ЕЛЕНА НОВИКОВА
МОЙ МАГ

Сквозь золото ветвей - зима.
А целовать холодное не страшно.

Я боялась именно этого, сквозь погоду, жизнь и какие-то сорок километров, всхлип телефонного звонка: умер. Вот и оно, вечное окно с чем-то желтым вне; голова тупая, прикуриваю от сигареты, потом следующую; что-то тикает в комнате, как живое; мысль о ерунде (купить сосисок, чтобы они, ТАМ, ели), сборы и электричка, ведущая в пустоту. К телу.

Не буду о мертвом, не ощущается, для реалиста и физика смерть как переход из одного в другое логична, как закон сох ранения энергии. Где-то там будем, здесь еще быть мне с буке том прошлого. Когда-нибудь будет только оно, прошлое, если до живу: пожелтевшие кадры памяти, услужливо подтасованные в ли нию судьбы.

Детство-чудо. Личный волшебник, ведущий за руку вниз (обрыв, ступени, вырубленные из глины), к морю с хлипкими телами медуз, тающими на солнце. Там, внизу, вырыта пещерка (когда успел?), в ней живут НАСТОЯЩИЕ колобки, из глины, веселые и глупые. Снова вверх, там ослик с ушами и хвостом, покататься в пределах досягаемости веревки (страшно!), ослик привязан у обрыва, солнце-ромашка над нами, там и шлепаем, я и отец.

Была шапка-колдованка из кролика. Накрываешь платком и говоришь: трахти-бидох-тах. Платок снимаешь, а там или курица, или апельсин, или цветные карандаши. Позже я тоже научилась колдовать (для сестренки), а пока он, единственный маг, всесильный. Уезжал в командировки в страну великанов, привозил конфеты размером с батон, ели неделю. Остаться бы там, в первой серии, но нет, взрослеем зачем-то, меняя роли и имена.

Профессор Панкратов и его Помощник. Профессор за рулем, преодолеваем (летим!) тысячи километров, к югу, разговариваем на "п". Проезжая перекресток, профессор Панкратов приметил постового, порядком перетрусил, притормозил. Пронесло, - подумал Панкратов, прищурившись, поднажал. Помощник проголодался. Перестань пищать, подумаешь, проблемы! - произнес профессор. Перекусили пирожками. Проехали порядочно. Помощник подло проспал полночь. Профессор по пути приобрел пива. Потом палатка на берегу моря, рядом высохшие соляные озера, твердый песок с хрустящей коркой соли как снег при 30 градусах жары. За рулем помощник, здесь можно, врезаться не в кого, с четырез сторон линии горизонта, жмем на педаль. Маска и крабы, ползущие по дну, бусы из ракушек, дрессированные медведи и мотоцикл в шаре. Ночью сильный ветер, профессор держит палатку снаружи, помощник тоже хочет быть большим и сильным, и уж никак не бабой, увы...

Из детского дневника: "Сегодня я разочаровалась в своих родителях. Они выбросили где-то в деревне мою мохнатую рыжую кису, и скрыли это от меня. Надо бежать из дома. Может быть, ночуя на вокзалах, голодая, я не буду чувствовать себя виноватой перед Рыжиком, которого не сумела уберечь...... Вчера я отказалась разговаривать с папкой, грубила маме и объявила голодовку. Папка и так переживал за меня и Рыжика, а тут всю ночь сидел на сердечных лекарствах, весь бледный. Слава Богу, что я вчера не сбежала. Панкратов, прости меня!"

Кот был виновен - повадился в бабушкину постель. Мама не виновата, была взрослой. Мама это: Матисс, римская волчица, Кандинский, волошинский Коктебель. (Мама в Италии, мама в санатории со своей печенкой, где-то еще), а мы в лодке, удивительное вдвоем, молча с удочками, камыши. Рыбы с красными плавниками, ласточкины гнезда на том берегу ( не понимала, как Пеппи собиралась их есть, гнезда). Варила рябину в консервной банке, прямо на костре, а рядом с костром кто-то оставил соль и крупу (солидарность рыбаков и охотников, чудесное и разумное устройство его мира). Отец это праздник простых вещей, он умел любить без "я", для другого, больше любил тех, кто смешнее, меньше. Позже я поняла, что мама тоже ребенок, только серьезный.

Жизнь уходит, как невозвращающиеся журавли. Курлы-курлы и тает; последняя медь лиственниц. Ритуалы для живых, дисциплина горя. Кладбище в сентябре; кто-то знает, как надо, дает рис с изюмом на салфеточках, воробьи прилетели, пищат. Думаю о старухе, пережившей всех; попивает чаек у экрана, размачивая бублик. Бессмертье страшно; душу отбирают частями, пока ТО не перевесит; много мертвых ходит по тротуарам. Я хочу умереть живой. Жизнь после. Много глупостей сделано, чтобы глушить как рыбу - себя. Полезно, но прорастает (корни мои); лунные пальцы в окно, водят по бумаге; портрет.

Первая двойка. С утра полный портфель хвостатых пар из бумаги в клеточку (резали с мамой полночи). Головоломки на кухне, задачки из математик, шахматы, морской бой. Панкратов устал и хочет газету, ложится на диван и покорным голосом: "Ну, представь, что я тигр..."

Костелы Литвы, мхи Карелии, грибы, выпрыгивающие к ногам (на стоянке Панкратов вырастил несколько белых, маскируя туалетной бумагой), Владимир, Суздаль, километры трассы, ведущие к куполам). "Кумпола и хрески" - говорил П., и болевая точка жизни - Покров на Нерли, где П. сидел на пригорке, светлый (острые коленки, храм-цветок в горизонтальном мире, голубое, зеленое; почему так жалко?).

Уже после какой-то мужчина вспоминал, как отцу пришлось сообщить ему о смерти друга: "он сказал так, будто он в этом виноват". Узнаваемо. Плакали все, но не знал никто, что было у отца ДЛЯ СЕБЯ. Парижи, Берлины, Праги как-то не существенны, после уже не хотел ездить (болел), а вот нести в сачке леща на два килограмма это другое. И еще любовь - Тося, 3 года, - куда не придешь (качели, электричка, водопад, скамейка на острове, утки) - мы были здесь с дедой. Скучаю по деде. Наследство с двумя глазами (я ведведь, ты меня боись), объясняю про перелетных птиц (мне объясняли).