ЕЛЕНА НОВИКОВА
ТЕНИ И ГОЛОСА

Сначала Грифоны. Их уши блестят от прикосновения чужих пальцев, бронза-с. Если глаза вверх - Сфинксы, эти уже на пьедесталах, воспеты. За ними Академия Художеств, в ней академики творят свои художества с помощью кистей и мольбертов. Далее линии, они здесь вместо улиц, весь остров в линеечку, как тетрадь гимназиста. По линии надо идти до рынка, там мочалки, веники, орехи, говяжьи почки, свиные морды и гладиолусы. Идти надо мимо, через бульвар, называемый Большой проспект В.О., потому что в нашем городе все проспекты большие и им обязательно присваивается имя-отчество.

На перекрестке под тополями клумба из шапочек и бантиков: это детей вывели подышать выхлопными газами. Их чириканье наполняет воздух. Еще пара домов, и мы у двери. Дверь заперта.

На стене 5 звонков, у каждого табличка с фамилией, моей нет. Дальше подворотня, ведущая в двор-колодец. Три помойных бачка, напротив дверь в подвал, над ней крыша-козырек. Забравшись на крышу, можно постучать прямо в окошко, и я выгляну. Можно кинуть камешком снизу (только не разбейте стекло!), или просто прокричать мое имя.

Если я дома, а к вашему приходу я непременно буду дома, нужно подворотню вернуться к двери со звонками. Шлепая шлепанцами, я спущусь по щербатой лестнице и встречу. Дверь ведет прямо в квартиру, это парадный, а есть и черный вход. Дальше кривые коридоры с множеством шкафов и комодов. Когда-то эти кв. километры натирали мастикой. Теперь линолеум - шахматная доска. Чисто. После кривых коридоров длинный, как туннель. В конце туннеля свет: это кухня.

Из кухни черный ход, дверь изнутри запирается на крюк, а у крюка дежурит бессменная старуха - Софья Борисовна. Она сидит здесь уже сто лет, спиной к коридору, с ней нужно здороваться. Тогда она оборачивается и смотрит исподлобья, загадочней, чем Сфинкс. Тяжелеет голова, седые волосы выкрашены в медную проволоку, спина стекает чугуном. Такой вот сборный монумент, что-то ест она, старуха, медленно пережевывает.

Комната Софьи Борисовны рядом, а сейчас она и вовсе у телефона: "Алло, алло! Собес? Девушка, Вы меня слышите? Хочу сделать заказ. Заказ! Три кило черешни хочу, да, три! Нельзя? Алло! Тогда два. Девушка, когда, я не поняла? Жду." Оказывается, в спецраспределителях появилась черешня, какие-то у нее там льготы, хоть и не блокадница. Будет теперь на посту посасывать алые ягоды, вызывая слюноотделение у всей квартиры.

Были времена, и в нашей реке во-о-от такая рыба водилась...

Были времена, и Баба Яга была молода. Зубы у ней были крепкие, ядреные - орехи могла щелкать. Ноги длиннеющие, коготки красные, на ногах каблучки. А глаза зеленущие, и тогда уж было видно, что ведьма.

Сторожем ейную красоту охранять была к ней кошка Мурка приставлена: глазищами посверкивает, хвостищем небо подметает. Папаша-чародей специально научил кошку всяких хитростев, так что она прям телохранитель.

Но охраняй, не охраняй, а грешок юности у Яги все же был: Змей Горынович. Повадился он прилетать к Яге на блины, зачастил прям. А Яга улыбается, в ручейке морду свою прихорашивает, румянец малинкой разрисовывает. А Горыныч тоже молод был да хорош собой: чешуя его змеиная золотом-серебром отливает, да будто бы изумруды вставлеты, такое сверкание. Глаз смелый, шустрый, а каплиметы в три глотки говорит. В избушку его Яга, однако, не пущала (тут-то кошка Мурка и опростохвостилась!): - "Деревянная она у меня, спалишь..." Блины они на полянке жарили. "Змеюшко, прибавь огонька," - попросит, бывало, Яга, и тогда Горыныч свою вторую канфорку включает: дует. Так и любились, а на свадьбу папаша-чародей ни за что бы не согласился, от злости мог и Ягу в змею превратить. Такая грустная история. А в книжках еще пишут, если баба Яга какого младенца не доест, то Горынычу сувенирчик отправляет. Да и он ее тож не забувает...

Кухня - столица жизни. Это здесь зарождаются щи с бараниной, здесь печется рождественский гусь, здесь рубинами отсвечивают компоты. Горе тому, чьи кастрюли пришли в запустение, по лености иль по какой другой отверженности...

Кухня метров двадцать, три плиты, комфорки справедливо поделены в соответствии с человеко-кастрюлями. Варится что-то. Кипит. Выбегает-суетится в бигудях Люда из кривых коридоров, там она живет с мамой-старушкой и болонкой в попонке. Мама на кухне появляется редко, выкатывается застенчиво с болонкиной мисочкой - подогреть. Люда сейчас на кухне живет вместе с бигудями. Не шуточки: новый муж в шестьдесят лет, третий за последние два года. Люда печет пироги. О, как они пахнут! Какие ароматы сдобы и капусты завоевывают пространства коридоров, а какие плюшки! Какие сахарные, хрустящие корочки! Люда отлучилась лишь снять бигуди, и снова к плите.

Когда в доме мужик, на столе должна быть водка, это уважение такое. И новый уважаемый муж угощается водкой с пирогами, кудрявая Люда знает в этом толк. А какие борщи варит Люда! С золотистыми каплями жира, с чесночком, а какие кусищи мяса плавают (с рынка!)! Уважаемый муж, опрокинув стопочку-другую, нахваливает. А после Люда выходит на кухню с фингалом цвета грозового неба: "выгоню его, пьяницу, выгоню!" Соседи дружно голосуют: "Выгоняй!" И до нового мужа Люды на кухне не видать...

Из кухни же ведет дверь в кладовку, там живет старушка, необъятная в своей доброте Анастасия Петровна. Ноги у нее как древние деревья в лианах вен. Помещается старушка в семи кв. метрах, насквозь пропитанных всеми запахами кухни. Добрые соседки знают, что у нее диабет, но нет-нет да и угостят чем-нибудь вкусненьким. "Нельзя мне, нельзя," - сокрушается Анастасия Петровна, - "ну, я чуть-чуть..." А потом скорая, инсулин...

Бывалоче, такие истории приключаются, что ни в Библии, ни в другом каком Коране не написано: что думать...

Жила в нашем доме семья как семья: муж пьет, но редко, детишки во дворе играют, жена кашеварит. Экономичная очень была, если кто из детей пряник не доест и на пол кинет - подберет, тряпочкой протрет и съест. Через экономичность свою и пострадала. На помадки туда-сюда не тратилась, глазки не стреляют, а все что-то подсчитывают, и завел себе муж полюбовницу.

Ходит при галстухе, пить совсем перестал, смотрит гоголем-моголем. А на деньги водочные полюбовнице колечко купил на 8 марта. Жена про колечко, понятно, не знала, но убыток предвидела. Терпела она, терпела, да и выследила, куда муж в галстухе ходит. Как женчина экономичная, тоже денег у нее было, и пошла она купить электрическую мясорубку, а чек выбросила. Звонит она в дверь полюбовнице, я, мол, презервентация, хошь - смотри мясорубку и заказывай. Та крыльями замахала: "ой-ой-ой, да покажите, да покажите!" И проводит на самую кухню.

Наша жена мясорубку свою расставила, а сама полюбовницу хвать за руку и руку прям в мясорубку заворачивает. Та и ойкнуть больше не успела, как в фарш вся изошлась, кусочка не осталось.

А экономичная жена мясорубку-то вымыла, уходить пора, а фарш жалко: все-таки продухт. Ну и забрала его с собой.

Нажарила котлет, мужа и детей кормит. Муж дивится, чего это она на мясо расщедрилась (он уж и скус забыл, только зарплату у него отнимали). Вдруг щелк - чувствует, зуб у него сломался. Глянул, а не зуб это, а камешек, точь в точь как у колечка, что он полюбовнице подарил. Тут он сразу всю правду и понял.

А не возьми жена фарш, не пожадничай, до сих пор бы счастливо жили...

Коридор что твой проспект: всяк на виду, всяк себя показать может. А нечего показать, так и жмись по стенам бледною коридорною тенью...

В кривых коридорах живут еще дочь и внук Анастасии Петровны: пышная сорокалетняя Лена и перекормленный троечник Вовка с добрыми глазами. Лена работает в кулинарии, "приносит". В описываемые времена это место доходное, сытное. Есть у Лены и "связи": привозят ей шмотки из далекой Польши. У Лены есть мясо, у Лены случаются даже хрустальные бокалы, но нет у нее личной жизни. "Какая, мать вашу, личная жизнь, если у меня в комнате этот оболтус?" Лишь в летние каникулы удавалось куда-нибудь деть "оболтуса", и тогда начиналось! Лена появлялась в коридорах веселая, в шмотках, с двумя хрустальными бокалами в руках - сполоснуть на кухне, доказав соседям, что... Впрочем, все равно, что. А зимой Лена развлекается тем, что гоняет соседей от телефона, говоря, что с минуты на минуту ждет звонка. Аппарат один, стоит на подоконнике как раз на повороте кривого коридора в туннель. Из кухни его почти не слышно, а моя дверь напротив: мне и бегать кросс по всем соседям, созывая.

Там же обитает пожилая чета, замечательная тем, что ожидает со дня на день из тюрьмы сына Сашу. Он отсидел уж года два за драку с поножовщиной, и соседи откровенно побаиваются его возвращения. Рядом с ними нежилая комната-сушилка. Обитатели квартиры держат там на веревках мокрые простыни, подштанники, пижамы, а под ними на всякий случай эмалированные тазики.

В коридоре-туннеле тоже кипит жизнь: по правой стороне ванная, два, слава богу, клозета, по левой сначала моя каморка, затем комната таксиста-Вити, где он живет с семьей и магнитофоном, из которого поет В.Высоцкий, у Вити коллекция. Когда-то Витя и сам пел, но говорит, с возрастом это проходит. Он и мне пророчит стихи не писать, да я не верю.

Прозвище "таксист" к нему прилипло, хотя давно уж он водит автобус детской художественной школы, возит детишек с их акварельками и карамельками на пленер. Жена его Наташа молчалива, у нее трогательный затылок, и живут они дружно. Как и остальные жители квартиры, они упитанны, и пышет здоровьем их карапуз Женька, правильный, послушный мальчик.

Не то страшно, чего боишься, а то, чего не знаешь, что и бояться-то надо...

Работал один мужик на такси. Едет он как-то поздно вечером, а ему дама с тротуара машет. Сама блондинка, глаза зеленые, в рыжей лисьей шубке. Мужик остановился, а она и говорит: "Отвези меня в деревню Свидригайлово." - "Это где ж такая?" - спрашивает. - "Ты вези, я покажу."

Мужик ехать не хочет, ему уж час до конца смены оставался, а дама говорит, заплачу туда и обратно, отвези. Махнул он рукой, повез. Едут они до деревни час уже, а конца края лесу не видно. Наконец, огоньки вдалеке показались.

Остановились перед домом, в окнах и света никакого не горит, а дама и говорит: "Может, зайдешь, в баньке вымоешься?" А ни из одной трубы в округе и дым-то не идет. Мужик ей серьезно так говорит: "Плати и выходи". Дама ухмыльнулась: "Экий ты!". Из сумочки деньги вытащила и дверью за собой хлопнула. Пересчитал мужик деньги: впятеро против счетчика, чего возмущаться. Зажигание поворачивает, а мотор фр-фр и глохнет. Ну, мужик еще раз, еще, а толку никакого. Через час надоело, да и замерз он, видит, свет в окне еще горит, не уснула дама. А что, не вымерзать же...

Постучался в дом. Дама открывает, только он сначала не понял, что это та самая дама. Парик-то белый она сняла, и осталась голая голова в татуировке. Засмеялась дама: "Ну что, от судьбы не уйдешь? Заходи..."

Мужик в разных переделках бывал, а что-то ему не по себе. И дом-то совсем не деревенский: пробирки кругом, колбы, как в поликлинике, где кровь на анализ берут, да и дама странная. Шубка лисья на полу валяется, а она по ней босиком прогуливается.

"Сейчас чай будет!" - говорит дама, а сама что-то из пробирок в чашку выливает, и запах какой-то нечеловеческий. "Я за рулем," - говорит мужик. - "Разве?" - возражает дама. Делать нечего, пришлось выпить, что она там приготовила. Выпил залпом, и тут уж в голове у него совсем помутнело. Будто бы дама вся зеленая стала, а изнутри у нее лампочка зажглась. "Чего ты хочешь?" - спрашивает мужик, а у дамы голова растет, так что уже размером с хорошее ведро, а рот как блюдце.

Глянул мужик на свою руку и аж обомлел: рука просвечивает, и все вены-сосуды и прочее мясо в натуре видно. Он уже помалкивает, вопросов не задает, рукой-ногой пошевелить не может. А дама к нему подходит и зелеными пальцами раздевать начинает. Так догола и раздела.

Раздела, а сама кругами ходит, будто печенки-селезенки через лупу рассматривает, глаза такие. Посмотрела-посмотрела, потом опять что-то в чашке намешала и мужику дала. Скоро они оба первоначальный вид приняли. "Ну, поезжай," - говорит, - "светает уже"...

Мужик сам не свой от радости вышел, рванул с места, и машина в момент завелась.

Приезжает в таксопарк, а на него все как на чумного смотрят. Он взгляд скосил на руку - не осталось ли каких изменений? Да нет, рука как рука... Оказалось, его уж месяц как никто не видал. Думали, он давно уж трупом где-нибудь на обочине пребывает...

Даже узник почувствует весну, будь у него хоть одно окошко, мимо которого пролететь ласточке...

В один из весенних дней появился в квартире и уголовник Саша в сногсшибательной татуировке и с выражением лица. Соседи затихарились по комнатам, готовясь к атаке на друганов-собутыльников. Но вместо них появилась Галя, крепкая, черноволосая, уверенная, с двумя сыновьями. Галя красиво стирала, закатав рукава халата, хватко, ловко. Всю компанию бывший сиделец по любви увел у живого папаши, а в квартиру к папаше отправил жить нашу пожилую чету, своих родителей. Через годик к компании прибавилась вечно орущая Наташка, а потом еще и нью-фаундлендша Зоя. Галя со всеми управлялась ловко и быстро, как со стиркой. Но теперь у Гали появились и брючки, и курточки, и свитера, как и у мальчишек. Бывший сиделец завел какие-то дела на рынке, и дела эти шли неплохо. Галя баловать не давала, и если гроза квартиры являлся не в том градусе, определяла его на раскладушку в сушилку, где он остепенялся до утра.

Вот, собственно, и все обитатели квартиры номер девять. Теперь иных уж нет, а те далече, на окнах железные решетки, и вместо двери с пятью звонками железная дверь с глазком. Живы помойные бачки, три штуки, да козырек под окном. Возьму камешек, да и кину...

Верь мне, ибо правды не знает никто...

Тс-с!.. На черной лестнице кот у нас: не кот, а оборотень. Сам рыжий, брюхо желтое, один глаз зеленый, другой голубой. Прикормила его старушка с третьего этажа: в дом не пущает, а на лестницу мисочку люминиевую выносит - с кушаньем. Кот сидит дифирентно, вроде как спит, а сам то зеленым глазом, то голубым - сквозь щель посматривает. Как старушка дверь за собой запрет - шасть к миске. И одним вздохом весь провиант и засосет. И шерсть опосля этого у него светится.

Я давно чую, что не чисто дело, и старушка семенит как-то не по уму, и вообще. Поднимаюсь я по лестнице, кота как бы не замечаю, сам с собой что-то говорю. Тут как раз старушка мисочку эту свою вынесла и обратно исчезла. Но пока кот свое шасть не успел, я и увидел, да так, что и нутро все похолодало: в мисочке два человечьих глаза лежат, и больше ничего. Дар речи у меня от этого пропал, а ноги к ступеньке приросли.

"Да ты проходи, дед, проходи," - слышу и оборачиваюсь: стоит детина, шевелюр рыжий, рубаха желтая, один глаз зеленый, другой голубой. Кота, евстевственно, нету, глазьев в мисочке тож.

Как поднялся к себе, не помню. Грело меня только, маленькая в доме была. Выпил, так чуток расхрабрился. Взял молоток и как бы невзначай пошел вниз по лестнице. Оборотень ушел уж по своим черным делам, мисочка пуста стоит. Наклонился, смотрю. Тут дверь заскрыпела, старушка выглядывает. Глаза злющие, так меня всего и пробуравили. "И не стыдно завтрак у бедных котов отнимать!" - шипит, а сама за спиной топор держит. Я не растерялся, и сразу хвать старушку молотком по голове. Она бряк, лбом об мисочку стук, мисочка скок-скок - по ступенькам запрыгала: шум, грохот. Откуда ни возьмись - рыжий котище - орет, воет, в лицо когтями лезет. Еле я ноги унес.

А только оборотня я от нашего подъезда отвадил, где-то в другом месте он теперь кормится.

Воспоминая дни и дела юности своей, не прибегай к иронии, ибо нынешнее существование твое, быть может, более иронии достойно...

"Чтобы увидеть, нужно наполовину высунуться, " - фраза-метафора, так отредактировал один гений мою куда более бытовую: "чтобы увидеть хоть кусочек неба, нужно наполовину высунуться из окна..." Гений, конечно, прав, но исчезает двор-колодец, живописный вид на помойку, исчезает полное отсутствие неба, возможности гадать, серое оно или синее, или, может, туча лиловая, или облачко пушистое проплывает, или даже радуга в небе? А ведь как хорошо об чем-нибудь гадать, когда тебе сколько-то там лет и ты только что вылупился!

Каморка моя длинная и узкая, в ней живет круглая белая печка. Дымоход давно завален, но печка стоит, и всяк сюда входящий норовит заглянуть внутрь. Была мечта, положить туда настоящий череп, но так и не случилось. Еще диванчик имени В.И.Ленина, жесткий, в белом чехле, с откатывающимися валиками. Главное сокровище - этажерка, на этажерке шашечки, ей предстоит путешествовать со мной по всем норам. Письменный стол в нише, оставшейся от заложенной кирпичами двери, на столе машинка со стихами, над ними Демон тоскующий. В иные времена длинного коридора в квартире не было вовсе, а двери вели из комнаты в комнату, целая анфилада комнат.

Каморка пуста, нет меня. Моя уборка, умываю унитазы я - два. Два клозета в коммуналке роскошь, роскошествуем-с. Дежурства по неделе, дежурят все, облизывая шваброй кв. километры линолеума. Труднее с лестницей, песок застревает в щербинках камня, но гордость у нас - собственная лестница в квартире, редкость. Мытие унитазов рождает в голове поэзь: убиты-плиты, реки-навеки. Отбросив щетки, спешу к машинке - настучать.

Житие рифм в темной каморке вымечтано, как и флейта в ночи, долгими ночами детства с фонариком под подушкой. А всего-то: подвыпивший флейтист играет по дворам. Без шляпы. Нет серебряного звона монет, бросаемых из окна слезливой женской ручкой, нет трепета ресниц, вспорхнувших из-за шторки. Есть: двор, ночь, помойка, одинокий еврей посреди двора в хорошем зимнем пальто. Флейта. Мелодия гулко ударяется в стены, жалуется. В сердце моем сироп восторга, оно стучит: правильно! Правильная каморка, правильная флейта, правильные рифмы. Рифмы должны быть неправильные. Аминь.

Нищие каморки мечтаются из оранжереи бабушкиных беляшей, целыми тазиками, из путешествий к морю и пр. с отцом, из маминых рассказов о римской волчице. Папаша писал пародии на мои стишки, любя. Да и сама каморка деда, папашиного отца, после его смерти стояла пустая, падали на пол куски потолка. На уже рассыпавшейся любительской кинопленке я ползала по животу и вырывала газету из рук полупарализованного деда, тот улыбался... От деда остался и гипсовый кот-копилка, в нем были "ненастоящие" деньги. 10 коп., 15 коп., 20 коп. - целая куча когда-то обесцененных монет. В тяжелые дни эксперимента ради я бросила такую монетку в автомат метро, и вылетели три пятака - настоящих! Пятак стоил проезд в метро, и такие разменные автоматы стояли на каждой станции. Вот тебе и приветик от деда, переданный почти через двадцать лет гипсовым котом!

Живого кота в квартире не было: Витя-таксист стоял на туберкулезном учете, нельзя шерсть. Коты пели под окнами, оккупировали черный ход, поджидали у входной двери. Тени котов бродили по коридорам, сверкая зелеными глазами.

Сверкали блики на Неве. Блестели уши Грифонов. Горел кончик сигареты (моей), маленький маячок в мире ночи. Ночи тогда были нестрашные, отъездились воронки, а стрелять прямо на улицах еще не начали... А юные девушки, захлебываясь, читали: "А в наши дни и воздух пахнет смертью. Открыть окно - что жилы отворить!". Но слово "смерть" рифмовалось со словом "любовь", от которой хочется погибнуть. Друг друга узнавали по потустороннему блеску в глазах: мы с тобой одной крови.

Здесь же, на острове, на линии, уходящей к кладбищу, жила одна Самари. "Да, скифы мы," - утверждала она, и огненная грива развевалась на ветру. Она привела меня на могилу Блока, настоящую, на Смоленском. Жгли свечи, читали стихи, конечно, в полночь. Самари тоже жила в коммуналке, но не было у нее оранжереи, куда вернуться погреться... И мечтала она из коммуналки вырваться, хотя бы и в Космос, а что?

Некоторые поучительные истории обратную сторону имеют. К примеру, зачем дед с бабой страстно бьют яйцо, а после рыдают, когда мышка сделала их работу?..

У одной девочки умерла мама и ее похоронили на кладбище. Старинное было кладбище, с громадными деревьями, на ветках сидели вороны. А город вдали шумел как ракушка-рапан, когда ее к уху поднесешь.

Девочка приходила на могилу к маме и рассказывала, как тяжело ей живется. У нее теперь была мачеха, она себе все наряды покупала, а о девочке совсем не заботилась. Пожалуется девочка маме, поплачет, и снова домой пойдет, дальше жить.

А один раз мама девочке приснилась и говорит: "Приходи ко мне в полночь". Но девочка не пошла. Тогда мама во второй раз приснилась и говорит: "Приходи ко мне, а то мне очень плохо." Девочке стало жалко маму и она стала собираться на кладбище. Приготовила свечку, спички (на кладбище ведь темно), дождалась, пока мачеха с отцом в ночное заведение поехали, и вышла из дома.

Страшно было девочке, но она вспоминала грустное мамино лицо, и шла дальше. У ворот кладбища зажгла свечку и идет медленно, рукой свечку от ветра закрывает. Вот и мамина могила, а на ней что-то черное шевелится. Присмотелась девочка, а это вся стая ворон на маминой могиле собралась. Протянула девочка свечку, вороны огня испугались и улетели, громко хлопая крыльями.

Девочка посидела еще на скамеечке, подумала, что это, наверное, от ворон маме так плохо было, попрощалась и пошла. А вороны сидели на соседнем дереве, и одна вдруг полетела прямо за девочкой. Девочка идет быстрее, и ворона быстрее, останавливается девочка, и ворона по земле ходит туда-сюда, выжидает. Так до самого дома ворона девочку выследила.

Девочка зашла скорее в подъезд и дверью хлопнула. А дома, пока отец с мачехой еще не вернулись, в постель легла и притворилась, что спит. А потом и вправду заснула, и приснилась ей мама. Веселая-веселая и говорит: "Спасибо, дочка!"

А наутро оказалось, что когда мачеха из машины выходила, на нее напала бешеная ворона и выклевала ей глаза.

Когда одно переходит в другое, и два становятся одним, понимаешь, что начал много больше чем окончаний...

Попытка понять себя сродни пожизненному заключению в комнате кривых зеркал. Таких же кривых солнечных зайцев ты засылаешь в глаза окружающим: ослепить. Ослепленные ближние водят вокруг тебя хороводы, но однажды ты просыпаешься и видишь: вот ты, сидишь в описанных пеленках, а ближние пьют себе чай на кухне, закусывая пряником. Ты оглашаешь вселенную обиженным ревом, и вокруг начинается оханье, кудахтанье, приятное всякому слуху. Связь между ревом и кудахтаньем ты ощущаешь как первое "я". Это ли начало?

Позже появляется горшок, затем унитаз - вехи духовного развития. "Живи сам," - будто бы заявляют ближние, - "мы же живем..." И апофеоз твоего роста - вымыть два унитаза в коммуналке. Выше этого только должность пропускающей в платный общественный туалет: решать, кто из ближних имеет на это право.

Пух, тополиный пух летает над островом, целая метель. Сугробы взлетают под ноги автомобилям, автомобили гудят: посторонись. У пешеходов тоже рыльце в пушку, они чихают. Даже в каменном мешке двора-колодца завелись белые парашютики, рвутся в форточку.

В коридоре темно. Тени бродят по коридору, о чем-то мечтают. Люди жарят котлеты, а теням что жарить? Тени котлет?

В дверях одновременно появляются Лена и тень Лены. Привезли Лене блузку, а не влезть. Зовет меня померить. Проходим сквозь кирпичную стену, встаем перед трюмо. Наряжаюсь. "Е.т.м.!" - восклицает Лена, вытаращив глаза. Так, значит, красиво. У русского мата тоже есть тень - эвфемизм. "Боже мой!" - восклицает тень Лены. Блузка стала моя, фиолетовая, пуговички блестящие спереди и сзади.

За блузку учу Лениного "оболтуса" математике, а то в следующий класс не переводят. Вовка не глуп, но никто ему не объяснил, что для минимума свободы нужен хоть минимум знаний. "Выучил, и свободен!" - такая математика, Вовка понял.

Сказка это когда случается то, о чем ты мечтаешь, а вовсе не книжка с картинками...

Один мальчик очень любил свою кошку. Она была в меру полосатая и очень смешная. Она сидела на шкафу и смотрела глазами. А иногда спрыгивала и гоняла по полу какой-нибудь предмет. А однажды она написала мальчику на дневник, и учительница вызвала родителей. Родители захотели избавиться от кошки, раз она мешает мальчику заниматься и сговорились выкинуть кошку на улицу. Но мальчик все слышал и задумал спасти кошку.

Утром он вместо учебников положил в портфель всякой еды, спичек, завернул кошку в шарф и пошел как будто бы в школу. А на самом деле он решил убежать из дома и пошел в лес.

Ушел он далеко, сначала еще на электричке ехал. А кошка сидела тихо и была послушная. Стал мальчик для ночи строить себе шалаш. Утеплил его еловыми ветками. А когда шалаш был уже готов, разжег костер. Кошка легла у костра греться.

А потом страшный шум в небе раздался. И что-то блестящее из облака вылетело и прямо на мальчика. Только в последний момент на соседнюю поляну приземлилось. Это была летающая тарелка.

Вышел из нее инопланетянин и говорит мальчику: "Ты зачем не в том месте сигнальный костер зажег? Это не то место." Мальчик испугался, он же не знал. Но инопланетянин это понял. Он понял, что это не тот мальчик. А другой мальчик тоже жег костер и ждал, чтобы его забрали и превратили в инопланетянина.

Инопланетянин и говорит: " У нас генератор уже порцию высшего разума выработал, пока ее не передадим, дальше лететь не можем." Придется нам, говорит, тебя в высшее существо прооперировать. А мальчик не хочет. И вдруг думает, что будет, если кошку прооперировать? Инопланетянин тоже подумал и отвечает: в человека превратится. Мальчик согласился.

Взяли кошку в блестящую тарелку, и через минуту выходит отуда маленькая девочка, очень красивая и в полосатом платьице. Она сразу к мальчику подошла и за руку взяла.