ВЛАДИМИР ЛАВРОВ
ВОСЕМЬ ДНЕЙ НЕДЕЛИ

1.

понедельник  подельник  похмельный синдром
старшина чистит горло бомжары на выход
вдох заточкой под ребра и выдох как выхлоп
упадет загустев в предрассветный гудрон
запах прелых носков и задрогший перрон
привокзальный буфет туалет у платформы
этот пригород прочно прилип к сапогам
бормотушку занюхать сырым хлороформом
потереть кулаком просто так для проформы
битый глаз хлипкий нос до свиданья друган
электричка пропорет сукно темноты
острогрудым гудком что ж с началом недели
захмелев голова раскачает качели
и сорвется душонка в заветные щели
где не смогут настигнуть цепные менты

2.

вторник дворник ширкает метлой
шебуршит опавшею листвой
шамкает бессонница впотьмах
пилит стрелки на пластмассовых часах
пол скрипит крадется по пятам 
ищет закатившийся пятак
закипает чайник на плите
пар почти не виден в темноте
надо что-то делать как-то жить
и стекло на кухне дребезжит


3.

а в среду вдруг пришли воспоминанья
как на свидания приходят к заключенным
однажды
иконкой баночкой пером кусочком ткани
(и кокон бабочки истлевший истонченный
от жажды)
что в ящике стола хранились вечно
никчемно глупо просто так забавы
для разве
к ним прикасались руки человечьи
и не людские руки от лукавой
заразы
и зарождался вирус искушенья
вложить в свои уста чужое слово
проникнуть
в другие чувства страсти наслажденья
глотнуть из чаши доброго и злого
привыкнуть
и день тянулся зависал и медлил
проститься щелкнуть дверью за решеткой
домзака
бродил по комнате свиданий трогал мебель
чесался корчился снедаемый чесоткой
и плакал
слезами мелкими и горькими как хина
потом смеялся пел и строил рожи
буяня
водил пером подталкивая в спину
кромсал бумагу на обрывки кожи
кровянил
и разъезжались растекались строчки
струились змейками ползли перетекая
границу
еще дрожа уже дойдя до точки
срывались падали с истерзанного края
страницы
в тягучий мрак чужих воспоминаний
чтоб обернуться в этот хлам никчемный
однажды
в иконку баночку перо кусочек ткани
и кокон бабочки истлевший истончённый
от жажды

4.

день четвертый начинается на ё
одиночество негромкое моё
потрепаться бы да только не с кем о
том – о – сем минут пяток и через
и зевота выворачивает челюсть
голой палочкой от эскимо
день четвертый старый четвертной
измусоленный измызганный измытый
в зеркало глядит небритый мытарь
позабудь про все иди за мной
и не думай больше ни о чем
искривясь ушибленным плечом
четьи – минеи честь по четвергам
припадать к бесчувственным ногам
биться лбом в линолеум линялый
не моргая зрить туман в углу
дожидать ночную полумглу
с головой нырнув под одеяло
день четвертый одиночество моё
начинался и закончился на ё

5.

по пятницам мы будем говорить
пить кофе на работе и любить
минуты эти перед расставаньем
на уик - энд укладывать дела
делиться планами загадывать желанья
сновать туда-сюда аки пчела
жужжать роиться устремляться в лифт
и там сотрудницам заглядывать за лиф
по пятницам мы будем не спеша
бродить по улицам уверенно дыша
пить пиво на углу разглядывать афиши
звонить из автомата как живешь
считать ворон усевшихся на крыше
курить Pall  Mall чихать ядрена вошь
и доставая носовой платок
сбивать и тормозить людской поток
по пятницам мы будем все кружить
у двери за которой надо жить
и лихорадочно отыскивать причину
еще зайти на полчаса  куда-нибудь
но попадается все больше не по чину
нибудь-каких и все короче путь 
до этих самых неизбежных выходных
что так безжалостно при встрече бьют под дых
. . . . . . . . . . . . . . . . . . 
пятнистый зверь попятился назад
по пятницам он открывает двери
неслышно как умеют только звери
сидит в углу прикрыв свои глаза

6.

словно долгое похмелье
утро чем себя занять
славно дергают за нить
сделать первое движенье
деревяшки на шарнирах
нарастает шум в квартирах
очень хочется занять
осень корчится заныть

очень хочется за нос
дернуть так чтоб показалось
чтобы кто-нибудь за нас
и кому-нибудь занес
что-нибудь хотя бы малость
ну хотя бы ананас
передал большой привет
он еще не умер нет
полдень дон – динь  в потолке
потому что там сосед
мастерит себе скворечник
материт свой долгий век
говорят что он двурушник
инсинуации конечно
несомненно он наушник
но приличный человек
по ту сторону теле
визионного экрана
потемнело вечерит
ну и что что это странно
кружка с чаем на столе
стынет словно монолит
так закончилась суббота
ночь на кухне чифирит

7.

нет и не будет воскресенья
лишь во – крысенье во – грызенье
и миг внезапного прозренья
короче чем последний вдох
и горстке праха или пепла
не все ль равно – рай или пекло
учтет ли эту малость в тепло
техническом расчете бог
и тлеющий убогий разум
вдруг зашипит угаснет разом
и неоконченною фразой
истает в леденящей мгле
и надо ль знать томясь и мучась
что исполнял слепую участь
приумножать тоску и ужас
на этой проклятой земле
нет и не будет воскресенья
лишь во-крысенье во-грызенье
в червящий жирный пласт гниенья
в тлетворный запах пустоты
и календарь уже никчемный
сменив весь красный цвет на черный
висит повешенный в уборной
роняя комкает листы


8.

мой народец уродец семь пальцев зажатых в кулак
где семь пятниц в неделю
где праздник сошелся с субботой
и родился восьмой безымянный бездельник дурак
и не хочет идти на работу
а прется в кабак
уже пьян и без денег 
в этот день сумасшедшим не стыдно прослыть и
приостыть и простыть на ветру
намотав эти белые нити
превратившись в клубок поутру
поперхнуться словами которым становится больно
прорастать из гортани
забитой песком немоты
так в пустыне под снегом не смеют родиться цветы
и безмолвно кричат не рожденными ртами
довольно!
этим криком дробится и бьет изнутри злая боль
словно ветер
в черепную коробку занес обжигающий смертью укус
нанизав на осиное жало все мысли
как на вертел
надо уксус найти чтоб скорей натереть виски ватой
предположим так Вертер страдал молодой
обнимая себя за колени
нет не верьте не Вертер а дьяк Висковатый
обвиненный в измене
бывший преданный раб лобной костью к лобному месту
припечатан царевым указом
кровеносное дерево туго завернуто в тело
запеленато
только корни и ветви упруго дрожат ожиданьем
и вибрируют плоть размягчая в прокислое тесто
и пульсирует сок вырываясь в протоку у глаза
замерзают в снегу
переспелые зерна граната

снег залепит глаза заплюет загипсует лицо
и посмертная маска растает в руке палача
но не плача
разлетится народ вороньем по делишкам своим
и взойдет на крыльцо государь
сбросив шубу с плеча
удалится в моленную взвоет упав на карачки

сахарится варенье тягучей тоски в темной банке
тусклый свет слюдяного окна
лампадки мерцанье
шуршанье в углах
лишний день догорая шипит на углях
за узорчатой дверкой пылающей жаром голландки
лишний день ожиданья
в котором живешь
и не помнишь уже чего ждешь
подаянья прощения покаянья
или просто конца ожиданья