомнила. Вот пишет:
"Здесь липа так отчаянно цвела,
как будто к вам за Камень улетала...
Я видела тебя во сне. Ты шёл
в пустой степи. И было: вечер, горы
окрашивались. И - к тебе. Но ты
не оборачиваясь шёл. У камня
остановился. Повернул лицо -
иссохшее и мёртвое. Чужое.
Всё изменилось. Стол. Лежишь. Тебя
то ли бинтует, то ли пеленает
какая-то старуха. Без лица.
И только над губой белесый шрамик
запомнился... Ты жив ли? Будто мы
о чём-то важном не договорили.
И кажется, и не договорим."


29.VII

Действительно, погода подкузьмила.
Прав был тувинец. Весь июль жара
тяжёлая стояла. А сегодня 
с утра подул такой горячий ветер,
как из печи. И солнце потемнело,
и по степи забегали шайтаны.
Но улеглось. И стала тишина.
Лишь саранча наивно стрекотала.
Мы зачищали внешнее кольцо
кургана... Вдруг как будто тьма какая
легла на горы. Тучи из-за них 
повысунулись. Смолкло, и потом
рвануло. Мы собрать едва успели.
Навес сорвало, унесло. Сижу 
теперь в палатке. Ветер воет, дождь
брезентовую крышу пробивает.
И думаю. О ней.

Она вошла.


2.VIII

Она тогда пришла ко мне. С тех пор
живёт в моей палатке. Точно кошка.
А я... Я что... Я понял: я люблю
её. И больше ни о чём не думать.
Люблю её. Вот этот рот, язык,
глаза и брови: эту бровь и эту.
Морщины лба. Морщины у сосков.
пах, подбородок, шею и ключицы.
И прах волос и волосы внизу.
И пальцы ног. И голени. И всюду.
Днём страшно в эту сторону смотреть.
И ночи мы проводим как безумцы.

Дожди. Похолодало. Над горами
танцуют тучи. Тополя шумят.


6. VIII

Сегодня выяснилось: тех двоих,
бежавших - русского поймали;
второй - тувинец, сам из здешних юрт -
скрывается. Кругом родня, скрывают.
Закон-тайга. Тот, старый, приезжал
предупредить. Тем более: дожди 
и снег в горах; речушки разыгрались
и ниже нас размыло мост. Теперь 
мы как на острове.
А вот и солнце
проглядывает. Август наступил.
Лист светел. Предосенняя погода.


7. VIII

Идиллия закончилась. Вчера 
мы вечером гуляли в горы. Было
красиво. Солнце прорвалось. И даль
приблизилась - до края мирозданья. 
Вернулись в сумерках. Там у костра 
варили что-то. Пили водку. Выпил
и запьянел. И выпили ещё.
И напились. Смотрю - сидим, обнявшись
со Славиком. И что-то говорит.
"Я сам с ней спал. Случайно раз по пьяни.
Не помню как залез в её палатку...
Да и не важно. Вот начальник, тот -
любовь на всю катушку. Два сезона.
Чуть не стрелялся: всё-таки жена,
ребёнок. А потом прошло-пропало.
Ну, выпьем. Понимаешь, это глухо. 
Тупик. Стена. Ну месяц, два, ну год.
С ней дальше невозможно. Я не знаю.
Нет перспективы, что ли. Ну, взлетишь,
ну полетаешь. А потом? Свобода?
На, выпьем. Понимаешь, может быть
свобода, только если вечно. Вечно."

К палатке шёл я пьяный. Там она
во тьме царевной тёмною стояла
Я думал ни о чём. Что я любил
её всё так же. Что в ней смерть светилась.
Как в той Марине: что-то было в ней
и нежное, и ласковое, только
и грязное. Я на неё глядел,
молчал, и на меня она глядела.
Потом так усмехнулась: поняла.
Надела куртку, в рот поцеловала
и тихо в степь пошла. За краем гор
ещё цвело. И звёзды веселились
на бесконечном небе. Выше нас.


8. VIII

И утро, а она не приходила.
Я никому пока не говорил.
Что делать - непонятно. Тот тувинец.
Пойду искать. Куда - в степи - искать?

Ходил. Бессмысленно. 
Зовёт начальник. 

За помощью послать... Мосты снесло.

Все шестеро идём искать. Кричали,
стреляли из винтовки. Ничего.

Она пришла, когда стемнело. Молча
ушла к себе. И мы молчали. Спать.


16.VIII

Я ей сейчас сказал - поедем.
Мы послезавтра едем. Всё. Сезон
закончился. Как трудно возвращаться!
Как от наркоза. 
Едем вместе. Что
нас ждёт на милой Родине? Свобода?


ПРИПИСКА

Да, год назад всё это было важно.
Воспоминанья... 
В Городе мы с ней
всё как-то не сумели. Вера, Славик,
жильё, болезни, из-за них аборт.
Всё как у всех. Ну, скука - или совесть.
Скандалы, слёзы, даже кровь... Ушёл.
И постепенно стало забываться.

Вчера звонок. Андрей, ну, тот, топограф.
"Марину помнишь?" Понимай вопрос! 
"Зарезали. Давай на опознанье. 
Нашёл хоть одного. Жила ни с кем,
и родственники где-то в Минусинске".
Приехал. Без подробностей. Сидят.
Потом меня позвали. Приоткрыли.
Глядел... 
Я так же, как тогда глядел.
Её лицо... губа и лёгкий шрамик...
морщины лба... синь вен под бледной кожей...
Чужое тело... тот же запах... Запах.
Чужой... Бессильно, навсегда чужой.

Светило солнце. Люди уходили
И где-то в бездне мира Енисей
ворчал сквозь сон, перебирая камни,
и свет сиял, и цепенели горы.
Жить вечно. Ничего не изменилось.
За день. За год. За миллионы лет.



				17-21. VII. 1999.