ВЛАДИМИР ЛАВРОВ
СОН В РУКУ

Один человек со смешной фамилией Абанатов в сны не верил по причине их отсутствия.

Культурнее будет сказать, что этот человек никогда не запоминал своих сновидений и не знал, посещают ли они его когда-либо. Он просто ложился, как и все другие нормальные люди по мере необходимости в кровать и смеживал веки, после чего моментально отключался от внешнего и внутреннего восприятия действительности, подобно импортному электрочайнику при достижении температуры закипания находящейся в нем жидкости. Повторное подключение к нашему бытию происходило у Абанатова обычно в результате воздействия на его отсутствующее неизвестно где сознание назойливых и довольно неприятственных сигналов маленького будильника, купленного некогда на барахолке для бытового потребления.

И все же наступил такой момент, когда сон, а вернее – сновидение, нагло и цинично взорвало внутричерепной вакуум спящего Абанатова и заставило последнего пережить неведомое доселе ощущение явственной сопричастности с раннее произошедшими историческими катаклизмами: И вовсе он теперь был не он, а комиссар революционного крейсера "Аврора", под другой уже, соответственно, фамилией, которую Абанатов после пробуждения намертво забыл, но в дальнейшем снова восстановил в травмированной памяти при очередном посещении корабля-музея. А тем временем крейсер подплыл к дворцовой набережной и шандарахнул по окнам из носового орудия – только стекла заблеяли, как в субботу у соседа. Комиссар с исторической фамилией стал карабкаться по фасаду наверх, сжимая в кулаке с морскими наколками тяжеленный маузер. Это он, значит, хотел выкурить с последних этажей министров – капиталистов, засевших там в упрямстве и тоске. И вот комиссар уже почти достиг своей цели и сует оружие в окно, но в ответку гремит выстрел, жгущая боль пронзает верхнюю часть правого предплечья, и наш герой срывается с диким рыком в объятия белой ночи, которой вообще-то не должно было бы присутствовать, поскольку на дворе октябрь, да еще и по старому стилю. Дикий рык соединился с не менее диким хрипом будильника, после чего теперь уже некто под фамилией Абанатов размежил вежды и долго лежал, прерывисто и тяжело дыша, обмоченный холодным потом.

С того самого момента подспудная мысль не покидала Абанатова, и простреленная во сне рука болела так, что даже выдали бюллетень на полторы недели. Мужик теперь боялся уснуть, хотя жажда досмотреть, чем все кончилось, иссушила болезную душу его. Он сделал по случаю подходящую татуировку на тыльной стороне ладони и стал часто посещать плавучий монумент, который после капитального ремонта пришвартовали у стен нахимовского училища, дабы приобщить подрастающее демократическое поколение к славной истории отечественного флота.

Абанатов подолгу стоял у носового орудия, поглаживал ствол прострелянной рукой, смотрел на затянутое облаками небо. Потом часами слонялся вверх-вниз, приставая с дурацкими вопросами к экипажу и всем надоел. Его просто перестали замечать, а на фразы не реагировали, так что Абанатов ходил и стоял теперь молча, в лучшем случае разговаривал сам с собой, но тихонько, никому не мешая. Со временем его перестали замечать и посетители – он превратился в неотъемлемый атрибут верхней палубы, без которого невозможно было уже представить истинный облик корабля революции, да и кому он мешал своим присутствием –по сути вреда от него никакого, кроме занудства, так это у всех с избытком, тут уж ничего не попишешь...

Визит Великого Рулевого в наш город совпал с периодом белых ночей, когда безумный свет больничных коридоров вырывается наружу и заполняет все вокруг гнетущей атмосферой ожидания неизбежных и явно неприятных событий, которые непременно должны вскорости произойти, иначе зачем все это – шатание по площадям и улицам до позднего утра (хотя понятие "утро" вряд ли приемлемо в данный период, когда "одна заря спешит сменить другую"), наркотический блеск расширенных зрачков, устремленных в холодное свечение воспаленного пространства, показное, нарочитое веселье, граничащее с надрывом, дрожание рук и страстные объятья в подворотнях, симулирующие истинный порыв души и других возвышенных чувств и все такое прочее, что мы испытываем в это сумасшедшее время, но не всегда умеем описать примитивным языком литературы...

Ким Ир Сын, в окружении вооруженных до нефритовых зубов многочисленных телохранителей, посетил обновленные останки некогда грозного лидера революционного флота в самом конце своего короткого пребывания, ближе к условной полуночи, когда на корабле никого, кроме предупрежденного экипажа, не было. Тем не менее начальник личной охраны Дыр Бул Шин тщательно осмотрел все закоулки спецобъекта, дабы самому убедиться в благонадежности и абсолютной безопасности пространства, в котором будет находиться любимый вождь. Последний степенно, насколько позволял невзрачный рост и оттопыренный животик, взошел по трапу и стал благосклонно лицезреть реликт славного, но безвозвратно утерянного прошлого.