ЕЛЕНА ЛОКШИНА
ИДА

1.

Зимней ночью в чрезвычайно скучном городке Провиденс, в старом доходном домике из семи квартир, расположенном напротив похоронного дома, случился пожар. Я не знаю, как уж так вышло, но, увидев дым, ползущий из-под двери в мою студию, я отправилась чистить зубы, одеваться, и только после этого позвонила хозяину своего дома. Дело в том, что он говорил по-русски. Но трубку никто не поднимал, впрочем, было три часа ночи. Я не беспокоилась за своё благополучие, так как студия моя находилась на первом этаже, хотя и высоком, но в худшем случае я могла разве что ногу сломать. Выходить заранее из дому, тем более через окно, я не имела никакого желания: опасность была еще не так велика, чтобы добровольно ломать ноги. Одевшись потеплее, я присела на край своей постели (двух положенных друг на друга матрасов) и стала ждать.

2.

Через несколько минут завыла сирена пожарной машины, из нее выскочили люди в неуклюжих одеждах с желтыми полосами и потащили лестницу к моему окну. Один из них, улыбаясь, помахал мне рукой в огромной рукавице и, подобравшись ближе, вдруг разбил стекло и что-то закричал. Мне стало жаль стекла и я, нарочно открыв уже пустую раму, с достоинством шагнула с подоконника, жестом отказавшись от помощи пожарного.

Строго говоря, идти мне было не к кому, и я стала смотреть на дом, из которого валил сизый дым, (огня же, впрочем, не было видно), и на пожарников, которые уже разбили окна и во втором этаже, и в третьем, и вытаскивали сонных португальцев в розовых халатах и в исподнем, с мятыми лицами и неожиданными предметами в руках, захваченными с собой видно больше от испуга. Другие же пожарники бросились в парадную с брандсбойтом, и тут дым повалил уж совсем густо.

Вышел неожиданно любезный хозяин похоронного дома, он же и единственный служитель (помыть, одеть, придать благообразный цвет и выражение лица) и предложил пойти к нему погреться. Я же, будучи совершенно не у дел, часто с такой тоской глядела из своего окна на этот неказистый дом из красного кирпича с претенциозными пузатенькими колоннами , а более всего на странный маленький домик позади стоянки для черных лимузинов с его витиеватыми узорами, позолотой и дымом, идущим из трубы всякий раз после того, как увозили восвояси тихих людей – все в черном, женщины под вуалями.

С большим трудом поборов брезгливость, я все-таки решилась войти: мною двигало какое-то странное чувство гармонии между ночным пожаром и предложением скоротать время в похоронном доме. Невольно затаив дыхание, словно в ожидании самых невозможных запахов, я вошла вслед за гостеприимным хозяином...

Почему я удивилась, увидев просторную и торжественную приемную с мягкими креслами, неяркими лампами под дорогими шелковыми абажурами, упитанными пальмами и толстыми коврами? Что же, собственно, там должно было быть? Следы на кафельном полу, оставленные башмаками родственников, забывших отряхнуть грязный снег у входа? Зеленые, непременно зеленые, обшарпанные стены? Гроб, красный ситец, черный ситец, скрещенные на груди руки? Вдова, поддерживаемая под руки пьяненьким деверем и зевающим без конца зятем, повисающая иногда у них на руках оттого, что внезапно лишилась сил? Обычно мы не задумываемся, чего же нам следует ожидать, но часто удивляемся тому, что случается, словно где-то у нас в голове уже записано - что и как должно быть.

Да, запах! Правда, по-моему, был какой-то не совсем обычный, едва уловимый запах, да, может быть, мне это тоже так уж - показалось.

За дверью, на которой было написано "Private", оказалась узкая скрипучая лестница, которая вела наверх, в обыкновенную, по виду холостяцкую квартиру; из двух небольших комнат, со случайной мебелью, она выглядела весьма непритязательно в сравнении с приемной.

Всё это время хозяин что-то говорил, видимо по-португальски, но я от волнения как-то не потрудилась объяснить, что не понимаю. Иной раз в задумчивости или в смятении кажется, что понимаешь, в особенности, если изредка мелькают знакомые слова. Наконец, я услышала и слово "кофе", поблагодарила, согласившись, но вдруг меня опять одолела брезгливость, заставила бороться с собой, чтобы сделать первый глоток. Ох уж этот пресловутый вкус американского кофе! К стыду своему, я ровным счетом ничего не знала про португальцев, однако полагала, что они должны понимать, как варят "настоящий" кофе. Так что вот и опять ожидания разошлись с действительностью.

Вдруг раздался неожиданный в такой тишине телефонный звонок, хозяин торопливо подхватил телефон и потащил в другую комнату, разматывая на ходу длинный провод. Что-то деловито отвечая и прикрывая дверь ногой, он выпучил для меня глаза, видно показывая, что просит прощения, что покидает - да, дела!

Я же словно уж и слышала весь разговор: "Хэлло, Вечнозеленый Сад слушает, чем могу быть полезен?" "Хэлло, это похоронный дом? Очень сожалею, что беспокою вас в такой ранний час, но только что звонили из госпиталя, велят до семи утра забрать, и это так неожиданно, куда же, позвольте спросить, мы его заберем, это просто невозможно, сделайте одолжение, уж как-то похлопочите обо всем этом, ах беда, беда!" "Не извольте беспокоиться, сэр, у нашей компании большой опыт в такого рода делах, так что все будет сделано достойно, мне только потребуется немного информации. Итак, ваше имя, сэр...

3.

Разговор с родственником покойного явно грозил быть изрядно длинным, да я, впрочем, никуда и не торопилась, так что и решила разглядеть как следует этот необычный дом. Тихо спустившись по лестнице, я снова оказалась в его торжественной приемной, в которой были еще три двери, и я слегка приоткрыла одну из них. Средних размеров комната, строгие дубовые панели, ковры и лампы, стулья с высокими спинками, ну и посреди комнаты, конечно же, гроб на красивом, резного дуба возвышении.

Странно, но вот именно гроб меня почти развеселил: полированного резного дерева, да такой затейливой конструкции, что, ей Богу, шкатулка да и только! Небесно-голубой, сияющий лаком, по две бронзовые ручки с обеих сторон, крышка из двух половин, с резным украшение поверху, незаметно переходящим с одной половины на другую! Я, вообще-то, боюсь всего этого, связанного со смертью, но тут настолько осмелела, что даже решилась чуть-чуть эту крышку приподнять! Ах! Белое облако! Пена кружев! Может быть, этот легкомысленный антураж и помогает американцам не горевать особенно по дорогому покойнику. Я вернулась в приемную, где по-прежнему никого не было, и попробовала открыть другую дверь - нет, не поддалась. Третья оказалась открытой, и комната за ней по всему напоминала первую: те же стулья вдоль стены, возвышение для гроба, только что сам гроб - вишневого дерева. Солидное сооружение, интересно, в нем тоже все так пенится кружевами, или это больше для девушек ? Я и приподняла половину крышки!

А там, черт, а там, конечно, лежит противный тип, надушенный, накрахмаленный, усы топорщатся, и как мне показалось, он даже чуть-чуть улыбается! Я отскочила, крышка упала с грохотом, и тут вошел португалец. Я сказала “sorry” и нервно засмеялась.

Видно было, что он не знал, как со мной поступить, возмущенно что-то начал говорить, потом, наверное, подумал, что я не в себе, а может моя странная реакция спасла меня от скандала. Он переменился в лице и, так и не произнеся ни слова, взял меня под руку и вывел на улицу...

4.

За это время уже рассвело и возле дома никого не было. Уехали пожарники, и жильцы уже заделали, как могли, разбитые окна: кто-то заклеил бумагой, а кто-то даже не пожалел подушки. Ничто уже явно не напоминало о пожаре, только снег перед домом был неестественно грязный снег, и косяк входной двери почернел. Тут, наконец, пришли мне в голову и вполне хозяйственные мысли: что же сгорело и можно ли в моей студии теперь жить? И, если нельзя, то куда же я пойду? И, если сгорела моя одежда и, ах да, все деньги!, то на что же я буду жить?

Я осторожно открыла парадную дверь и... всё было обуглено, включая дверь в мою студию. Покрутила на всякий случай ручку замка, но, конечно, она не поддалась, ведь дверь была заперта изнутри на ночь, я усмехнулась воспоминанию о том, что вышла в окно, и вдруг услышала, что кто-то есть в моей комнате, и этот «кто-то» возится с замком, пытаясь открыть и явно чертыхается, ну или просто что-то говорит, да только по-французски, которого я, конечно, тоже не знаю. Наконец, удар ноги, дверь открывается под звуки выразительной французской речи и на пороге появляется лет пятидесяти или около того очень крупный мужчина, чуть ли не двух метров ростом. Гнев на его лице сменяется на сладчайшую любезность, и он начинает говорить по-русски с сильным акцентом:

-О-о, как я рад, пожалуйте, сударыня внутэрь. Вы есть госпожа Янис, не так ли? Отчень, отчень приятно. Позволите представится: Джон Элсенбели, лэнд-лорд,- и, немного подумав, добавил,- Ваня. Так меня матушка моя звала.

Странный "Ваня", подумала я, и что это за титул такой - лэнд-лорд? Внешность его была самая обыкновенная, можно было бы представить его хозяином небольшого магазина с двумя служащими.

- Вы хотели бы, чтобы я называла вас Ваней?,- мне было и смешно и неловко, я ведь уже догадалась, что он хозяин этого дома.

-О, мне так приятно, когда кто-нибудь говорит мне Ваня! - ответил этот лорд, краснея.

- Да, конечно, если вы настаиваете, и извините, как ваша фамилия?

- ...э-э, спасибо, прекрасно, впрочем, матушка моя уже представилась около году назад, а отец исчезнул еще в Турции, а сам я холостой много лет: моя жена меня оставила. Да, вам, наверно, интересно - матушка моя была русская! - сказал он, опускаясь на стул и жестом приглашая меня присесть. Я стремглав бросилась к нему. Дело в том, что стул этот был сломанный, и я сама еще вчера с него чуть не упала.

Конечно, когда человек падает, он не думает. Вот этот гигант и ухватился за меня, надеясь удержаться на ногах. Следует ли говорить, что мы оба упали на обломки стула, да еще и изрядно поранились. Другое дело, следует ли говорить, что в это самое время, как в водевиле, распахивается дверь и на пороге моей студии появляется строгая молодая женшина, на лице ее изумление, гнев и Бог знает сколько еще разных чувств!

- Лили!,- испуганно говорит этот господин, все еще находясь рядом со мной на полу - позвольте представить вам мою новую жиличку, госпожу Янис...

5.

Приведя себя в порядок (ведь понадобилось некотрое время, чтобы всем нам прийти в себя), мы все обрели, наконец, и дар речи. Мы были формально представлены друг другу. Были разъяснены обстоятельства, при которых мы оказались на полу, и тогда уж стало возможно говорить и о пожаре, и о том, что будут приняты меры, что окно вставят сейчас же и поправят дверь и «обязательно, слышите, обязательно примите от меня некоторое количество стульев и даже не протестуйте! И, что пока здесь все наладят, вы поедете к Лили, ах, даже и не думайте тушеваться, никакого беспокойства, она нарочно для этого приехала. Как же мы узнали? О, это легко, пожарные звонили, а я уж побеспокоил Лили. Очень, видите ли, переживал, что вы куда-то сгинули, мне ведь сказали, что вам идти некуда. Кто сказал? Морин, видите ли. Мы немножко друзья. Мы в одну церковь ходим. Я вас в один день повезу туда, да хотя бы в это воскресенье, к заутрене.»

Спохватился, увидев вдруг посуровевший взгляд Лили, поспешил добавить, что может быть и не в это воскресенье, «но в один день - обязательно». И он проводил нас и открыл для каждой из нас дверь просторного Олдсмобила и мы покатили по этим прелестным дорогам, называемым "вольный и высокий путь".

Знаете, что такое Роуд Айленд? Это такой штат Америки на побережье Атлантического океана в районе Новой Англии, и это всего в пятидесяти минутах езды скорым автобусом до Бостона, говорят же о нем чаще всего с насмешкой и не только потому, что он самый маленький из всех штатов, может быть весь всего лишь с Сан-Франциско, но он, будто бы, самый задиристый из всех и скандальный. Будто бы, если хоть в чем-нибудь можно продемонстрировать свою самостоятельность и проголосовать против чего-нибудь, чего все хотят, либо ввести какой-нибудь неслыханный закон и чрезвычайно подивить всю остальную публику, то уж Роуд Айленд своего не упустит. Вроде людей маленького роста, вынужденных постоянно что-то предпринимать, чтобы их заметили, в особенности, если они талантами не блистают.

Осень, однако, в Роуд Айленде прекрасна! Солнце, воздух прозрачен и прохладен, а уж красками-то как радует - нет слов! И так зелено (и красно и желто-коричнево)! И так тихо и добротно-пуританственно. Скука, правда, смертная, но это, видимо не для всех так. У него есть и еще одно название: Штат Умирающих Миллионеров. Говорят, будто если у вас есть только один миллион и вы уже пенсионер, следует ехать в Роуд Айленд - домик вполне порядочный купите и дешевизна такова, что до смерти безбедно проживете, если же, конечно, нет у вас особенно экстравагантных привычек!

Ну, что ж, посмотрим как живут американцы. И вот мы уже в доме Лили! В первый раз в американском доме...

6.

А заметили ли вы какие эти американские домики... хм... неожиданно маленькие, какие странные там есть кладовки на вторых этажах, именуемые спальнями, какие удивительные их первые этажи, где незатейливый сельский архитектор мог бы разместить пару славных и вполне употребимых комнат для разных семейных нужд, но не тут-то было: весь первый этаж в доме совершенно никому не нужен, то есть нужен, но только потому, что такова традиция. Части первого этажа, разделенные между собой абсолютно условно (их могут разделять две ступеньки вниз), называющиеся гостинной и столовой, почти что не функциональны - гости приходят в среднем раз в год, а званые обеды бывают и того реже. Кухня же некоторыми семействами употребляется по назначению, при ней есть и местечко с незатейливым столом и стульями: вдруг закусить случится охота, - которое приблизительно так и называется местечком для закусывания. И, опять же, ну зачем и столовая и местечко для закусывания? А очень просто - закусывание - это дело обыкновенное, а столовая - это полированный стол и в комплекте для него стулья числом двенадцать – «это когда специальный аргентинец готовит, а специальный мальчик подает и одна женщина из Польши убирает все потом, понимаете?»

Одним словом, мы у Лили. Мы могли бы посидеть в гостинной, где положенный набор диванов мерцал в полутьме вальяжно кожей, но нет, мы не присели ни туда, ни за стол, «он, знаете ли приобретен недавно, чрезвычайно дорого вот из-за этой инкрустации», и, оставив меня в местечке для закусывания, Лили с решительным видом отправилась хлопотать и греметь посудой и делала это так серьезно и продолжительно, что я ожидала получить обед из трех блюд по крайней мере. Однако, в конце концов на столе появилась пара тяжелых фаянсовых кружек с кипятком и с пакетиками чая, а так же блюдце с сыром и корзинка с довольно скучными печеньями. Вода в кружках оказалась недостаточно горячей, чай не заваривался и едва желтел, а плававшая на его поверхности противная белая накипь тоже не улучшала аппетит. Лили сказала:

- Вы позволите мне также называть вас вашим первым именем?

- ... Отчего же первым? Мне кажется, оно ко мне уже больше не подходит... , впрочем, могло бы быть весьма уморительно, мое первое имя было Плакса Беспрерывная, это от года и до трех лет, а потом, от трех и до, наверное, восьми - Рыжая Задира... Может это лучше?

Лили была статная, очень высокого роста блондинка лет тридцати шести с правильными чертами лица, русская, но с такой очень скандинавской нижней челюстью, каких в России мне видеть не посчастливилось. Когда на лице ее изображались чувства, эта челюсть непременно более всего участвовала в их передаче: то выдвигалась вперед, то слегка зависала, то пульсировала желваками, могла дрожать заметно от негодования, забавно двигаться туда-сюда при разрешении трудного вопроса, одним словом, просто замечательная челюсть!

- Я не понимаю,- говорит Лили, - just your first name, you know, a person usually has three names: first, middle and last, you know, it's a simple question!,- я явно ее огорчила.

- Прошу прощения, сударыня, да только я почти совсем не знаю английского, вот я вас и не поняла, так, стало быть - это имя, отчество и фамилия!

- Нет-нет,- there isn't отчество in English! К примеру, ваша бабушка хотела бы вас называть Айнэз, а мать желает чтобы вы были Мария, вот и будете вы Айнез Мария Янис, понимаете меня?

- О да, теперь отлично понимаю, спасибо вам огромное, это ведь действительно так просто и хорошо!

- Ну так ответьте же, какое ваше имя?

- Мария Айнез, если позволите. Я приму от вас это имя, мне давно пора было сменить мое в связи с совершенно новыми обстоятельствами. Будете ли вы считаться моей крестной матерью?

- Нет,- с негодованием ответила она,- здесь нету священника, и все это неправильно, вы не серьезны!

- Ну хорошо, но просто имя вы позволите мне оставить, своим отказом вы поставите меня в крайне неприятное положение, ведь другого имени я просто не смогу теперь носить.

Лили посмотрела на меня подозрительно и ничего не ответила...

7.

Когда вы хотите положительно настроить вашего собеседника, но вам совершенно не о чем с ним говорить, попросите его рассказать немного о себе. Поначалу он, может быть, многого не расскажет, или не будет знать, с чего начать, но стоит вам задать несколько подходящих и, поверьте мне, совсем простых вопросов, как вы получите, может быть, очень даже длинную и небезынтересную историю, ведь каждая история жизни по-своему трогательна и хороша. Даже замечено, что посторонним людям драму (если не трагедию) своей жизни поведать легче, чем родным.

- Вы знаете, Лили,- начинаю я придумывать вопрос,- вы так сильно отличаетесь от российских дам, верно, ваши предки много поколений тут, в Америке?

- Мои родители уехали в сорок третьем году и попали в Италию, где я и родилась, но затем мы перебрались в Аргентину и много лет ждали возможности попасть в Соединенные Штаты.

До чего же хотелось спросить, как это можно было "уехать" в Италию в сорок третьем году, но я воздержалась.

- Что же вы не спрашиваете, как им удалось родить дочь в таких тяжелых условиях иммиграции? Этот вопрос нам задавали все!

- Ну конечно интересно было бы узнать, расскажите, сделайте одолжение!

- Они снимали квартиру у одной итальянки и та им и говорит: вы уже столько лет у меня живете, почему у вас не родятся дети? Родители отвечают, что боятся, что тогда она их выгонит с квартиры, а она им и отвечает, что совсем наоборот, что это дурно не рожать детей! Вот так я и родилась! Я никогда не расспрашивала родителей об Италии, я знаю, что они не любят об этом говорить. Я помню, как мы жили в Аргентине. Это хорошая и теплая страна, там нам было неплохо. А потом мы, наконец, получили такую возможность и переехали в Америку.

...Я почувствовала себя обманутым ребенком! Как, и это все! О четырех странах и одной войне! Нет, нужно задавать простые, наводящие вопросы!

- Как же ваши родители смогли добраться до Италии, ведь все было оккупировано немцами? И где же именно в России они жили?

- Жили они в Украине, а всего остального я не знаю, я же говорю, родители не любят рассказывать об этом!

- Ну, хорошо, сколько же вам было лет, когда вы уехали из Аргентины?

- Четырнадцать.

- То есть, вы были уже довольно взрослая, тогда расскажите мне об Аргентине.

- О, что я могла такое понимать до четырнадцати лет! Родители работали на фабрике, а я училась в школе. Мы водили знакомство с еще одной русской семьей, у них тоже была дочь, и я с ней дружила. Я не знаю, что еще сказать, мы жили очень просто и никаких приключений не имели.

Я поняла, что настаивать на вопросах - дело пустое, и что теория о словоохотливых и доброжелательных рассказчиках тоже провалилась.

- А что же вы о себе ничего не рассказываете?,- спрашивает меня Лили.

- Извольте,- говорю я ей в отместку ,- приехала я из Петербурга, где зимой было холодно, а летом - тепло, полгода провела в Италии, ожидая разрешения на въезд в Америку. Италия хорошая и теплая страна. Тоже и не думала рожать там ребенка, причем моя квартирная хозяйка не приняла в этом никакого участия...

- Вы замужем?

- Нет, я разведена. А вы замужем?,- хотя мне не было интересно, замужем она или нет. Она меня раздражала с каждой минутой все больше.

- Развожусь сейчас... суд идет уже второй год.

- Второй год! Как же это может быть!,- чистосердечно воскликнула я, мгновенно оживившись.

- Мой муж сам лоер, не знаю как это сказать по-русски, одним словом, сам работает по судам, так что судиться с ним очень трудно. Он имеет очень большой доход, и у него коллекция машин, ну, знаете, таких особенных. У нас трое детей, и я хочу их как-то обеспечить. К тому же он сам виноват, он обрюхатил свою секретаршу и теперь живет с ней. И вот я очень хотела с вами поговорить: я имею серьезные виды на мистера Элсенбели...

- На кого?

- Ваш ленд-лорд,- он уже просил вас называть его Ваней?

- ... А-а, да, просил, а что?

- Так я и знала! Он уже начал за вами ухаживать! Как вам не стыдно... вы не смеете здесь вмешиваться! Я вас предупреждаю - даже и не думайте, он мой жених!,- подбородок ее затрясся, и она была почти в истерике,- я..., вы не смеете! Я вас предупреждаю, он и вас бросит! Знаете сколько в Роуд Айленде уже оставленных им женщин?

Истерика была так для меня неожиданна, что я бестактно поспешила ее заверить, что г-н Элсенбели слишком для меня стар и вовсе не в моем вкусе. Лили посмотрела на меня недоверчиво, но это явно подействовало успокаивающе.

Тут, слава Богу, зазвонил телефон, и после долгой беседы, вернее, судя по интонациям, препирательства на английском, Лили положила трубку и сказала, что за нами вот-вот заедет господин Элсенбели, который «приглашает нас аут, э-э, пообедать в ресторане».

Зачем мне все это нужно, приуныла я, и все из-за проклятого пожара!

8.

И вот я впервые в этом месте, которое называется "аут". Кафе с незатейливым интерьером, скатерть в белую и красную клеточку, дубовые панели, пузатенькие свечки, покачивающиеся на воде в прозрачной плошке, под потолком подвешено чучело гигантской рыбы-сабли.

Салат, придвинутый к Лили в количестве, в России неизвестном, отбивная, величиной во всю тарелку и при ней такое множество гарниров, что их приносят в другой посуде. При полном незнании местной кухни, я попросила для себя просто самое маленькое блюдо. Мой ленд-лорд поспешил меня уверить, что большое блюдо вовсе не проблема, когда вы идете «аут» с ним, уж он-то не оставит вас в трудную минуту! Я уважительно оценила его аппетит: ему принесли всякой снеди эдак раза в три побольше, чем для Лили (которой стоило большого труда не проявлять свое плохое настроение). Он же вел себя так, как-будто этого не замечал, шутил и жизнерадостно закусывал, конечно, предложил всем называть друг друга первым именем, да, впрочем, только лишь мое-то и осталось неизвестным. Лили съязвила, что приличная женщина из России должна скрывать свое первое имя - и она, Лили, это уже знает.

- Ах, да разве вам не нравится Айнез Мария! Ну что ж, извольте, дайте мне тогда другое имя.

Г.Элсенбели быстро подхватил идею,- конечно, нужно взять вам подходящее имя, иногда русские имена бывает плохо произносятся... что вы скажете, если ваше имя будет... Бренда ? Нет? Тогда Латиша ? Марша? Банни ? Нет? Э-э, тогда не знаю. Что вы думаете, Лили?

- Нельзя ли что-нибудь более романтическое, ну как...

- Как что?

- Ну как Мария Айнез?

- Ну и будьте... Машенька, позволите вас так называть? Ведь мы же будем теперь друзьями !

- Скажите... Ваня, вы как-то обмолвились, что вы русский, но ваша... ласт нэйм ведь не русская?

- Мой папа был араб, но моя мама была русская,- как только он упоминал маму, глаза его тут же краснели,- они познакомились в Турции, куда все, знаете ли, бежали после революции. Вот там я и родился. В Турции плохо христианам, знаете ли, Машенька, когда я вырос, я пошел во Францию.

- Пешком?!

- Нет, почему пешком, в пароходе. Моя мама мне дала немножко денег, так я пошел во Францию и выучился там в университете. Но во Франции вы все равно ничего не можете, потому, что вы из Турции, тогда я пошел уже в Америку.

- А вам какая-нибудь организация помогала сюда приехать?

- Нет, тогда такого не было, как сейчас, наоборот, человек должен был привезти немножко денег на первое, понимаете ли, время, американская таможня относилась к этому строго. Америка не хотела тогда, чтобы здесь было много нищих. Но только и денег ни в Турции, ни во Франции не отбирали, как, я слышал, поступают с иммигрантами в России, это правда?

- Да. А где же вам было взять столько денег, вы ведь были беженец и студент?

- Так... немножко подработал, я ведь там выучился на доктора, но это было нелегко, французы не хотят лечиться у иностранца.

- Кто же тогда у вас лечился?

- Так, знаете ли, турки... немножко арабы и бедные люди иногда, но они часто не платили... и турки и арабы часто не платили. Это было нелегко. Но мне помог тогда один хороший человек, Али, мой друг, принес мне всех арабов Лебанона, которые жили в Париже, и тогда я заработал и уехал.

- Вы имеете ввиду, что он прислал их к вам в качестве пациентов?

- Да-да, вы так прекрасно говорите по-русски, совсем как моя мама!

- Благодарю вас, я понимаю, что это очень большой комплимент!

Лили поджала губы, она никакого участия в разговоре не принимала.

- Вы знаете, я вас с ним познакомлю, я, знаете ли тоже ему помог и потом принес его в Америку. Вы знаете про Лебанон? Это арабская страна. Так он был вроде царевича, но тоже там случился переворот и вся царская фамилия должна была бежать, я вас познакомлю, он вам обязательно понравится!

- Ну, а как же сложилась ваша жизнь в Америке ?

- Сначала это было очень нелегко, я тут узнал, что не считается, что я уже доктор, и я стал учиться опять четыре года.

- Кошмар, как же вы выжили, ведь пока вы учились, нужно было где-то жить и что-то есть!

-Я не выходил из больницы все четыре года. Я ел, что давали больным, да спал, где от больного освобождали место, да и одежда вся, ну белые халаты и шальвары, так это тоже нам давали.

- Вы просидели все четыре года так? Но вы же хоть иногда выходили прогуляться или к кому-нибудь в гости?

-Да нет, там, знаете ли, очень устаешь, да я, Машенька, брал себе дежурства за других работать и уставал так, что мне уже больше ничего и не хотелось.

- Так это получается просто как в тюрьме!

- Я не знаю, я там не был,- и он быстро перекрестился по-русски,- Бог миловал. Да нет, конечно, не как в тюрьме, я делал то, что мне нравилось, а это же совсем другое дело. Я, знаете ли, придумал кое-что новое в анесте-зи-ологии, правильное ли это будет слово? Так, что, знаете, если женщина рОдит, то она не чувствует боли, но она и не спит, что очень необходимо в это время, она должна принимать участие в этом, понимаете?

- Правда!? Но ведь это же замечательное открытие, так как же...

- Я знаю, знаю что вы думаете! Вы думаете, отчего же он ленд-лорд теперь какой-то? А не знаменитый доктор? Мне, знаете ли, заплатили за это немножко денег и я взял в ренту такое небольшое помещение в очень хорошем месте, где живут богатые.. .Но все получилось как в Париже, богатые ко мне лечиться не пошли.

- Почему же ?

- Все то же самое, потому, что я не англичанин.

- Так ведь вся Америка состоит из иммигрантов, что же тут тоже есть национализм?

- Нет, никто меня не бьет за то, что я христианин, как в Турции, так, что я уже, знаете ли, очень всем доволен. Да, я тогда решился быть хитрым, я сейчас открою вам одну тайну: Я закрыл свое лечебное дело и пошел в банк, и я там говорю, что я доктор, и еще показываю бумаги на изобретение, так, чтобы им было понятно, что мне можно дать много денег в долг и говорю, что хочу купить дом. Они дают мне с радостью, так как я не торгуюсь за проценты, все мы тут подписываем разные бумаги, и я сейчас же побежал в другой банк, и ничего им не ответил, когда они спросили есть ли у меня другие долги, и взял еще на один дом денег, и сделал так в восьми банках в один день, и сейчас же купил восемь доходных домов.

- Так у вас сейчас восемь домов!

- Нет, у меня сорок домов и еще три бизнеса и так, кое-что еще... я вам как-нибудь, Машенька, расскажу, как я безо всяких бумаг купил остров, где бананы выращивают. Чудесные были времена... мы с этим господином просто пожали друг другу руки – и сделка состоялась...

9.

- Расскажите же и вы нам что-то, Машенька, ну хоть бы что вам больше всего понравилось или удивило в Америке.

- Пожалуйте, во-первых, это, конечно, дороги. Потрясли меня до глубины души. Во-вторых, это то, что в американских домах комнатки маленькие; в третьих, величина блюд и количество поглощаемой еды; в четвертых, люди по улицам не гуляют и, в пятых, на улицах светофор есть, а зеленый свет для пешеходов никогда не загорается.

- Как это никогда не загорается?,- они с Лили переглянулись.

- На Гров стрит и везде, пока не дойдешь до магазина, где я еду себе покупаю. Когда же я, наконец, до него дохожу, все по одной стороне улицы, то тут уж мне ничего не остается делать, как бежать что есть мочи через этот хайвей.

Тут Ваня и Лили принялись так хохотать, я от них ничего подобного не ожидала, да, главное, никак не могла понять - что же тут смешного! Наконец, они нахохотались и Ваня говорит:

- Я понял, здесь просто люди очень редко ходят, почти никогда, так что они так сделали, чтобы машины без нужды не останавливать. Там на столбах есть такие кнопки, вы нажимаете и через небольшое время загорится вам зеленый свет (правда, кнопка может оказаться негодная, ведь неизвестно, пользовались ли ею когда-нибудь люди). Ну так пойдите до другого перекрестка. Да только это все равно очень плохо, что вы одна пешком ходите, я вам помогу, мы будем раз в неделю, или в этом роде, вместе ездить в этот большой базар, меня это совершенно не затруднит.

- Но это тоже мне совершенно непонятно - почему люди пешком не ходят? Я тут давеча наблюдала одну даму: она, не выходя из дома, видно дверь есть прямо из прихожей в гараж, садится в машину, гаражная дверь автоматически открывается и дама так грузно выплывает на гигантской машине, проезжает два коротеньких квартала, так что мне ее по-прежнему видно и долго паркует ее у почты (а я тоже туда иду и все наблюдаю). Она заходит, что-то там делает, может марку себе купила, я в это время прохожу один квартал. Вышла, садится в машину, долго выруливает из своей тесной парковки, долго разворачивается на узкой улице, наконец, подъезжает к своему дому, дверь гаража автоматически открывается, и она туда въезжает!

Помилуйте, что же это все значит!? Я чувствую себя единственным человеком в этом городе - настолько улицы пустынны и только, тихо шурша, проплывают мимо меня эти луноходы!,- сказала я все это с таким чувством, что Ваня даже вздрогнул.

Он, наверное, все понял. Тоску эту от того, что все чужое, щемление в груди, страх, что не свыкнешься с жизнью на луне! Наверно, он все это вспомнил, опустил глаза и замолчал на время.

- А вот мы сейчас позовем мальчика, check, please, (улыбнитесь ему, Машенька, мы, иностранцы, должны быть очень вежливы в чужой стране), и мы поедем в одно такое место, Нантакет называется, где красота, берег океана и, может быть, там пойдем пешком гулять. Ну, вам получше?

- Да, спасибо, я вам так признательна, но, только один вопрос, ведь вы сказали,что живете уже тридцать лет в Америке, вы здесь владеете сорока домами, и вы при этом чувствуете себя иностранцем, которому нужно улыбаться официанту? Он, наверно, и не знает, что вы иностранец, ведь вы же говорите без акцента?

- Ну что вы, Машенька, лишь только дети научаются говорить здесь без акцента, это уж будет с нами до смерти, а улыбаться официанту все равно правильно, улыбаться любому человеку нужно.

И мы поехали в Нантакет, и гуляли, и Лили раскраснелась и сделалась приветливей, и Ваня, видно, с непривычки, ходил смешно и не знал куда ему девать свои ручищи - раскидывал их, как будто собирался полететь. Немного странноватая была на нем одежда: застиранная майка с надписью "Shit happens" и коричневые кримпленовые брюки, порванные, как он сам выразился "назади" по шаговому шву. Я попыталась вспомнить сколько лет назад кримпленовые брюки были в моде - лет двадцать пять тому назад? Ну, это Бог с ним! А все же любопытно, вот мы все тут говорим по-русски, а между нами словно пропасть...

10.

Вернули меня в мою студию поздно ночью с обещаниями видеться как можно чаще и "иметь хорошее время", Лили едва кивнула на прощание и я, не без удовольствия, осталась, наконец, одна.

Прихожая была все в том же виде, но дверь в мою студию сверкала свежей краской, она легко открывалась и закрывалась, стекло было на месте и два прекрасных крепких стула красовались посреди комнаты.

Я послала мысленно своему ленд-лорду воздушный поцелуй и с наслажде-ением растянулась на своей девической кроватке... Но тут раздается телефонный звонок. Невероятно! Звонить из России мне не могут - никто не знает еще моего номера, включая меня самое, Ваня и Лили только что отъехали от дома, для официальных лиц поздновато... э-э, полпервого ночи. Но телефон упорно продолжает звонить, черт, наверное, ошибка, снимаю трубку и боюсь услышать долгое растолковывание на одном из незнакомых мне наречий. Здесь, я заметила, есть поверье, что если много раз повторять и по слогам произносить что-нибудь на любом языке, то человек рано или поздно обязательно поймет.

- Наконец-то! Здрасьте! Я целый день тут не слезаю с телефона, ты там еще живая?,- голос совершенно незнакомый,- да брось молчать, только не вешай трубку, а то я тут рехнусь от полной безнадеги!

- П-простите, мы с вами не знакомы, вы не туда попали.

- Ну нетушки, незнакомы, так познакомимся, я уже второй день сижу одна в этой сучьей деревеньке, совсем собралась попроситься обратно в Нижневыпинск, да тут мне эта дура Морин тычет какой -то телефон и бормочет на своей подлой тарабарщине, что дескать, рашен гёл, рашен гёл! Я сначала даже не поверила - не может быть, что есть еще на свете идиотка, которая попалась этому Толстовскому ё- - му фонду в лапы!

- Правда, вы тоже приехали с помощью Толстовского фонда? Очень приятно, меня, конечно, напугало, когда мне сообщили, что я первая клиентка из России за последние тридцать лет, слава Богу, нашего полку прибыло!

- Ты чё, давно здесь што ли, уж больно нехорошо ты говоришь как-то, ну ты не раскисай, держись до завтра, я к тебе приду с лекарством,- она захохотала во все горло,- я тут уже нашла, где подешевше. Давай мне адрес.

На утро я просыпаюсь от настойчивого стука в дверь - руками и ногами одновременно.

- Эй, открывай, открывай, а то уссусь тут у тебя под дверью,- так ко мне ворвалась моя новая подруга Ида Шлесингер,- и без какого либо ритуала, пробежала прямо с порога - через студию - в мою душевую. Дверь за собой она непринужденно не закрыла.

- Ох, хорошо,- радостно сказала она, спуская воду в унитазе, теперь можно и поздоровкаться,- выходя, она застегивала джинсы.- Ну, будем знакомы! - и она крепко стиснула меня в своих объятьях.

Мне довольно трудно было придти в себя и я извинилась и сказала, что мне совершенно необходимо принять душ со сна и привести себя в порядок, если она позволит мне ее покинуть ненадолго.

- Иди - иди,- захохотала Ида,- да долго не сиди, а то меня сейчас же разорвет от этого молчания!

К моему возвращению в студии все переменилось: постель была застелена безупречно, как в казарме, вещи сложены и вымыта посуда. Она достала все, что было в холодильнике и выложила на тарелки, а во главе стола торжественно красовался ее подарок - водка. Вот только рюмок я еще не завела, и пить решили из чайных чашек.

- Садись ты, наконец, да будь как дома,- смеялась Ида, поигрывая аппетитными такими ямочками на своих румяных круглых щечках. Она почти все время улыбалась и смеялась. И так к ней это шло, что, глядя на нее, нельзя было не залюбоваться. Она была похожа на сибирскую задорную бабенку, так что ее имя с ней ужасно не вязалось.

- Скажите, Ида, как вы будете по батюшке?

- Ну вот и ты туда же! Иудовна по батюшке я буду - ну, теперь понятно?

- Нет, правда, вы ведь на еврейку совершенно не похожи. Я знаю, что бывает назовут вдруг русского ребенка именем из библии, не думая, как говорится, о последствиях.

- Да я и не считаю себя никакой еврейкой, это предки мои были идиёты и их предки были идиёты - такие имена друг другу надавали, что зашибись! А папку моего назвали Юдя, это ж можно ох--ть!

- А где ваши родители теперь?

- Да в Израиловке, где же им быть теперь с такими именами!

- А вы с ними поехать не решились?

- Ну что я ё- - лась, что ли, окончательно!? Да не хочу я даже говорить об этом !

- Ну, что ж, давайте переменим тему, коли неприятно.

- И давай, но только ты сначала объясни на каком это языке ты со мной тут разговариваешь, так вроде все понятно, но туфта какая-то нерусская, не знаю. Ты здесь давно, что ли?

- Да нет, всего неделю... Понимаете ли Ида, я подумала, что я уехала из зоны, зачем же я буду и здесь по фене изъясняться? Здесь можно выбрать себе другое имя и фамилию, образ жизни изменить - сама жизнь заставит, а говорить ведь можно тоже, как на воле. Оказалось, что звучание русской речи так плавно и приятно, такая музыка мне в ней открылась!

- Ну-ну, не надо сопли распускать, дружище, надо выпить,- и Ида разлила нам водку в чашки.

11.

В русской традиции, как мы все знаем, потчевание иногда доходит до абсурда. Вот и у меня есть одна дальняя родственница, прекраснейшей души женщина, но в смысле потчевания - совершенная разбойница.

Вначале гости, как положено, чинно съезжаются со всей округи, душа радуется, и до чего же торжественно вручаются подарки, и объятия и поцелуи благородны и сдержаны. Но вот поздравления стихли, все цветы расставлены по вазам, и все – светопредставление началось!

Столы от снеди ломятся немилосердно: свинья, петрушку закусив, мечтательно вздремнула, селедкам серебристым трудно рядом с горой зернистой в хрустале, а разные водки и вина, а наливки и сласти! Но все это не так бы было страшно, если б не сама хозяйка дома.

Первый тост и приглашение отведать что душе угодно новичка не пугает, но кто здесь раньше бывал, тот уже содрогается, да чтобы не томить, скажу я сразу: как опьянеет страшная хозяйка, то тосты произносит ежеминутно и после каждого приказывает: закусывайте, дорогие гости, закусывайте. Ну, что сказать - новичок уже минут через пятнадцать больной, и бесхитростный гость - тоже, но и тогда, когда, покачиваясь, решается он выйти ненадолго, вслед ему несется: куда вы, вы еще не скушали свой расстегайчик ( и тут только он понимает, что попался!)

Я много лет страдала от того, что буквально любые вежливые объяснения, что ты больше не в состоянии подвергаться ее потчеванию не только не имеют никакого успеха, но и вызывают нескончаемый поток обид и праздник превращается в простое пьяное занудство. Но я нашла спасение в одной всего лишь скромной фразе. Когда, поднимая рюмку, она тепло мне говорит: "Машут, давай!", я отвечаю, улыбаясь нежно: "Роза, отвали ты в сраку" и о, чудо, Роза выпивает водку сама залпом и душа ее покойна и довольна.

Так вот, обычно в полдень водку я не пью принципиально, но ясно было, что Иде прямо с первой встречи отказывать было нельзя. Я уже понимала, что происходит в ее душе, не дай Бог никому из Нижневыпинска оказаться в Роуд Айленде, да не погостить, а сразу и бесповоротно - на вечное поселение, как по крайней мере тогда нам показалось.

Мы выпили и у меня было немного белой рыбы, да корзинка ягод с этого американского стерильного базара. И Ида рассказала, как она бежала из России: на третьих полках поездов по всей Европе и оказалось,что проводники-то тоже люди - кто льстился на икру, кто на янтарь, щедро закованный в злато-серебро, а больше всего на Идины румяные красоты, (по ее словам, самая конвертируемая валюта в мире).

- Ну мне легко представить, как все чудесно может складываться в наивной (тогда еще) Европе, но через русскую границу?!

- Да очень просто - пришлось пожить с начальничком одним, пока его супруга не вернулись, где они на водах прохлаждались, а тут и нужный поезд как нарочно, приключился. Тьфу, что это я тоже дурным голосом заговорила!

- Ну, а как же вы Америку-то обманули?

- Да очень просто...

12.

Припираюсь я в конце концов в Рим, заё - - ная окончательно, едва ноги волочу. Денег - ни копейки, в баню охота до смерти. Ну что, думаю, делать! А в Риме, б--дь, жара-а! Ну, ох-еть, а пить, а жрать охота! Ходила по нему, ходила да вышла на широкую такую площадь, может ты видала: дворцы огромные, нелепые такие, один на свадебный торт сильно смахивает?

- Нет, не знаю о чем вы говорите.

- Ну как же, к нему еще такая лестница безумная ведет, ступенек в сто, не важно, я не знаю что меня так доконало - солнце жгущее, дворец нелепый и площадь вся пустая как в кошмаре, села я на эту проклятую лестницу и заревела в голос. Веришь ли, наверное, впервые в жизни.

Тут слышу шажки, топ-топ с лесенки и кто-то прямо направляется ко мне. Не знаю как сказать, но чистый ангел, ни в жисть не увидишь такую милую мордашку, в форме ихнего карабинера и что-то спрашивает эдак ласково, как мать, но я слышу музыку и ни хрена не понимаю: сеньора, ке аввэнирэ ? Нон тэмэре, прэго, парларэ квал ко'за! Б--дь, это ж песня! Ты помнишь, как они, как-будто жалуются всё на что-то.

- И правда, как это вы ловко подметили, действительно похоже на жалобную песню. Но что-же было дальше?

- Да дальше было самое смешное. Он посадил меня в военную машину и как ты думаешь, куда он меня отвез?

- Ну, в карабинерию? В Толстовский фонд?

- В бордель. Меня там девки встретили как королеву - отмыли, приодели, надушили! А дом какой у них красивый, живут как богатеи - бидэ у каждой, куча платьев! Встают не раньше двух часов дня, еда как в ресторане. И можешь представить, я отказалась у них остаться, а предлагали. . . Там были две русские девчонки. В одну из них был влюблен тот карабинер, Феруччио его звали.

- И что же у вас были сомнения остаться или нет?

- И ты туда же? Да ты подумай, что русской бабе терять-то кроме собственных цепей! Ты вот скажи, когда тебя на завод работать нанимают за копейку, тем более на вредное производство, а у нас один такой завод в Нижневыпинске, и больше работать негде, такой жизни двадцать лет и тебя списывают на пенсию или на кладбище, что по мне так одно и тоже. Так как назвать то, что с тобой делают на этом производстве? Е-ут тебя во все места или нет! ? С семи, б--дь, утра и с понедельника по пятницу! А дома пьяный муж, б--дь со свекровью что с тобой делают! В общем не хочу я разговаривать.

- Простите, я сожалею что спросила. . . хотя неправда, я рада что вы

мне это сказали, я и сама так думаю, что судьба простой русской женщины едва переносима, но мужество с которым они все это терпят, у меня чаще всего вызывает не сочувствие, а негодование: почему они не взбунтуются!

- Вот я и взбунтовалась, на всех наплевала и удрала, мой раздолбай даже не знает где я. Конечно, может надо было в Италии остаться, я не в борделе имею в виду, а вообще. Я баба пробивная, я нигде не пропаду.

- Я верю. Так что же было дальше, как же вы решили ехать в Америку?

- Да Танька, ну та, что Ферручио в себя влюбила, ее это была мечта. Чего мне эта сучка про Америку не рассказала, да тут дворцы всем раздают направо и налево, да миллионеры на дороге валяются, да вобще, рай какой-то. Я как в первый день вышла на улицу, так и второй раз в жизни зарыдала.

- Да что же вы такого уж плохого увидали?

- . . . Не знаю. Тоска берет как подумаешь, что это навсегда. . . Да я никак все про Италию не доскажу.

Так эта Танька про Толстовский фонд узнала, иди, говорит, покайся, что ты без документов, они тебе помогут и в Америку отправят за их деньги, только сначала тебе немного помучиться придется. Отправят тебя в лагерь, может, на полгода. Пока тебя проверят на шпионство да на вшивость. И я стерпела этот лагерь тоже, хотя если бы назад все повернуть, я бы подумала сто раз.

- Неужто так могло быть плохо!

- Тюрьма. Да не хочу я об этом больше говорить. . .

- Вы знаете, это конечно смешно, но первый человек, которого я в Америке встретила оказался владельцем сорока домов, да еще и говорит по- русски.

У Иды лицо все засияло.

- Так ты меня с ним познакомишь!

- Не знаю как получится, но постараюсь.

- Ура-ура-ура! ! ! Спасибо тебе господи, я знала, ты меня не оставишь, давай скорее телефон, у-у, душка...

13.

- Я, право, не могу дать так прямо телефон, но если хотите, я позвоню и расскажу ему о вас... и то, что вы нуждаетесь в общении очень сильно,- она посмотрела на меня насмешливо и промолчала, но как только я вышла в душевую припудрить нос, я с ужасом услышала: "А-лё! Ванюша, как я рада тебя слышать! Не узнаешь? Ну это ничего, сейчас все растолкую...",- ах Боже, на столе единственное, что лежало - его записка с телефоном, выданным вчера на всякий случай. Что он подумает!!,- ... да очень просто, девчонку, Машку, которую вчера ты в ресторан водил... ну вот, так я ее подруга!... Конечно, ну а мне-то как приятно! Дело в том, что у меня беда случилась и мне необходим совет... нет, никак нельзя по телефону... вы настоящий джентельмен, Ванюша...да что-ты, неужели прям как твоя мама?... да я у Машки. Жду!,- и бросив трубку принялась плясать у телефона. Ну невозможно было обижаться на нее по-настоящему!

В дверь кто-то постучал довольно грубо. Не может же быть, что Ваня!

- Откройте, полиция,- негромкий женский голос с сильным акцентом, но по-русски.

- Что за шутки,- сказала Ида, по-хозяйски открывая двери. Действительно, там был полицейский и женщина, которая представилась как переводчица. Я обомлела, что это еще за напасть! Ида многозначительно смерила меня взглядом буквально с ног до головы и говорит переводчице конфиденциально: «Скажи менту, что я ее не знаю, я зашла сюда стакан воды выпить, поняла?»,- и тут она залпом выпила водку на дне чашки и решительно протиснулась в дверь под монотонный английский перевод. Полицейский посмотрел ей вслед, не меняя равнодушного выражения лица.

- Он приглашает вас поехать в участок для допроса.

- Хорошенькое приглашение,- говорю я в растерянности, прислушиваясь к звуку хлопнувшей за Идой двери. Не можете ли сделать одолжение и растолковать в чем дело?

- Прошу вас говорить в дальнейшем коротко и просто, я не русская, я только переводчица в полиции. Вас приглашают по делу о поджоге дома. Не беспокойтесь, скорее всего только формальность.

Уходя, я забрала с собой деньги и документы, но дверь не заперла, понимая, что Ида спрячется где-нибудь неподалеку: конечно, она будет ждать, пока не приедет Ваня.

В участке мною занялись почти сразу. Меня расспрашивали, кто я и откуда, (хотя, конечно, все им было уже известно, поскольку переводчицу ко мне сразу прислали какую надо), давно ли я знаю своего ленд-лорда, кого я видела в тот вечер перед пожаром, еще раз спросили - уверена ли я, что я не видела Джона Элсенбели в нашем доме в этот вечер и даже потребовали объяснений, почему сразу после пожара мы вместе отравились проводить время в ресторане, если до пожара мы не были знакомы?

- Позвольте, уж не подозреваете ли вы...

- Рассматриваем все возможные варианты, включая наиболее вероятные,- был ответ.

Отлично, этого нам только не хватало.

- Почему же вы считаете, что мистер Элсенбели наиболее вероятный поджигатель, это абсурд какой-то, ведь он хозяин дома!

- Потому-то и считаем, что хозяин. Дом - очень старый, выгоднее чтобы он сгорел, тогда деньги от страховки можно получить гораздо большие, чем он стоит в настоящее время. Ол-л р-райт, - сказал он, закончив писать мои показания, вы обязуетесь не распространять никакой информации, и здесь вот подпишитесь. Подождите немного, другой полицейский доставит вас домой. Всего наилучшего.

Дверь в студию была захлопнута. Войдя, я обнаружила букет гвоздик в банке из-под майонеза и записку: «Машка, если тебя отпустят, позвони, я тебя уже полюбила! Ванька оказался мужчинкой в полном расцвете, увидишь, что я из него сделаю, если выйдешь. 793-61 13.»

Я повалилась на свои матрасы в полном изнеможении.

Я гвоздики ненавижу, в особенности в майонезных банках!

14.

И потянулись нескончаемые дни, в которые никто меня не беспокоил. Была попытка выучить английский сразу. Нашлась какая-то книжонка и было решено, что я сяду и переведу ее от начала до конца. И ведь не может быть, что после такого грандиозного труда я не стану изъясняться на этом языке по-крайней мере как уборщица Люсинда из заведения "Джек в коробке".

Нет, не вышло. Сначала получалось что-то уж совсем невразумительное. Первая фраза произведения звучала так: "Иметь добровольный брать на себя к публиковать "определенный член, артикль" мемуары из Ракрент семья, на чей сословие я и мой имели жили плата за квартиру свободный время из об ум."

Ну, предположим, первая часть фразы могла бы быть, скажем такой: "Взять на себя добровольно публикацию мемуаров (не понятно кого) из семьи Ракрентов...", но вторая часть! Я решаю ее отложить и пойти дальше, может из следующей фразы станет понятнее. Но конечно же, ничего такого не становится понятно, все наоборот, я запутываюсь все более, и честно проведя за книжкой битых три часа, встаю с совсем распухшей головой. Пытаюсь посмотреть телевизор и если бы только не понимать ни слова! Но он настолько стар, что у него то бегают полоски по экрану, то он шипит, как сало старое на сковородке. Попробовала было русский метод и хвать его по крышке утюгом, да видно он тут сделан как-то по-другому, он на секунду только усомнился, а потом пошел выделывать все те же кренделя.

Какая сказочная скука! В десятый раз я открываю холодильник и ем бессмысленно, уже не ощущая вкуса, простаиваю вечность у окна и если вдруг случатся похороны в португальском скорбном доме, то я воспринимаю их просто как престольный праздник!

Я попробовала было гулять по городу, но каждый проезжий спрашивает, что произошло с моей машиной и не надо ли подвезти меня домой, ну невозможно! Езжайте себе люди добрые, луняне, как у вас только ноги не отсохнут на колесах! Боже, как я одинока!

Тут, слава Богу, позвонила директриса и единственная работница Фонда и сказала, что завтра за мной заедет учительница и отвезет в школу, где я буду изучать английский.

И правда, назавтра ровно в девять у моего дома останавливается авто, украшенное вдоль бортов обоями под дерево, старинное, тяжелое как броненосец, и помещались в нем все семь учеников:Туан Пень, солдат из Кампучии, две безымянные кампучийские старушки, Иштван Мереси, столяр-краснодеревщик из под Будапешта, Катя, продавщица овощного магазина из Лубянска и ее муж, Георгий, мужчина без профессии, сознавшийся, что он азербайджанский князь в изгнании. Такая вот компания и я.

И вот мы уже в школе и учим алфавит и как по-английски будет папа, мама, кошка и собака. Еще "рабочий, на которого можно положиться", и "проволока, паяльник, плоскогубцы" и "первая, вторая и ночная смены"...

Когда спрашивают Туан Пеня, лицо его, обезображенное оспой, становится еще суровей, чем обычно, и сразу представляешь тысячи убитых и сожженные деревни.

Когда учительница обращается к старушкам, они тут же просыпаются и начинают хихикать и шептаться, прикрывая морщинистыми ладонями свои пустые рты. Еще они, сидя, смешно болтали ножками (стулья были для них слишком высоки). За все полгода ей не удалось узнать даже как их зовут.

Иштвану так тяжело учиться, но он старается, он так упорен, он повторяет слово тысячу раз, он пишет, пишет тяжело дыша, и пот течет по красной лысине в веснушках.

Катя сетует, что не успели и приехать, и сразу в эту ё--ю школу заставляют идти, она учиться не привыкла и не будет, "вы дайте человеку просто денег, и он откроет магазин, и не нужна ему вся эта трихомондия". Она просто еще не узнала, как сделать, чтобы в школу не ходить, но чтобы велфер не отняли. И не волнуйтесь за нее - она узнает.

Георгий смотрит гордо, хотя английский не дается ему и все тут. Ну понимаете, он отморозил себе голову тому назад лет десять. Тогда Катя и нашла его в снегу, где он уснул по случаю алкоголизма...

Учительница Дороти добра и мужественна одновременно. Она привозит в школу и развозит по домам обратно; она хлопочет за Туан Пеня и старушек, которые, оказывается живут в студии без обогрева и грозит ее зловредному хозяину судом, она приносит тем, кто строго смотрит в сторону во время перерыва, гамбургеры (такие странные котлетки, сплюснутые ватной булкой), она поддерживает нас морально, объясняя, что теперь мы в безопасности и нам больше не грозят расстрелы и все, что связанно с проклятым коммунизмом; она приносит нам мешки поношенной одежды и видя, что никто к ним не подошел, так с жаром объясняет, что одежду надобно стирать как можно чаще, что если нужно, она нам и стиральный порошок добудет. Но иногда, когда воздух в классе делается особенно густым от сочетания отрыжки после ядреной кампучийской пищи, да лихого духа носков князя Георгия, она вдруг обессиливает на мгновенье, высовывает голову в окно и глубоко вздыхает свежий и уже морозный воздух. Но тут же все кричат, что страшно холодно и требуют закрыть окно на трех языках одновременно, что она и делает сейчас же с тяжелым вздохом. Она еще секунду в некотором оцепенении глотает воду из пластмассовой бутылочки с этикеткой, изображающeй горный водопад и ободренная - опять учить, учить, учить английский!...

15.

Катя и Георгий приглашают меня к себе на выходные: "Останешься с ночевкой, места полно, - говорят они с гордостью, - мы ведь дом трех-этажный снимаем. И за доставку не волнуйся, мы познакомились тут с одним очень завлекательным мужчинкой, он обещает тебя привезти. Увидишь, он тебе понравится, - хихикнула Катя, - орел. Он здесь пятнадцать лет и уже давно в бизнесе. Обещал, что поведет нас в такое место, зашибись. То, ради чего он и живет в Америке, а что это - не сказал. «Сюрприз», - говорит. Когда услышал о тебе, сразу встрепенулся. Парень холостой, видать, изнывает без подруги."

Меня смущало как она все это говорила, но ужас двух безмолвных дней заставил меня согласится.

И вот суббота, солнечный, морозный полдень.. Подъезжает к дому маленький голубой автобус, двери автоматически открываются и... За рулем оказывается существо как-будто мужского пола, которое представилось Борей. Начиная с вздыбившегося хохолка посреди бескрайней лысины и дальше, до конца расширяющейся к низу бородавчатой массы, оно представляло из себя эдакую дьявольскую грушу с добродушной улыбкой. Глаза на выкате смотрят на меня восхищенно! О, боже, так это мой жених! А я совсем забыла!

- Ну, что ж, поехали, коли не шутишь, Боря!, - у меня от огорчений появляется такая нервная шутливость.

И мы поехали. Вот кончился, спустя минут пятнадцать, тихий и прилизанный Роуд Айленд, Боря молчал, покашливал, поглядывал иногда искоса. Начались сплошные кладбища вдоль дороги. Затем промчался мимо нас какой-то город-призрак, где окна заколочены крест на крест и ни живой души. Один раз я видела какую-то черную старуху , шмыгнувшую между домами и опять все пустота и солнце неживое слепит. И, наконец, мы подъезжаем к дому и... о, ужас! Не может быть! Не могли же их поселить в похоронном доме?

Но нет, мы не ошиблись, и на пороге нас встречают Катя, азербайджанский князь и два высоких, тонких близнеца, которые смотрели не мигая и молчали.

Я начинаю смеяться и шутить от раздраженья, все понемногу тоже оживляются и демонстрируют мне прелести большого дома, снятого за бесценок. У русского по-имени Ванюша.

- Ах, вот как! Это интересно... А он сказал вам, что это похоронный дом?

- Как похоронный? С чего же ты взяла, что... да... а что это там на нижнем этаже? Мы все удивлялись, что в подвале печь какая-то неестественно большая и стол длинный, мраморный с такими желобками... двойняшки любят там играть... Б--дь, так что же, мои дети играют на разделочном столе для мертвецов!? Ах, Ваня, попадись, б--дь, в темном переулке! А он еще так долго распинался, что делает большое одолжение, вселяя нас в большой, красивый дом! «Своим русским братьям, - говорит, - желаю помочь!» Да это ведь не все: под окнами по ночам, представь себе, стреляют!, - и долго еще Катя сотрясала скорбный дом отборными выражениями, пока мы обходили его еще раз, уже по-новому осматривая интерьеры.

- Я только одного понять не в состоянии - зачем ему понадобилось поселить сюда семью, а не использовать заведение по прямому назначению?

- Но здесь люди не живут, по-этому и хоронить некого. Когда-то здесь был очень богатый город, - Боря сильно картавил и причмокивал полным ртом слюны, поэтому все, что он говорил, получало какой-то пищеварительный оттенок, - но город заполонили черные, и преступность заставила всех богатых американцев отсюда уехать. Вон те дома-то, с заколоченными окнами, они продаются здесь за один доллар. Честно. Не верите? Гавермент их хочет заселить хоть кем-то, но никто сюда не поедет, дураков нет. Здесь дилеры обделывают свои дела и часто убивают друг друга. Здесь даже сами черные уже жить не хотят.

- Да вот вчера близняшки должны были выйти к школьному автобусу, а у нас на пороге люди какие-то вооруженные - пакеты, деньги разложили. Да все черножопые. Орут, вроде ругаются, мы ж ничего не понимаем. Стоим за дверью тихо, боимся выходить. Когда школьный автобус подъехал, я им говорю: бегите быстро! И только мои мальчики мимо них проскочили, как шофер, сам черный, между прочим, захлопнул дверь прямо перед их носами, и с ходу так разогнался, что мы только рты пооткрывали! А эти... тоже разбежались. Еще бы, ус-...-лись, наверно, от неожиданности – кто же мог подумать, что здесь кто-то живет!

- Но, шофер тоже не дурак возле драг-дилеров-то останавливаться!, - сказал Боря. Он почему-то каждую реплику начинал с «но»

- Так что из-за этого проклятого богатея, мои детушки без школы вчера остались!, - заголосила Катя по-деревенски. - И что же с нами бу-удет!

- Но, не бойтесь, если мы поладим, - и Боря поглядел многозначительно на меня, - я помогу вам снять квартиру в итальянском районе. Будете у меня жить как люди.

Вот оно что! Какая обезоруживающая простота!

- Но ладно, не расстраивайтесь, я все же вас сегодня повезу куда-то, как и обещал! И все засуетились, собираясь-одеваясь. Выпили бутылку гадкого портвейна "на посошок" и - в город!

Какое счастье выбраться обратно к людям! В итальянском городе можно было увидеть даже пеших! Да что там, даже школьников с цветными рюкзачками! Старушек на скамейке! Магазины и кинотеатр!

Мы долго искали бесплатную стоянку для машины - Боря наотрез отказывался опускать монету в счетчик. Наконец, слава Богу, свободный кусочек дороги возле тротуара и мы отправились туда, где происходит нечто, ради чего он живет в Америке. И Это оказалось кинотеатром порнографических фильмов.

Я, правда, поняла это только, когда фильм уже начался! Афиш же я тоже пока читать не умею. Никогда не думала, что это может быть так противно. Меня раздражало абсолютно все: грязный зрительный зал, затхлый воздух, мутное изображение, назойливо-тягучая музыка. Какого-нибудь намека на сюжет не было и в помине, и эти особи, которые, если не совокуплялись, то бродили бесцельно по экрану, потрясали отдельными частями тела чудовищных размеров. Меня раздражали ерзанье и шуршанье в зале, я сразу крепко невзлюбила Катю за ее радостные взвизги и князя за мычанье. Зато Боря сидел тихо, сложив на животе пухлые ручки и восторженно улыбался, глядя на экран, ну чистый ангел!

Я удрала оттуда, полностью сознавая сумасбродность своего поступка. Ни о каком автобусе и мечтать не приходилось – общественного транспорта здесь не было - и я пешком отправилась искать свой дом. Уже стемнело.

Сначала я попала в «даун-таун», где небоскребы, банки и конторы и ни одной живой души, только ветер кружит бумажный мусор под саксофон изрядно обкурившегося негра. Никто не бросит и цента в красную внутренность видавшего виды футляра. Неужто он понимает то же, что и я? Что музыке нельзя умолкнуть, чтобы не погибла едва ощутимая гармония мрачного города.

Потом одна деревня плавно переходила в другую, и все они были одинаковые, как Катины близнецы. Я уже ни на что не надеялась, но спустя каких-нибудь часа два с половиной я увидела знакомое названье: Гров стрит. Быть не может! Господи, неужто чудеса все-таки бывают!!

16.

Как дома хорошо, как драгоценно ощущение безопасности, даруемое этим крошечным пространством, которое можно закрыть на ключ, а потом, усмехнувшись, набросить еще и цепочку, отгородив себя от враждебного мира, начинающегося сразу за косой дверью из прессованной бумаги! Меня никто не трогает и мне никто не нужен! Я буду изучать Английский и Танах, что в данный момент одинаково китайская грамота. А знаете, что такое игольное знание Танаха? Если проткнуть иголкой Книгу в любом месте, то претендующий на звание Знатока должен ответить наизусть, какие слова проколола игла на всех страницах. Интересно, что именно могло заставить первого человека подвергнуть себя такому знанию? Сразу представляется заключенный, которому нужно как-то убить время. А что, если представить себе игольное знание Английского словаря?

Вообще, какие бывают народные способы убивать время? Я слышала, что в русских тюрьмах люди делают пишущие ручки из тюбика из-под зубной пасты и носков. Звучит невероятно, но это только кажется. Все очень просто: берешь использованный тюбик, разглаживаешь как следует металл, сворачиваешь в трубку и оплетаешь это кружевами из шелка или шерсти, смотря из чего были носки ( конечно, в середину такого изделия вставляют стержень). И главная работа - это само плетение, тончайшего, говорят, люди достигают мастерства! Еще бывает соревнование - плеваться в цель, но мне это не подходит.

Я отправляюсь в лавку для художников, тут близко. В окне её выставлены соблазнительные краски и кисти всевозможных размеров и конфигураций, подрамники, холсты хрустящие, мольберты, иные грандиозные, как гильотины! А всяких лаков и картонок и японская бумага! Ах, почему бы мне не сделаться Поэтом Холста и Кисти! Я думаю - не важно, что картин я раньше не писала, я чувствую - Любовь к прекрасному искусству возьмет меня за потную от страха руку и полетим мы вместе в Петербург, эх да над голыми садами, да над замерзшими мостами и дворцами!

...Да, покупаю. Заверните мне такого кобальту, чтобы как небо ночью в Петербурге, таких белил, как льдины, плывущие по тающей Неве, такого кадмия, как солнце, от которого дождешься, как от мачехи, тепла и помогите подобрать такую краску, чтобы Гранит и Одиночество, Тоску и Унижение, а главное, Любовь бы было чем писать в моих картинах ...

Конечно, там стоит зима. И вьюга лепит снег в глаза, а мне-то это только в радость. И я иду себе по Невскому проспекту, такая в шапочке и в шубке, помахивая сетчатой авоськой, конечно, за восточными сластями.

Кругом-то граждане снуют так деловито и все по-русски говорят, от мала до велика! Навстречу мчатся Аничковы кони: гляди, девица, по такой погоде, налетим, растопчем, не заметим!

17.

Конечно, вскоре позвонила Катя. Сначала она говорила, что зря я убежала тогда из кинотеатра, ведь они так лихо проводили время, и как все потом славненько напились, и сколько было выпито, и как именно потом Боре с непривычки заплохело от выпитого, и что это была за умора. Потом потребовала, чтобы я согласилась приехать к ним в следующие выходные, а то я их кровно обижу.

И я выдумывала, что уже приглашена одной американской семьей на праздник Дня Благодарения и что отказать никак не могу из-за того, что это родители невесты моего американского друга. И я выдумала целую историю, которая объясняла, почему было бы так важно не обидеть его своим отказом. Мне и самой уже было ясно, что нагромождение деталей и долгих объяснений мне не на пользу, и Катя, конечно, не поверила (трудно обмануть продавщицу овощного магазина):

- Вот ты тут врешь все почему-то, и своим же, русским людям не хочешь помочь в трудную минуту! Ведь ты же видела где мои мальчики играют, где он нас, сволочь, поселил, буржуйский хищник! Он наживается на нас бесстыдно! Из горла бедняков, своих же иммигрантов, последнюю копейку вырвать хочет, капиталистическая акула!

И я, засовестившись, говорю:

- Да, Катя, ты права. Действительно вам нужно что-то срочно делать, жить в похоронном доме очень неприятно, и место само по себе опасное. Вам нужно снять квартиру в другом месте.

- Так мы ведь уже договорились с тобой, зачем же через задницу все делать? Боря же сказал, что если ты будешь с ним встречаться, он нас сразу переселит в итальянский район и даже перевезет на своем автобусе..., и, - добавляет, - ну, понятно, что не жених он для тебя, но ведь в кино же с ним походить не трудно? Сама жаловалась, что от скуки с ума сходишь! Вообще, может ты чего не поняла? У него ведь свой комиссионный магазин, он в долгу-то не останется...

Я как-то до сих пор не знаю - когда ты чувствуешь, что тебя оскорбляют, но не открыто, а так, обиняком, часто даже вежливым тоном, или, что еще тягостнее, когда эти обидчики вдобавок взывают к твоей чести и доброте, то что же правильнее сделать: ответить прямо, или вот так витиевато выкарабкиваться из создавшегося положения? Страшно же ошибиться, может все это оскорбительно только в моем воображении?

По крайней мере, дети их ни в чем не виноваты, не за что им через торговцев наркотиками перешагивать на пути к школьному автобусу. Опять же, кто я-то такая, чтобы их судить, может же случиться и трагедия - застрелят случайно при разборках каких-нибудь бандитов!

- Знаешь, Катя, - говорю я ей, стараясь сдерживать свое раздражение, - я не буду ходить к тебе в гости и встречаться с Борей, но я знакома с Ваней и я постараюсь его уговорить переселить вас за те же деньги в более приемлемое место.

После короткого замешательства Катя отвечает:

- Да что ты, Машенька, вот это новость! Ну, очень приятно! Ну удивила ты меня, ну удивила, мать! Так получается ... тебя, значит, можно поздравить, что ты неплохо устроилась...

- Я позвоню вам, если мне что-нибудь удастся сделать. До свиданья, - и положила трубку с чувством легкой тошноты под ложечкой. Сама звонить Ванюше я не буду, это даже к бабке не ходи, ведь все они куда-то делись, хотя обещали дружбу навеки. Прошел уже почти-что месяц. Еще-бы, миллионеры здесь только, видимо и ищут, как бы им удостоиться общения с безродной иммигранткой!

Опять звонок! Как эта чертова семейка надоела!

- Машка! Да ты ли это, божия коровка! Да ты ли это? Выпустили, значит, на свободу бедолагу! Как я рада! Я тут совершенно вся опиз--ла от этого дурашки твоего, Ванюшки! Из койки вылезать отказывается уже почти как месяц!

- Ида! Боже мой, как я ужасно рада! Я тут скучаю так, что хоть стреляйся, - я чуть было не заплакала от счастья, как будто мой самый близкий друг позвонил после долгой разлуки.

- Да ты чего, коровка, я сейчас такси возьму, да с пузырьком приеду, я тут места узнала классные, и Ваньку как-нибудь заставим нас развлечь. Не надо нюни распускать, все будет в жилу, поверь, со мной не пропадешь!

- Да, хорошо... только я ничего не понимаю, вы что-ли с Ваней... вместе?

- Вме-есте?! Да это ближе, Машенька, чем вместе, слушай, ну что по- телефону разговаривать, я лучше щас приеду! Жди меня, я тут недалеко.

18.

Я так обрадовалась Иде, что бросилась в квартире убирать, картошку жарить, да салаты резать! И вскоре в самом деле подъезжает к дому такси, оттуда ножка на длиннейшей шпильке, ну а затем вся разодетая и благоухающая Ида, в манто под леопарда с сумкой кожи крокодильей и из нее торчит бутылка водки!

- Где взять мне страусиное перо!, - кричит она, стискивая меня в своих неслабеньких объятьях, - мне без пера нельзя в таком наряде! Ну, ты видишь, - и она вертится передо мной, демонстрируя свое богатство. – Я понимаю, ты теперь, может быть, даже злишься на меня немного?.. Ну, на то, что я Ванюшку как бы из-под твоего носа увела, так ты не бойся, у него есть два друга миллионера, и оба неженаты. Я ему уже все растолковала. Мне, видишь ли, не нравится совсем уже все время в койке проводить, и я ему сказала: хочу Машку! А Машке нужен другой миллионер, чтобы она не зарилась на моего!, - сказала и ну хохотать, поигрывая ямочками, да так заразительно, что я сама невольно засмеялась.

Мы выпили, она обрадовалась явно, что я готовилась к ее приходу. Настойчиво старалась выудить из меня "за что меня тогда забрали". В полиции подумали, объяснила я ей, что я могла бы быть свидетелем по делу о пожаре, но я-то никого не видела и ничего не знаю. Она мне не поверила, но тут же и оставила расспросы. Потом настала моя очередь расспрашивать ее. Она рассказывала с явным удовольствием:

- Когда тебя засунули в ментовскую машину и газанули, я тут же увидала подъехавшего мужика, примерно как ты описывала Ваню. Он вышел и стал звонить, видать, в твою квартиру. Я подошла и говорю, что я Ида и что тебя только что увезли в ментовку. Ты знаешь, он так напугался, ну словно за родную дочь переживал, и все расспрашивал подробности - да я пересказала ему триста раз одно и тоже, а он все: "вы вспоминайте, добрая Идушенька, может, вы чего-нибудь забыли".

Я так ржала от "Идушеньки", чуть не ус-лась, и вообще, как он забавно говорит с таким умилительным акцентом! А то, что я ему напоминаю его маму! А если бы ты знала, как он нежен со мной в койке! Я русских не встречала, чтобы так умели женщину уважить, ну просто прелесть, что за мужичок, я даже может быть влюбилась в него немножко... Но имей в виду - немножко! Моя программа по любви закончена, мы хорошо запомнили уроки юности прекрасной!

Другое дело, как он в меня влюбился! Ну ты сама увидишь, правда, в этом ничего такого удивительного нет, но как он это проявляет, вот умора! Ноги мне целует, слышишь! Когда я дня через три сказала, что мне надо домой, он на коленях умолял остаться, можешь себе представить! Я, говорит, куплю вам все, что вы могли бы забыть дома, только не уезжайте!

А иногда я вижу его ночью - молится и тоже на коленях - умоляет Господа сначала чтобы мать он принял в рай, потом себе здоровья просит, потом "не оставь ты дочь мою, несчастную Вирджинию своею милостию", а следующим делом благодарит за счастье, ниспосланное ему в виде моей собственной персоны! Да, услужила мне Ферручьевская Танька, таким меня, зараза, трюкам научила, что Ваня долго меня помнить будет! А может еще женится... ну, это мы увидим... я и сама нигде не пропаду.

- Да, вот так история, право, если честно, то такого я не ожидала... А он рассказывал тебе что-нибудь про эту «дочь Вирджинию несчастную»?

- Рассказывал, да я очень пожалела, что спросила. Он так расстроился, ну, может, что я молитву его подслушала или не знаю. Сказал, что она живет в Нью-Йорке, с ним не общается совсем и, вроде, наркотиками сильно увлеклась девчонка. Он не хотел про это говорить, и хрен с ним. Мне главное, чтобы в его молитвах не присутствовала бы какая-нибудь новая б-дища, пока он мне самой по делу нужен.

Еще она описывала дом на берегу, где они поселились вместе, как он ей всякую одежду любит покупать и даже "вплоть до нижнего белья и таких штучек, тампончиков, ну понимаешь, тебя я тоже научу как ими пользоваться и где покупать. Ну, веришь ли? Ну, правда же - ништяк? Ну, б--дь, найти миллионера на третий день после приезда! Так жалко, что некому порассказать! А Танька бы меня, наверное, от злости просто удавила! А что, я ведь могу ей позвонить, вот будет шороху-то по всему паскудному дому! "

Она выпила сама почти всю водку и, пока я пудрила свой нос, уснула, уронив златые кудри в блюдо из-под огуречного салата.

Вскоре явился Ваня собственной персоной, увидел Иду спящей и эдак мне смущенно улыбнулся. Сначала вроде растерялся немного, а потом поднял ее со всей бережностью и отнес в машину. Я придерживала двери. Он шепотом сказал: "Увидимся теперь уже совсем скоро, может даже завтра," и укатил на своем старом кадиллаке.

19.

Назавтра был такой пасмурный денёк. Нас Дороти, как всегда, всех собрала в своей машине, и только мы подъехали к школе, как видим: из такси Ида в мехах и лаковых сапожках лениво так вылезает. Я и не знала, что она должна была ходить с нами в школу. Она обрадовалась, увидав меня, повеселела и ну кричать: «А это еще что за инвалидная команда! Машка! Ты где себе такую ублюдочную компанию-то откопала!» - И это несмотря на мои отчаянные попытки знаками показать ей, что здесь люди говорят по-русски: она меня, скорее всего, и понимать-то не хотела.

- О боже, - продолжала куражиться она над всеми, - ну что это за охламон, - кивая на Туана Пеня, который мерз отчаянно в своей единственной рубашке, - ведь он же смахивает на кусочек дерьма!,- a он ей (как умел уж) криво ей улыбался.

- А это что еще за чудо в бакенбардах и в штиблетах с узкими носами, твой любовник?,- указывая на Георгия, который тут же заулыбался и даже было видно, что собирался пошутить, да только у него не вышло так уж сразу.

Зато у Кати взгляд сделался зловещий и видно было, что она сейчас ответит, да только Ида и ее предупредила:

- Какая жуткая корова, у нас в России такие только на овощных складах картошку гнилую перебирают!,- и тут такой скандал затеялся! Как Катя принялась кричать, да так визгливо:

- Ах ты б--дища наглая, да я тебя щас раздавлю, зассыха е-нная в ухо! Я разорву твою п--ду на мелкие кусочки! Я вырву тебе ноги и в руках нести заставлю!, ты курва пи-дожо-я и мать твою...,- и она направилась навстречу Иде, выпячивая грудь и без того чудовищного размера.

Ида засмеялась и нисколько не смутившись, ответила почти миролюбиво:

- Иди-иди, пи-да прокисшая, ругаешься-то ты со вкусом, да я с похмелья, видишь ли, меня трудно завести с полоборота.

Но тут же между ними встала Дороти, такая храбрая и напуганная одновременно:

- What's up, girls, what's going on? I know something's wrong, but I don't understand how it is possible! You tell me, yes, you, Maria. They just met each other! Or...they knew each other before?

- A-a, kind of... they just know the type very well… I'm sorry, I can't explain it better, my English is too limited for that...

Все выглядели чуть растерянными, но было видно, что почти все довольны - немного скрашена была рутина школы, которая уже успела нам порядком надоесть, да и вообще, в народе любят, когда женщины дерутся. И хотя Дороти ужасно старается, едва только не пляшет перед нами, чтобы мы поняли всю прелесть языка Шекспира! Да где уж нам понять это так скоро!

20.

Вечером мне позвонила Ида и сказала, что мы едем в "шикарный ресторан", что Ваня приглашает! Они заехали за мной, и вскоре мы оказались в том же заведении, где были когда-то с Лили. У Вани, очевидно есть свои привязанности.

Он был немного неуклюж и как-то по-мальчишески смущался. Пока мы ждали еды, он взялся научить нас разбираться в премудростях заграничного меню, и действительно, немало времени пришлось потратить, пока слова оттуда начали ассоциироваться с блюдами заморских кухонь.

На сей раз мы даже выпили, и Ваня стал свободней держаться, и мы шутили и смеялись, закусывали и выпивали, пока так как-то к слову не пришлось и я спросила как получилось, что все русские, имеющиеся в наличии в Роуд Айленде оказываются его жильцами. Я , Ида , Катя и Георгий...

- О, я как-то говорил вам, дорогая Машенька. Я знаю Морин, директоршу Толстовского фаундэйшн, мы немножко дружим. А, главное, мы в одну церковь ходим.

- Понятно, так она, стало быть тебе клиентов поставляет, - сказала Ида и прищурилась с подозрением,- а ты ей как отплачиваешь за ее услуги?

- Да Идушка, тут нету ничего такого. Ей надо поселить куда-то своих клиентов, она звонит мне потому, что знает, что у меня много вейкэнсиз, ну как сказать, пустых апартаментов. Еще она знает, что можно им найти что-то подешевле, они же бедные, они он велфер.

- Хорошо,- я говорю в смущении,- но Катина семья и дети в таком ужасном месте, да еще и в похоронном доме! Неужто никак нельзя их поселить в нормальном районе, никто и не ожидает, что за маленькие деньги им сдадут дворец, но все же? Простите, что я может быть впутываюсь не в свое дело, но я случайно видела, где они живут, все это так ужасно и, главное, они меня просили походатайствовать перед вами.

- Эй, слушай,- вскричала тут догадливая Ида,- случайно ли не вы, голубчик, уморили холодом вчера двух узкоглазых бабок из Камбоджи?

- Как, они замерзли совсем и умерли!? Боже мой, боже мой!,- Ваня всполошился и лицо его ужасно побледнело.

- Да, совсем замерзли. - Дороти их принесла сегодня в школу в таких пластиковых мешочках, чтобы посещаемость отметить у себя в журнале. У нее ведь очень мало учеников, так что она на тебя в большой обиде, - Ида не могла налюбоваться на эффект, произведенный ее словами.

- Ваня, Ида пошутила, но они там, действительно, замерзают. Так можно ли с этим что-то сделать?

- Машка, ты зачем мне портишь всю малину, - и тут Ида бросилась меня щипать и как бы драться понарошку.

Ваня очень обрадовался, что старушки живы, и пообещал, что хотя это "отчень, отчень трудно", он все-таки исправит отопление и переселит Катю в лучшую квартиру.

21.

Теперь мы много времени проводим вместе: я и Ида с Ваней. Мы в ресторане едим шесть раз в неделю, (не семь лишь по-тому, что такова Ванина диета - седьмой день он питается только салатными листьями.) И кто бы мог подумать, что рестораны надоедают очень скоро. Довольно быстро начинаешь отличать хороший от плохого, а вскоре понимаешь, что лучше всего то, что варила тебе мама.

Поездки затем, чтобы просто покататься (что, как выяснилось, является нормальным развлечением для американского народа), нам показались нелепейшими из всех занятий. Мы можем ехать для того, чтобы приехать в нужное место. И явно, что это у них вместо променада.

Мы направляемся в Ньюпорт по необыкновенно длинному мосту. Вот уже минут пять как не видно ни одного берега, я почему-то предалась мыслям о Вечности, а также о кратковременности жизни.

Сам Ньюпорт что-то вроде города-конфеты в подарочной обертке, это место для самых, видимо, богатых. Строения здесь, как правило, серьезные: три этажа в стиле тюдор, а то попадется и вовсе средневековый замок: и башенки тебе, и бойницы, и чугунные ворота, да Бог знает что еще и как это все называется. Один из домов нам очень приглянулся и, шутки ради, мы сосчитали дымоходы. Насчитали восемнадцать, что означает, что столько в доме каминов. А Ваня говорит в задумчивости:

- Торговал я этот дом лет десять тому назад - просили семьсот тысяч, а нынче дом этот он сейл за три с половиной миллиона. Я не купил, считал, что слишком дорого, торговался плохо от того, что не чувствовал, что выгодное дело, и не купил. Дурак был. Да что теперь плакать.

- Ой, Ваня, в каком бы домике теперь мы классном жили! Конечно, что же ты! Какая глупость!

Ваня не ответил... Я часто думала о том в то время - какие странные бывают пары! Да, впрочем, если разобраться, много ли на свете пар не странных!

Мы, погуляв и налюбовавшись всласть на красоты, отправились в такой забавный ресторан, специально для любителей коней и скачек. Само здание (построенное еще в позапрошлом веке) тянется вдоль беговой дорожки. Одна из стен почти сплошь стеклянная, чтобы посетители могли любоваться происходящим на дорожке (вторая скромно обтянута зеленоватым шелком).

Ваня явно хотел нам показать все, что может здесь богатство ... Он так был обходителен и так много тратил времени и, очевидно, денег! Нам же с Идой было скучно! Казалось бы, у нас были совершенно разные вкусы и желания, теперь тем более и разные возможности, с тех пор как она сделалась его подругой, а тоска ее и моя были подозрительно похожи. Может, это и есть ностальгия?

А может быть, мы просто не понимаем здешнего уклада жизни? Может быть, ценить богатство еще надо выучится, узнать в действительности, так сказать, сколько оно стоит? Возможно, Ваня, глядя на шелка на стенах, видит прежде их денежный эквивалент, затем прикидывает, сколько нужно было истратить пота и адреналина, каким рискнуть количеством свободы, и от того, что ответ гласит "очень много", этот интерьер и вызовет у него сердечный трепет?

Для нас же с Идой Зеленые Обои не значили ничего, и нас одолевала скука!... Однажды мы ехали куда-то с Ваней и молчали приунывши, и он, пытаясь чем-то нас развеселить, сказал: "Ну что же вы такие грустные, герлз? Разве вам здесь не нравится? Смотрите направо - церковь, налево - ресторан, а сейчас подъедем к морю, откроем в автомобиле окна и будем иметь хорошую прогулку, ведь вы не могли себе позволить такое в России?!" С тех пор, когда нам с Идой бывало очень грустно, мы, друг на друга поглядев, сейчас же хором произносим: "Направо - церковь, налево - ресторан" и хоть и рассмеёмся, да тоска такая в нашем смехе, что ей Богу!

Ну вот решили познакомить меня с принцем, "ну с тем, который так помог в Париже, принес всех арабов Лебанона в пациенты". По имени Али...

Когда говорят "араб по имени Али", я представляю себе тонкого, заносчивого, с усиками человека, который учится в московском университете и страдает, что его папаша так безобразно беден, что своего любимого сына не может обучать в Париже. Но что я представляю, когда мне говорят "принц по имени Али"? Я представляю пухлого в шелках, чалмах и шароварах, сидит в подушках и отщипывает розовыми пальцами прозрачный виноград... Скорее всего, оба вероломны...

22.

Ну вот, они за мной заехали и вдруг в один голос закричали:

- Как, к принцу в джи-инсах !!! Сейчас же одевай свой лучший из нарядов!

- Какой такой лучший из нарядов? Что может быть лучше них, это какое-то недоразуменье! Позвольте мне пропеть гимн Джинсам: В жару и в лютый холод, в огне, в воде и в медных трубах, в Ялте или на Аляске, в хижине и во дворце, Вечная слава, вечная слава, вечная слава... джинсе! Ха!, - и я даже попыталась отбить что-то похожее на чечетку и в конце топнув как следует, еще и лихо взмахнула рукой (у меня просто не было другой одежды).

Они уговаривали меня поехать в магазин и принарядиться за их счет, но я ненавижу одалживаться. Я полагала, что поездки и рестораны - дело взаимного согласия: я с ними, чтобы не умереть со скуки, Ида со мной из-за того же, а Ваня - чтобы потешить Иду. Все остальное – мое личное дело. Не нравится, что я бедная и в джинсах - можете смело развлекаться сами.

Ваня развел руками. Ида плюнула и сказала: «Ну, хоть ты и дура, но я все равно тебя люблю. Поехали как есть все к принцу, погоняй, Ванюша!»

Оказывается, мы должны были встретиться в каком-то баре. Заходим... Господи, за стойкой бара стоит Набоков и загадочно улыбается, протирая хрустящей салфеткой прозрачный бокал и приглашая всех рассаживаться поудобнее.

Я в шоке. Пытаюсь привести себя в чувство, пока он подает нам вина и коктейли. Его зовут Али, нет отчества никакого нету. Есть еще двадцать четыре других имени, но это лишнее. Али, так будет проще. Он говорит немножко по-английски, но лучше все же по-французски, если можно? Нет, ну и не надо, он "даже выучил немножечко по-русски, когда подрабатывал в России".

Я еще не в состоянии спрашивать, но Ваня, слава Богу, объясняет:

- Али в Париже выучился на хирурга (ну, знаете, оперировать на сердце). И представьте, он сделался таким успешным и даже очень знаменитым, что кое-кто из вашего Кремля за ним самолеты присылал, он оперировал в Москве немало. Сейчас-то он больше не работает, - и что-то быстро говорят друг другу по-французски - и смеются.

- Вот это да!, - Ида, наконец, обратила на него вниманье, - самолеты присылали! Кого же вы лечили?!

- Да это вовсе и не важно, - веселится Ваня, - вы спросите, герлз, как он там развлекался! Сколько раз мне говорит: «Поехали со мной к девушкам» - это значило, что вызвали на операцию в Москву. В самолете мы были обычно вдоем, не подумайте чего-нибудь плохого, Идушка, я ездил только, чтобы бедному Али не скучно было одному, лететь-то долго, - и оба хохочут как школьники, - конечно, девушки все были подставлены специально, они все были чины из Кей Джи Би, но вот Али особенно ценил их всех за это. Они все были замечательные девушки, помнишь Надю? Но он такой нескромный! Говорит: "мне нравится, что я имею Кей Джи Би".

Али сейчас же заворчал на Ваню, но видно было, что притворно.

- Не верьте ему, девушки, я был влюблен и предлагал жениться этой Наде, но ей правительство не разрешало. Ведь правда, что в России все это так строго? - и сейчас же что-то весело и долго говорят по-французски.

- Ну, а что же вы все про меня, - расскажите лучше о себе, это намного интересней, - он сказал и посмотрел в мои глаза... Все вокруг исчезло... То, что он говорил и делал было только, чтобы скрыть происходящее на самом деле. А в самом деле мы вдвоём в Гранд Опера, в Париже и он говорит мне комплименты, присаживаясь на бархатное кресло, легко отбросив крылышко таксидо.

О, так вот что значит обольститель... теперь я, кажется, все понимаю.

- Расскажите нам, например, что вам больше всего понравилось в Америке? (а я слышу: как только я тебя увидел, я понял, что искал тебя всю жизнь)

- Мне нравится в Америке, что кошки, скучающие у ворот своих домов, подходят к редким пешеходам пообщаться. Мне нравятся олени с нежными глазами с поволокой, забредающие в сад поесть цветочков. Еще мне нравятся американцы, которым не приходит в голову стрелять в них...

- О, вы очень романтическая, видимо, особа. Я вот сейчас вас угощу, я научился готовить устриц очень вкусно. У вас в России их едят сырыми? Или это слишком бесчеловечно? (Я же слышу: Но ты, как дуновение зефира, как бабочка тропических лесов, как смех русалки - посмею ли когда-нибудь к тебе я прикоснуться?) И даже это все еще не то, что он на самом деле говорил мне. Но только этого я пересказывать не стану.

- Известен ли у вас в России певец Элвис Пресли?

- А-а, нет, я, честно говоря, не знаю.

- Что вы говорите! Он в свое время потряс весь мир. Не было такого голоса на свете ни до него, ни после... Я вот сейчас поставлю мою самую любимую из его песен. Позволите вас пригласить на танец?

В баре был автомат с пластинками, смешной и очень старый, он опустил в него монету и выбрал... "Love Me Tender"...

Звук ангельского голоса извлек стон тысяч девушек в огромном колизее... Я, кажется, была близка к чему-то, вроде обморока, подавая руку:

Love me tender, love me sweet;

Never let me go

You have made me life complete,

And I love you so.

23.

Два часа ночи. Мы все пьяны. Ваня ждет в машине. Ида спотыкается в дверях и вдруг ее как-будто осеняет:

- Ты остаешься или едешь с нами?

- Да, еду, - говорю я как во сне. Темно и тихо, утомленная Америка мелькает за окнами. Все это кино какое-то, затянувшееся на полгода. Мы в зале - она на экране, мы - правда, она вымысел. Мы можем существовать лишь параллельно. Ида спрашивает сонным голосом, зевая:

- А что, он бедный разве, Ваня? Зачем он здесь работает официантом?

- Нет, он совсем не бедный, Идушка, он этот бар купил для развлеченья. Он ведь не может больше оперировать, у него дрожат немного руки... Приходят, в основном, его друзья. Сначала они платят, потом он говорит: я угощаю. И вся компания пьет до полуночи. Я думаю, что прибыли он почти не получает.

- Хороший бизнес... навар с яиц какой-то. А удалось ли ему вывезти чего-нибудь, когда его семья сбегала?

- Да, немножко. Они сбежали на своем самолете.

- А-а-а, - Ида ласково устроилась на Ванином плече, мурлыча сонно, - хорошо им, этим богатеям. А я свое любимое малахитовое колечко даже не смогла довезти... Ы-ы-уах-х, домой хочу скорее...

И мы разъехались.

Я не спала всю ночь, все продолжала говорить с ним. Повторяла то, что на самом деле было сказано, печалилась и исправляла в тех местах, в которых нужно было говорить все по-другому. Из этого уже выходили фразы, которых не было, но были бы, скажи мы это все друг другу. Вставала и курила у окна, заваривала чай и забывала о нем. И снова повторяла разговор, и улыбалась, и даже иногда жестикулировала в трудные минуты.

В шесть утра кто-то подъехал к дому. Человек этот потащил мусорные баки на улицу – машина за ними приезжает чуть свет. Я накинула пальто и вышла на крыльцо. Тащил их... Ваня. Я села на ступеньку молча.

Он меня увидел, тоже не сказал ни слова, все расставил, притоптал мусор, норовивший вывалится наружу, накрыл баки крышками и все подмел вокруг. Ушел поставить веник и совок в кладовку. Вернувшись, он сел рядом на ступеньку и сказал:

- Да, я делаю это во всех сорока домах, еще я убираю те апартаменты, из которых только выехали люди. С этим, правда, мне помогает один глухо-немой. Стив его звать. Знаете, Машенька, он счастлив, что я даю ему работу. За ним нужно приехать и отвезти с работы. А кто другой будет это делать? Еще я покупаю ему хамбургеры, он их обожает. Смешной такой.

... Не говорите Иде. Она думает, что я работаю в своей конторе. И в ней тоже, конечно... У Иды представление о миллионерах, что они должны только спать, гулять и целоваться... и пусть так думает себе на здоровье.

- Конечно, Ваня... С добрым утром! Я надеюсь, что еще часок посплю, покуда Дороти за мной приедет.

- Спасибо, Машенька, и вас с добрым утром. Увидимся, - ушел, затем вернулся, - я вам давно хотел сказать, что очень-очень за все вам благодарен...

Я не стала спрашивать за что. Конечно, очень трогательно... Я сама, к примеру, никакой признательности не чувствую за все его обеды и прогулки. Наверное, бедняк в принципе не может быть признателен богатому, думает, да, у тебя и так всего полно, обойдешься!

24.

День в школе тягостно тянулся. Ида не пришла и без сомнения, спала до двух по крайней мере. Не было Георгия и Кати, они очень часто теперь сказывались больными. Лишь за счет Иштвана и Туана как-то держалась наша маленькая смешная компания.

Однако, скуку как-то скрасил во-время перерыва Туан Пень. Он позвал Дороти отведать какое-то блюдо кампучийской кухни. Она, бесстрашная, отведала и говорит, что очень вкусно. И спрашивает: " что это за птица, перепелка?"

- Нет,- он отвечает, - это не птица. Берет словарь и тычет в какое-то там слово. Она, зажав рукою рот, бежит вон из класса.

Проходит время. Туан Пень растерян... Наконец, Дороти, бледная, возвращается:

- Скажите, это то, что принято есть в Кампучии, или у вас на еду не хватает денег?

- Вам не понравилось?, - Туан смущен и огорчен, таким образом стало ясно, что блюдо должно было считаться деликатесом.

Я и Иштван просто изнемогали от желания узнать, что же там было. Но Дороти отказывалась напрочь говорить на эту тему. Я до сих пор гадаю иногда, ну что же это все-таки могло быть?

... После школы ко мне в дверь кто-то постучал. Я с детства не люблю нежданных гостей , у меня болезненные ассоциации. Но я все-же из любопытства открываю.

- Подумать только, чем могу я быть обязанной такому неожиданному визиту!? Дороти сказала, что вы больны гриппом! - это были Катя и Георгий.

- Да нет, нам некогда глупостями заниматься, у нас дела есть. Но, ты свой человек, ты никому не скажешь.

Терпеть не могу чужие тайны. А замечали вы кагда-нибудь, что люди нагружают вас ими чаще всего без видимой нужды? Ведь всем известно, что новый обладатель тайны начинает просто жариться, как на сковородке, от жгучего желания поведать ее кому-нибудь еще! Хотите сделать неприятность интеллигентному человеку, который считает себя честным ? Поделитесь с ним секретом, и он сначала будет мучиться от желания передать его другому, а потом от огорчения, что это сделал. Почему от секретов хочется избавиться с такой неизъяснимой силой?

Да, так вот у меня Катя и Георгий. Они конечно, и с бутылкой и с подарком. Чтобы достать подарок, Георгий начинает раздеваться!... Наконец, под нательной майкой, обнаруживается его тщедушное, голубого цвета тело, обложенное книгами, которые привязаны к нему веревкой.

Я ничего не понимаю. Книги... на русском языке... с печатью библиотеки Провиденса и с карточкой, для отмечания дат возврата...

- Это как так?... где вы это взяли?

- Ну, глупости, где взяли, там уж нету! Бери, тебе подарок!

Черт бы их побрал, конечно, хочется читать по-русски, но мне ворованного только не хватало.

- О-кей, давайте так: Я с удовольствием возьму их почитать, а вы потом вернете их в библиотеку, вы сделаете мне прекраснейший подарок. Правда?

Конечно, им идея показалась чуждой, но, хоть и нехотя, они все же согласились.

- А как вы добираетесь до библиотеки? Наверно, Боря возит? А ко мне вы как приехали?

Тут у них вид сделался торжественный и гордый, и они показали из окна новехонькую Хонду.

Вот это да! У бедных иммигрантов! На велфере и в похоронном доме!

Я ничего не спрашиваю, но меня это, конечно не спасает. Пытаюсь перевести разговор на что-нибудь другое:

- А что, был ли разговор у вас с вашим ленд-лордом о переезде в другой дом?

- ... да-а, в общем бы-ыл.

- Ну, он вам обещал это?

- Да нет, он сам нам предложил другую квартиру, ну тогда, после нашего об этом разговора. Но только мы больше не хотим переезжать...

- Как не хотите?

- У нас теперь там дело... Мы кое-что теперь там можем заработать, понимаешь? Вот мы пришли тебя отблагодарить за беспокойство...

Вот это да-а... Наркотики? Сжигают трупы под покровом ночи? Бордель открыли для садо-мазохистов? Сдают под съемки Голливуду? Черт бы их побрал!

- Да, хорошо, естественно, живите там, где вам удобно. Спасибо, Катя и Георгий, но только я ожидаю гостя. Я очень сожалею, что не могу с вами распивать вашу бутылку. Мне нужно в парикмахерскую срочно.

Как трудно обмануть продавщицу овощного магазина (или я это уже один раз говорила?). Она усмехнулась нагловато и говорит:" Да, че там, понимаем, мы тебе в подружки не годимся. Ты на машину выйдешь поглядеть-то?"

- А, да, конечно, - мы выходим, - по-моему, отличная машина!, - и далее прощания и прочее, и они отчаливают восвояси.

25.

Стал падать первый ласковый снежок и, чуть задумываясь, таять на ладони. Ни ветерка, все сразу стало выглядеть роднее. Подумать только, и у них земля бывает вся покрыта снегом и кошки после каждого шажка отряхивают лапы недовольно. И так же вскоре делается шапка на деревьях и на крышах. И такая тишина... как будто бы все замерли, еще раз восхитившись.

Я отмечаю первый снег как праздник, как правоверный еврей - свою Субботу. Бросаю все, я должна бродить весь день по Петер... по Прови...денсу! Мгновенно распускается румянец зимней розой, улыбка делается глупой, я всех люблю и всем хочу дарить подарки: букеты из невинных поцелуев и кленовых красных листьев, которые только что посеребрило снегом.

Ну хорошо, я вас прощаю тоже: за то, что ничего не понимаю, за ваше вежливое равнодушие, за то, что вы добротно так живете, за то что вы берете нас за ручку и везете в школу и вдалбливаете, как младенцам, азбуку и как нам правильнее чистить зубы. За велфер, за вырванные корни ради Эльдорадо, за то что Эльдорадо оказалось вымощено самым что ни есть простым асфальтом... Живите в мире, благословенная страна стареющих подростков! Я, кажется, согласна тут пожить немножко с вами, хотя мне иногда смертельно скучно.

Мы едем все на Рождество к кому-то: "Увидите к кому, - загадывает Ваня нам загадку, - возьмем всех русских и поедем". И вот мы едем. Сначала Ваня с Идой заезжают за мной, потом за двумя новыми пятидесятницами из Сибири, потом за Катей и семейством.

Дом с кучей маленьких гостинных, и столовых, и мест неизвестного назначенья, хозяева такие Русские с лакированной шкатулки: золотистая коса вкруг головы хозяйки, нарочитая косоворотка празднично хрустит на муже: "Пожалте, люди добрые, входите" и каждому вручается подарок, такая пестрая ненужность в золотой обертке. Хозяйка в фартуке кудрявом тут же вносит целую индейку, фаршированную кашей и прочие заморские закуски и водочки в невиданных флаконах. Сказка! Праздник!

Но тут является... Лили и трое очень благонравных деток! Вот это да! Так выясняется, что мы в гостях у ее папы с мамой... хорошо, посмотрим, что же будет дальше!

А дальше - ничего, закусываем, следуют обычные расспросы, то да се, очень все так вежливо и ненавязчиво проходит. Один раз только Ваня подозрительно согнулся и строго посмотрел на Иду, сидящую невинно рядом. Опять расспросы: кто откуда, чем там занимался, кто из семьи на родине остался и почему не смог уехать. Никто, как будто ничего и не заметил. Потом, когда уже было немало съедено и выпито, он отправляется поправить галстук, сейчас же вскакивает Ида и опять с невинным видом (который делается уже слишком подозрительным) отправляется за Ваней следом.

Нелегкое молчанье воцаряется над поруганной красотой недавно блиставшего кулинарными изысками стола; грязная посуда, огрызки и вино, пролитое на скатерть, бросились мне в глаза как-то одновременно. Тут же и оскорбленная хозяйка по-новому увидела тех, кто остался у нее за столом:

- А кто вы по национальности? - спрашивает она у Кати и Георгия, людей особо космополитичных - они всегда той национальности, которой надо. Вопрос, казалось бы простой, звучал зловеще.

- Как кто?,- и Катя оглядела всех торжественно, - мы истинные русские, мы просто так же как и вы, хотим пожить, там где получше. Моя мечта с детства быть хозяйкой в своем продуктовом магазине! Так что ж мне на всю жизнь в своем Лубянске оставаться!? Там обязательно найдется веская причина, из-за которой мне не дадут этого сделать, хоть бы и перестройка, - и она презрительно скривила губы, - свободой тоже называют, ё-моё! Все это шиш собачий!

- Да,- начал говорить даже сам Георгий, который редко успевал сказать что-либо вовремя, пока это все еще могло быть к месту,- я даже пить вот бросил-да? И сам сказал себе, что в рот не стану брать покуда эта власть не рухнет-понимаешь! (и я действительно припомнила, что наливая Боре и жене противного портвейну, сам он пил какой-то лимонад). А вот сейчас возьму и выпью! Впервые за последние лет десять-понимаешь! (Как раз было объявлено о распаде Советского Союза).

Ну что ж, всем повод показался достаточно достойным для поднятия бокалов, только Катя выглядела встревоженной. Но тут выходят Ваня с Идой... Нет, они ничего на себе не оправляли, и прически их не растрепались, и не было следов помады на его рубашке, но что это вульгарное такое с пьяненьким смущением выглядывало из-за плеча Ванюши?

26.

И тут Катя, которая сидит спиной к двери и потому не видит Иды и Ванюши, доверительно сообщает хозяйке: "Вот кто жидовка настоящая, так эта Идушка... , Иудушка по-нашему! К русскому народу примазываются все кому не лень. У чукчи спроси, кто он по национальности, и тот ответит: «моя руськи», а из жидовни, конечно, все русские, как на подбор. Я вот тут один такой анекдот про Сару знаю, ухохочетесь. Встречает Абрам русского мужика и говорит ...

Конечно, не успели оглянуться, как Ида налетела, ухватила ее за волосы и ну колошматить, да еще норовит ударить ее своим крупным перстнем (Ванюшиным рождественским подарком). В миг все кругом зарделось, ну можно ли было ожидать кровавого побоища на благостное Рождество Христово!

Конечно, все повскакали, стараются разнять, кричат, только молчаливая Лили отламывает, словно бы в задумчивости, головы свежайшим красным розам, которые Ванюша подарил хозяйке дома. Потом чуть помедлила, будто не зная, что дальше с ними делать и, распахнув окно, выбросила одним движением на мороз. Всем было не до нее: пытались остановить кровь на ранах Кати, да утихомирить разбушевавшуюся Иду... Лили собрала своих детей и вместе с ними, ни слова не сказав, суровая, удалились.

Когда все успокоились, отец Лили спросил, хотят ли, чтобы он позвонил в полицию. Все закричали: "этого еще нам только не хватало!", - включая Катю. Ваня с каменным лицом сказал: "Вы, Ида, подождите всех в машине", а Катю осмотрел как доктор, спросил, как она себя чувствует и сказал, что раны легкие и, очевидно, заживут через неделю. Он извинился перед хозяевами дома, пытаясь объяснить все недоразумением, но был ответ, что они все прекрасно понимают, а главное решать не им, а дочке их, Лили.

Я, ни к кому не обращаясь персонально, сказала "до свиданья" и пошла составить Иде молчаливую компанию. (Все разбирались с Катей, так как она заявила," что в одной машине с этой сукой она ехать не желает").

Очень скоро вышли обе пятидесятницы и Ваня, он мимоходом сообщил, что Катино семейство отвезут любезные хозяева, и мы поехали от дома прочь. Как только мы остались одни, я в нетерпении спрашиваю Ваню:

- Скажите, Бога ради, зачем устроен был весь этот цирк? Зачем вам Иду было привозить в дом к родителям Лили!? Что за странная фантазия была все это затеять ! Вы, видимо, потешаетесь тут над всеми нами!?

- Ну, Машенька, я сопротивлялся долго, но мать Лили была настойчива как-то специально, хочу, говорит, новых русских увидать, и так настаивала, что мне неловко было ей отказать. Она давно просила.

- О-кей, и повезли бы себе этих пятидесятниц, вы напрасно думаете, что я не понимаю всей причины!

- Я понимаю, в чем вы меня подозреваете... но она узнала от Морин обо всех, кто прибыл из России... Но знаете, я думаю, что вы довольны всем этим, ведь дома вы бы умерли от скуки (вы сами так обычно говорите) А тут! Какие карактерс, стоит ли жалеть...

- Ну, Ваня, это все-таки уже слишком! А Иде каково...

- Не надо, Маша, за меня, мы разберемся.

- Вы, Идушка, не правы тоже, вы не хотите признавать своей национальности и это дает повод другим людям думать о ней плохо. Я вот в Турции об этом долго думал: как это получается, что турки нас готовы были убить за то, что мы христиане? И убивали. Но не презирали... Не переделаться же в мусульман нам было! Все это человеческая дикость, нецивилизованность. Гораздо выгоднее всем жить в мире!

- Выгоднее..., да, вот теперь я знаю мнение бизнесмена по проблеме национализма, ну что ж, не хуже ничего, как говорится...

- Вот вы смеетесь над моим подходом, да, может он не романтичен, зато соответствует человеческой природе. А вот, пожалуйста, красивая история: как датские король и королева одели эти желтые звезды, когда фашисты оккупировали Данию. Когда немцы объявили, что датские евреи должны носить звезды, первыми их нашили король и королева. Они сказали, что примут участь вверенных им Богом подданных, без различия их вероисповедания. Вы слышали когда-нибудь об этом?

- История невероятная. И что же с ними было?

- Так у вас в России об этом не писали? Очень важно! В России должны знать такие вещи! Там в Дании все кончилось весьма благополучно, большинство евреев спасли, вывезли их в нейтральную страну. Зато народ датский все уважают, а другие многие народы сами себя стыдятся! А это очень вредно! Вот получается, что Идушка как будто виновата в чем-то. А если бы она была датчанка - не думаю, что это было бы проблемой.

- Не понимаю, евреи, кажется, никого немцам не выдавали. Может, Идушка стыдится, что они Христа распяли? Так теперь говорят, что такой казни у евреев не было и что это чисто римская забава.

- Ну ладно мне истории заливать! Во-первых, наплевать мне на все народы, я сама себе народ. Во-вторых, не ваше дело, понятно? А теперь, Ванюшенька, рассказывай-ка про эту мымру с подбородком, а то, мне кажется, я слишком задержалась в этом сраном Провиденсе.

- Не надо, Идушка, так говорить, история... простая, мы были вместе и она хотела, чтобы я на ней женился, родители ее ко мне тоже очень хорошо относились, но я и раньше сомневался, но а потом я встретил вас и мне больше никого не надо и даже удивительно, что вас раньше со мной не было...

- Так, думаете, они нарочно позвали вас и всех нас, чтобы отношения выяснять? Скорее всего, чтобы увидеть, кто из русских отбил вас у Лили! Видимо, знают вашу слабость к русским дамам.

- Ну может быть, не знаю... Их же тоже жалко, они уже думали, что я женюсь на ней...

- Жалко?! Этих сук поганых тебе жалко?! Теперь-то я все понимаю - это они специально подстроили скандал, чтобы показать тебе, какая я плохая и какая возвышенная их дочь – розочками только кидается! Интеллигенты вонючие!

- Ида, успокойтесь, людей всех надобно жалеть, хотя бы потому, что все они страдают и неизбежно умирают...

- Да на -ер мне все это твое дурное христианство! Я не собираюсь подставлять другую щеку, когда мне только что наплевали в лицо! Я бы их всех поубивала!

- Ну хватит, хватит на сегодня, давайте лучше день заканчивать приятно! Поехали к Али? Он нас так звал! Звонит мне каждый день и спрашивает, когда же мы все-таки навестим его?

27.

Приехали. Его бар называется "Пьянчужка Мэри". Я позади всех, иду и смущаюсь, что нынче я в великолепном, чуть прозрачном платье. Я ни за что бы не одела его, если б знала, что мы сюда поедем. Это слишком. Я знаю, что он чувствует души флюиды, что даже аромат моих духов, чуть тронувших запястье, и то расскажет ему слишком много. Ах, я не думала, зачем я согласилась!

Но, что я вижу! И он смущен! Явились-то мы без предупрежденья. Да, впрочем, что это я! Льщу себе, конечно! Он молча подал напитки, потом сказал, что еще кого-то должен обслужить на нижнем этаже и ушел надолго. Ванюша делает бровями знаки Иде, мол, посмотри на них, голубей сизокрылых. Она, конечно, сразу подхватила, и ну шутить и злить меня, я чуть не убежала, так мне было неприятно!

Он, наконец, вернулся. Налил себе коньяк, присел к нам и был таким же точно, как и в прошлый раз, чудесным, остроумным и неповторимым. Когда все посетители ушли и было около двух ночи, он запер дверь и пригласил нас спуститься вниз. Там оказался еще один больший зал, где было необычно много музыкальных инструментов: рояль и электрический органчик, ударные, гитары, банджо, мандолины, духовые инструменты, развешенные по стенам и разложенные по полкам. А сколько инструментов, которые мне были просто неизвестны, какие-то - явно древние, какие-то - экзотические, причем среди них затесалась бандура. Часть инструментов, как будто в музее, была в таких коробках под стеклом. Ванюша объяснил, что это страсть Али, он их коллекционирует и сам играет на нескольких. Сыграть Али сразу отказался, сказал, что он стесняется, но, может, после. Спросил, не играем ли мы сами, к примеру, русское народное что-нибудь, звучит изрядно экзотично.

Я согласилась. Я не то, чтобы играю хорошо, но могу все же мило подурачиться, пропеть что-нибудь в народном стиле, с особой деревенской интонацией – особенно, если слегка выпью... И Ида подхватила тут же. Конечно, кто не знает, как приятно пропеть "... А я люблю же-на-того" после хорошей порции виски с содовой. В компанию сразу же приходит веселье неизвестно отчего и здесь, буквально на другом конце света, все было точно так же.

Потом Али и Ваня что-то говорили по-французски, а Ида, разомлев от выпитого, устроилась на бархатном диване. Я не играла много лет и с удовольствием вспоминала любимые мелодии из фильмов.

Шербурские зонтики узнали все, и тут же Али подсел, и мы уже играли их вдвоем и даже Ваня подсобил в басах немного. Потом Али готовил своих любимых устриц. Потом мы ужинали, впрочем, по времени это был почти завтрак. Али рассказывал о приключениях в России (кроме любовных). К примеру, одна высокая особа, уже выздоравливая после операции на сердце, пригласила его на балет в Большой театр. Подъехали к театру на машине и было видно, как растерянная публика толпится - балет, оказывается, нежданно отменили. Али был удивлен, не обнаружив никого в огромном зале, кроме себя и той особы, ну, если не считать охраны, которая приучена быть незаметной, и все-таки спектакль начался. Но после нескольких балетных номеров особа замахала вдруг руками, потребовала, чтобы кто-нибудь срочно спел, после небольшого замешательства достали микрофон и вытолкнули балерину в пачке на авансцену. Она пропела что-то слабым голосом, особа не была довольна, но всех позвали в ресторан театра. Тогда Али спросил, что могло бы как-нибудь улучшить его настроение и он ответил раздраженно, что если бы не эта е--я операция на сердце (и выходило так, что в этом виноват Али), то он бы смог теперь и выпить и развлечься. А после операции, "сидишь как идиот, не можешь ни хрена, а разве что способен управлять одной шестой земного шара".

Потом Али включил музыку каких-то там племен и мы танцевали под нее, безумно веселясь. Потом поставил вальсы и я все время наступала Ване на ноги - никак мне не научиться их танцевать, и мне каждый раз бывает стыдно. Но он по-джентельменски уговаривал не тушеваться потому, что это не моя вина, "а просто пол неправильный у этого Али". Потом, устав, мы танцевали романтические медленные танцы, немножко целовались и утро встретили счастливыми, опустошенными и благодарными за день прошедший.

Мне кажется, что было около шести утра, когда мы уезжали. Последней темой было неожиданное откровение, что все - Али и Ида и Ванюша хотят уехать навсегда в Париж. Что это все произойдет не завтра, устроить дела может быть займет пол-года. Но, главное, они хотят, чтобы я знала, что они все ждут только моего согласия...

28.

На следующий день мне не звонил... никто! Немного неожиданно - после вчерашней встречи. И после этого на следующий день - никто! Ну что ж, нескучные люди, не знаешь, как в хорошем кино - что будет дальше. Ну и прекрасно, вот возьму пример со своей подруги и пошлю всех к черту!

Я так давно не рисовала и английский запустила так , что перед Дороти стыдно. Силилась сосредоточиться над учебниками - куда там, напрасный труд. Купила у "Злодея" грандиознейший подрамник, а что писать на нем... ах, почему вы не звоните! Ну, что у вас, проклятых, на уме? Вы вздумали помучить меня, я знаю!

О-кей, могу я Иде, по крайней мере, позвонить? Звоню. Автоответчик. И я записываю: "Дорогие Ида и Ванюша, соскучилась, звоните мне, надеюсь, что у вас все хорошо?"

Никто не перезванивает в этот день, на следующий - тоже... И я взялась писать картину "Одиночество". Фон - черный космос, летящая земля, неведомо куда, поверхность ее - шахматные клетки. Пустынность всей поверхности подчеркивает одинокий шахматный конь. Так, шахматная тема должна передавать задачу, может быть, неразрешимую, которую задает мне сама жизнь. Теперь, во всем этом пространстве, (а подрамник был величиной в половину моей студии), два главных предмета - ярко-красные, огромные и, как во сне, страшные Стол и Стул. Так вот на Стуле сижу ма-а-ленькая я - в костюме Дурака, в Дурацкой шапке и в туфлях с загнутыми вверх носками, вся в колокольчиках, но вид испуганный смертельно и ручки сложены так терпеливо, в попытке разгадать... и в ожидании Чуда.

Меня так увлекла картина, что неделю я отказывалась идти в школу и махала из окна зовущей меня Дороти, что не могу я, дескать, очень я больная! Я и правда была в странном состоянии, настолько погруженная в космическое Безразличье, проникнувшая в тайну Гиперодиночества, которое уже не терпит ничьего вторжения... Ну, что сказать, едва там не осталась... Знакомо вам это темное чувство? И что нас останавливает "во-время", интересно? А бывает, что кого-то ничто не останавливает...

Так вот, по истечении той, действительно болезненной недели, является ко мне Ида с каким-то крайне странным видом. А я, буквально, за минуты до того, вдруг вспомнила про водку, торчащую из театральной сумки и как торжественно она тогда явилась и кричала, что ей нужно страусинное перо. (И, кстати, о водке я подумала с вожделеньем).

- А водка у тебя есть?, - спросила я ее прямо у порога.

- А надо? Я не знала, в каком ты настроенье...

- Давно ли ты, голубка, интересуешься чужими настроеньями? Ты не приболела ? Вообще, что происходит?

- Ну, хорошо, поехали, я по дороге расскажу, хотя произошла такая прорва всякой всячины, что просто сдохнуть.

Мы выходим и садимся... в Идину машину. Мне она о машине даже не намекнула, хотя, все-таки, нельзя сказать, что в жизни девушки из Нижневыпинска это такое уж мелкое событие. Ну ладно, черт с вами.

- Рассказывай все по порядку, я знаешь, очень удивилась, что вы исчезли как раз в такой момент, когда мы все должны были чуть ли не жениться друг на друге (чему я как-то не поверила и тогда). Так что же, не томи?

- На следующий день после наших танцев в баре мы узнали, что Али хватил какой-то строк. Удар что-ли. А что это за болезнь, я толком не пойму, но кажется она совсем хреновая, он в госпитале до сих пор.

-... какой ужас... как же не сказали ничего, не позвонили?...

- Да Ваня говорит, что вроде как Али отказывается нас видеть, что он, типа, выглядит не очень хорошо! Ну, мужики, б--дь, круче нашего - какое может быть кокетство в такой-то ситуации!

- Ох, боже мой, какое жуткое несчастье! Я так его прекрасно понимаю! После таких прелестных планов и надежд, ну захотела ли бы я его увидеть, быть может с перекошенным лицом, или парализованными руками и ногами... Набоков, крылышки любви, Париж... Какая жизнь насмешливая штука!

- А ты влюбилась? Мы с Ванюшей тебя сразу раскусили!

- Послушай, сколько лет ему? Ну, ты не знаешь, наверное, ну а Ванюше?

- Представь себе, мне это тоже было интересно, но сколько я не искала - ни хрена, он прячет документы, и можно догадаться, почему. Ну что же «почему» - по кочану! Не будь ты, прям, такой уж божьей коровкой! Да потому, что и коту понятно, что он старый. Конечно, что и говорить, у нас так мужики и в сорок пять не выглядят, но это ж ясно, что ему под шестьдесят.

-... Не может быть...

- Да посуди сама, он в двадцать лет является в Париж, потом, он говорил, что проучился около шести лет. Потом он открывает практику, ну, я не знаю сколько, но три-четыре года он пробыл там или что-то в этом роде? Но он в Америке уже тридцать один год, как раз столько, сколько мне сейчас... Так получается, что он меня в два раза старше... А с Али они учились вместе... Так, стало быть, что несмотря на стройность, удар хватает их как раз тогда, когда и русского простого мужичонку...

- Как печально! Ах, как печально!, - я чуть было не заплакала.

- Да брось, на что же нужен старый хрен, больной к тому же!

- А что ты скажешь про свою любовь к Ванюше? Да нет, я так просто говорю, я понимаю, что тебе давно он слишком близок, чтобы думать о каких-то цифрах, впрочем, как получается, пока удар не... нет, глупости, давай пока оставим эту тему.

Мы вернулись и угрюмо стали водку разливать, но, впрочем, мне купили Гордон джин, я поняла, что для меня коктейли лучше (конечно, не обошлось без шуток Идиных, "ты у нас совсем американкой стала"). Забавно, а зачем приехали сюда? Чтоб кем стать? Впрочем, у меня была надежда, что мне в этой стране не помешают просто стать самой собой.

- Но ты не знаешь, дальше-то произошли события не лучше, к примеру, вот покупка этой удивительной Феррари...

- А разве это...

- Ну, конечно нет, но в этом же вся прелесть...

29.

- Все изменилось резко и почти-что сразу после того, как Али попал в госпиталь. Во-первых, Ванюша ушел жить в дом недалеко от госпиталя и сказал, что ему надо бывать у Али почаще и навещать его в любой момент, когда понадобится. Ну, прекрасно, но почему же я должна была оставаться на старом месте? Туфта какая-то, что сразу же меня насторожило.

- Ну, может быть, поскольку возраст близкий, ему и захотелось подумать о душе, не знаю. Но ты, голубка, Ванюше ведь покою-то не дала бы, а тут такая травма, мне показалось, что они привязаны друг к другу чуть ли не как братья.

- Да, это правда - дня не было, чтобы они друг другу не звонили... Так ты меня не перебивай. Я ведь, естественно, давно ждала, что он подарит мне машину, но как-то повода все не было, ведь он всегда меня с собой возил. А тут он переселился, вот я ему и говорю, мол как насчет... ну, к Машке съездить, или в магазин, ведь он почти что не показывает носа теперь, а я неделю просидела в доме, злясь и доедая супчики в консервах. И как-то денег он забыл оставить, чего тоже раньше не бывало... Опять же, в школу ехать, ютясь с вонючими братьми по социализму. Подумай, кстати, нас ведь выгонят, поди, мы столько пропустили!...

- Вполне возможно. Ну, и что с машиной?

- Сначала он сказал: "не время". Я возмутилась и говорю, что мне кушать хочется всегда, даже если его друг болеет или светопредставленье наступает. Он согласился и купил мне... это...

- А что, это совсем плохое что-то?

- Да ты на нее посмотри, ведь это рухлядь и ей лет десять по крайней мере!

- Ну, знаешь, все же дареному коню... Да Ваня сам-то ездит на довольно старом кадиллаке.

- Все верно, но, за день до этого он бы купил Феррари.

- Ты хочешь мне сказать, что неожиданно твой статус взял да и переменился? Не сходятся как-то концы с концами, может, случилось что-нибудь еще?

- Да, кое-что случилось...

- И что же это, коли не секрет? А, впрочем, я не люблю чужих секретов. Не нужно говорить.

- Да что уж там, мне может не с кем посоветоваться, и я хочу чтобы ты знала... Я ведь Ванюше с самого начала сказала, что вдова, что муж мой разбился насмерть в автокатстрофе. Он очень умилился. И кто бы мог подумать, но как-то через Таньку римскую, он разузнал где я, прислал слезливое письмо, что сжег складов на десять тысяч, бросив на солому папиросу. Что ему в тюрьму идти, или найти такие деньги нужно. Он думал деньги выманить, а я решила, что лучше пусть сбежит и сам их зарабатывает. И вот - послала вызов. Как жена.

- О Боже, ну как-то мне не верится, что вдруг тебя такая умственная слабость одолела. Неужели не лучше было покаяться во вранье и попросить у Вани денег?

- Ну, что я ё--сь совсем - просить у Вани на мужа! Да и Валька мне обещал, что если я устрою все, то он не будет приставать ко мне. Вот я ему и выслала бумажку, чтоб он удрал, пока, как говорится, суть да дело.

- С ума сошла, так он приедет, будет же, небось, скандал! Не верю, что он оставит тебя в покое и не захочет чего-нибудь еще.

- А он уже приехал... Вся эта кутерьма началась почти-что сразу после моего приезда... Ну, не было у меня с Ванюшей тогда такой любви, чтоб каятся, просить... Да все равно, все это не по мне. Я не прошу, обычно. Я думаю, что это Танька так позавидовала мне по-черному, когда я ей сказала, что нашла миллионера на третий день... С-сучара...

- Но как она могла найти...

- Да очень просто, я забыла записную книжку у нее.

- Теперь скажи, где твой муж.

- Приехал и явился, как и все мы, к Морин и спрашивает: "Где моя жена? ". Но Морин ведь прекрасно знает, что я у Вани... Я так и не поняла, какие отношения их связывают. Ваня говорит, что деловые...

- Ида, ближе к делу!

- Нет, это важно тоже. Короче, она звонит Ванюше, так вот, он узнал все и ... переехал. Он попросил Морин сказать Вальке, что я сменила адрес и что она меня постарается разыскать... Ну, что ты скажешь?

30.

- Ну что же мне сказать, сама-то ты что думаешь об этом ? Не хочешь ли, случайно, вернуться к дорогому мужу?

- Иди ты к черту! Это серьезно - вся моя жизнь сейчас решается, и мне как-то не до шуток!... Я Ваню не отдам, я без него жить не могу. ... но я не знаю, как вернуть все обратно! Ты понимаешь, что и это - не все?

- Ну, знаешь, сумасшедший дом!... Ну, хорошо, так что же еще?

Ида опустила голову и мрачно отвечает:

- Я приехала сегодня к нему, дверь задняя была открыта. Я еще решила пошутить, ну, неожиданно войти. Захожу и слышу, как он говорит по телефону в кабинете... с Лили...

- Ну, мало ли, не целовались же! Они ведь долго были вместе, может быть, дела, или там извинения за Рождество.

- Да, это правда, ты угадала. Проблема в том - как он это делал... Он извинялся так, как будто уговаривал ее вернуться, или что-то в этом роде.

- Ну может быть тебе показалось? Ты стала нервная, что не удивительно.

- Я бы хотела ошибаться. Очень... Я не смогу вернуться к прежней жизни. Да что там - это просто невозможно теперь, после всего. Лучше сдохнуть. Пойми, мне не богатство страшно потерять, а то, что я впервые себя человеком почувствовала. Теперь я, типа, уважаю себя, раз такие люди, как Ваня, не гнушаются со мной общаться. И чтобы опять мне оказаться в том дерьме... в котором Валька, теща, все те люди ... Я больше не смогу так жить... Он дал почувствовать мне, что я ему почти что ровня! Хотя я знаю, что мне никогда по-настоящему не быть такой... Ну, б-дь, не выйдет! Не отдам Ваню! Поубиваю всех к чертовой матери!

- Хорошо, что Ваня не в моем вкусе, - пыталась пошутить я неуклюже, на самом же деле испугавшись, что она действительно может натворить чего-нибудь.

- Нет, - ответила Ида рассеянно, - ты дорога мне, Машенька, как память.

- Задача трудная, ей-Богу! Я думаю, что от мужа можно отделаться, уехав в какой-нибудь далекий штат, а он пусть застрянет здесь и обзаведется своей жизнью. Но Ваня не уедет от домов и бизнесов, а без него - ты уезжать не хочешь... Хорошая была мечта про то, чтобы уехать всем в Париж, но вот Али... А я, на самом деле, очень сомневаюсь, что я поехала бы с вами. Ну, как сказать, я не хотела бы быть содержанкой. Хоть в Париже, хоть у Набокова или у принца, ведь суть-то остается та же. Содержанка не может оставаться личностью, она по психологии рабыня. Я не говорю, что связывая жизнь с миллионером, ты обязательно должна быть тоже богатая, но все же нечто должно давать тебе то, что ты сама так славно ощущала, когда приехала из Рима - независимость.

- Да, пожалуй, тогда мне было в чем-то лучше, мне нечего было терять...

- Ну, а нельзя уговорить Ванюшу, раз такое дело, уехать хоть не навсегда, но на какое-то там время, пока само-собой все уляжется... да нет, конечно, ничего само тут не уляжется... и Ванюша так дела не может бросить. Остается тебе самой уехать и начать все сначала.

- Ну нет, хрена с два я отдам его этой поганой мымре! Значит, будет так уж, как получится. Увидишь, я им устрою ох-ный фейерверк!

- Прошу тебя, останься ночевать. Хорошим девушкам после такого количества нельзя водить машину. Матрасов хватит и даже простыни есть запасные, не хуже будет, чем у тебя там во дворце.

- Нет, ни фига, я должна дома быть, пусти меня, он, может, вдруг приедет!

- Да ты пьяна, нельзя тебе ехать! Только сегодня, слышишь!

Она ругнулась, оттолкнув меня с силой, споткнулась о порог и упала, опять оттолкнула меня. Визг рванувшейся машины не давал мне покоя полночи. Она, к тому же, ездить еще толком не умеет! Ну что можно было сделать!?...

31.

На следующее утро в дверь постучали, я открываю, сонная. За порогом Дороти, которая, страдая, что ей пришлось меня обеспокоить, кротко увещевает идти в школу. Когда смотришь ей в глаза, отказывать невозможно! Я попросила пять минут, она дала мне двадцать, сказав, что, кроме нее, меня никто не ждет. Она нарочно за мной за первой приехала! И ушла в машину!

Как тяжело бывает сознавать чужое превосходство! Смогу ли я когда-нибудь ей заплатить такой же добротой? Прелестнейшая Дороти! Святая мученица языка Шекспира! Какая хорошая - и душ дала принять и чашку кофе выпить! И, все же, по причине похмелья и бессонной ночи я вышла из дому, едва передвигая ноги, роняя разноцветные листы каких-то школьных упражнений. Забилась в дальний угол ее длиннейшего автомобиля, пробормотала извинения и тут же уснула. Мне снились бабушки Туана Пеня, они широко открывали рты, как рыбы, и у них были вставные челюсти сплошь из золотых зубов.

Проснулась я возле школы и обнаружила, что с нами новый ученик, над крестьянским лбом которого - залитый лаком ежик волос. Одет новенький в джинсовую куртку, джинсовую рубашку и, что бы вы думали, в джинсы. Ну да, конечно, это Валя, муж без вести пропавшей Иды. Работал раньше в органах, теперь он всей душой за Америку. Переживает. Год не виделся с любимой женой, просит рассказать о ней всех тех, кто что-то знает. Любая информация может оказаться ценной...

Во-время перерыва ко мне подходит Катя и изумляет сообщением на ухо, что Ида, первая пойдя на примиренье, ей позвонила, пригласила в дом на берегу на той неделе и задала там такой пир, что даже их директору из овощного магазина не могло присниться! И, оказалась, никакая она не жидовка, а своя в доску баба. Нажрались так, как уж сто лет не нажирались. Вчера она звонила и строго-настрого им запретила говорить о ней, когда ее мужик заявится учиться. Рассказывала, как он бил ее и издевался, а сейчас денег требует каких-то непомерных. Откуп, что ли, чтоб он развод ей дал? Так что теперь она должна скрываться. И Катя меня очень просит (!) не говорить поганцу, где Идуша!

"Идуша"! После побоища на Рождество! Слов нет! Я пообещала Кате, что буду молчать, как рыба, чтоб мне провалиться. На мой вопрос, когда «Идуша» звонила, ответ был - поздно ночью. Ну, слава Богу, видимо, доехала до дома!

После школы, мечтая сразу же улечся спать, я открываю входную дверь и слышу сзади чей-то голос ... Ну вот, кого мне более всего недоставало? Лили, конечно!

- Вы разрешите с вами говорить? Я постараюсь взять у вас как можно меньше времени.

- Извольте. Заходите в дом.

Она вошла, но не присела, а почти сразу стала кричать, нависнув надо мной, усевшейся на стуле:

- Прошу вас - это что-то страшное творится! Она вчера явилась ночью, стучала в дверь ногами и кричала, чтоб я оставила в покое ЕЁ Ваню! Какая наглость! Я с ним помолвлена уже два года! Тогда, когда ее еще в помине не было! Но вы подумайте, она пришла в приличный дом, где дети мои спят. И пьяная! Какие гадости она кричала! Как хорошо, что русский там у нас никто не понимает!

- Прошу прощения, сударыня, но я не вижу, чем могу быть вам полезна.

- Полезна?! Да вы не понимаете, она грозится убить меня!

- Не верьте, мало ли что скажет пьяный человек! Кроме того, уж если вы ее боитесь, я думаю, что вам скорее поможет полиция...

- О, ноу! Зачем, этот позор? Придется впутывать тогда и Ваню! Ну, конечно, если ничего другого нельзя сделать... За этим я приехала, ведь вашей же подруге тоже не хочется, наверное, полиции, суда! Ее могут выдворить из Америки. Мне кажется, что лучше нам договориться! Скажите мне, пожалуйста, где она живет?

- Нет, не могу, но передать смогу, возможно, ваше предложение... Так в чем оно состоит?

- Чтобы она меня и Ваню оставила в покое! Тогда и я не буду заявлять в полицию.

Я не смогла не усмехнуться, зная Иду.

После ее ухода, (а надо было видеть, как она ушла!), я пробовала дозвониться, но машина отвечала голосом Ванюши с его приятнейшим акцентом, что, к сожалению, его нет дома, оставьте номер телефона и он ответит вам... и я, не зная, что сказать, действительно назвала только номер телефона.

32.

На следующий день он звонит, как ни в чем не бывало:

- Не знаете ли вы, Машенька, где Ида ?

- Нет, я сама ее разыскиваю и очень беспокоюсь - не случилось ли чего. А вы, Ванюша, не хотите ли со мной поговорить о том, что происходит?

- Что вы имеете в виду?

- А, значит не хотите! Ну что ж, прекрасно! Но, если вдруг надумаете, позвоните.

- Я вас не понимаю. Я позвоню вам скоро. До свиданья.

...Я так устала, что не помню, как уснула. Мне снились необычайной красоты змеи на берегу большого озера, в которое садилось солнце, окрашивая их чешуйчатую кожу в невиданные цвета. Змеи были огромны, но как нежно обвивали они друг друга! В какие сложные фигуры сплетались, завораживая взор! И тут... явилась Ида! Наконец-то!

- Ну где же ты была? А я Бог знает как волнуюсь!

- Прошу тебя, не надо волноваться, все хорошо, я только что убила мужа... Ха-ха-ха! Видишь, я же обещала, что сделаю это! Поехала к нему в гостиницу и притворилась, что рада его приезду. Собрали его вещи и мы поехали ко мне, я же там теперь все время одна. Я напоила его кое-чем, мне как-то Ваня говорил, чтоб я не трогала один флакон у него в шкафу, что будто бы это ужасная отрава. Но мой только стал мучиться от сильной боли в животе, а я надеялась, что сдохнет сразу. Ну и пришлось ударить по башке... Я привезла его к Катюше, она и помогла засунуть его в печку, ну - там , в их похоронном доме... Понадобилось два часа, чтобы остался только пепел и два железных зуба. Я в банку собрала все до пылинки... Поеду к океану и развею, как будто бы и не было его... Потом поеду дальше куда глаза глядят... быть может в Орегон, там, говорят, леса совсем как наши... Я ему не нужна... Скажи, как он мог вернуться к этой мымре? После всего... Поехали со мной?

Я силилась ответить что-нибудь, и вся в поту проснулась, и стала набирать ее номер уже в который раз. Пожалуйста, откликнись!...

Она снимает трубку.

- Ида! Ты... как?

- Ну, ничего, нажрались только очень.

- С кем нажрались?

- А, ты еще ничего не знаешь. Мне позвонила Катя после школы и описала, как муженек мой всем рассказывал, что ищет он меня и как страдает. Потом она ему сказала, что хочет подвезти его и разузнала, что живет-то он в гостинице, в которой все мы останавливались с самого начала. И я поехала туда... Собрали его вещи и поехали ко мне, я же там теперь все время одна. Он ничего не понял, будто так и надо, что я сама снимаю дом на берегу из восьми комнат. Я напоила его... и теперь он на полу лежит, как мертвый, устал, наверное, с дороги...

- Ведь ты не будешь... убивать его? Прошу тебя, ведь ты себе всю жизнь сломаешь!

- Да нет, - сказала Ида усмехаясь, он любит меня пуще прежнего и клянется, что и пальцем не тронет меня больше и вообще, пойдет в полицию работать. Ты, говорит, работать у меня не будешь... Да без свекрови чем не жизнь, мы все же не чужие!... А я так думаю, что я б открыла маникюрный кабинет. Я еще в Нижневыпинске закончила курсы. Ну, что ты думаешь? Доходно это здесь?...

- Д-да, конечно, очень хорошо... А как же... с Ваней?

- Да он уже, наверно, поселился у Лили. Так что, я думаю, он постесняется выбрасывать нас с Валькой сразу из дому. А мы, немного погодя, деньжонок поднакопим и уедем. Ведь здесь же, главное, куда уходят деньги? За квартиру. Сообразим, что делать. Я вот подумала: да ладно, я его прощаю. И он простить мне должен, конечно, если я не стану Лильку донимать... Х-хах, как я ее на днях тут напугала! Ну, все равно, он мне не ровня. Не сегодня- завтра он нашел бы какую-нибудь с образованием, а я за это время Вальку бы потеряла... Короче, спи, Машут, увидимся завтра в школе. Нам надо занятия теперь посещать, а то ведь с велфера попрут, сама понимаешь.