АЛЕКСАНДР ОБРАЗЦОВ
ПРАЗДНИК ДУШИ

Бывшая учительница, пенсионерка Агриппина Васильевна стояла на крылечке и, улыбаясь, смотрела вслед выпускникам пятьдесят восьмого года, капитану дальнего плавания из Владивостока Геше Ревякину и старшему диспетчеру из Красноярска Валентину Долгих. Они уходили по узенькой улочке вниз, к шоссе, иногда оборачиваясь и качая головами - вверх-вниз. Лет двадцать она их не видела. И не писал ни один. А вот надо же - навестили.

Ее часто навещали бывшие выпускники поселковой школы. Другие учительницы-пенсионерки даже обижались на нее из-за этого. А что обижаться? Надо было раньше, в школе интересоваться не только знаниями детей, но и их жизнью.

Так думала Агриппина Васильевна, глядя вслед коренастому, уже совершенно лысому Геше и худенькому язвеннику Валентину. Они завернули налево, скрылись за серым забором, а Агриппина Васильевна еще продолжала улыбаться. Одна мысль не давала ей с давних пор покоя. Она знала у себя такую способность: предполагать у своих учеников их будущее. Это было неприятно ей, как будто она их предавала, как будто на их доверчивость отвечала цинизмом. Но ничего не могла с собой поделать. Когда Валентин рассказал ей о язве желудка, о диспетчерской службе, о нервотрепке - она не удивилась. Как будто Валентин еще в пятом классе был обречен на язву, диспетчерскую службу и нервотрепку.

И Геша, уверенный в себе, медлительный медвежонок никак не мог стать иным. Никак. Агриппина Васильевна не считала себя по-настоящему образованным человеком, она даже статьи в "Литературной газете" не все понимала, но одно она знала твердо: если человек с душой занимается любимым делом, то это дело он в конце концов постигает до тонкостей, на первый взгляд неправдоподобных. У нее была тетрадка, где она записывала будущие специальности своих учеников, и там напротив "Г.Ревякин" было - "капитан дальнего плавания".

Хотя Геша и Валентин уже скрылись за поворотом, Агриппина Васильевна продолжала смотреть им вслед отчасти потому еще, что знала - из-за забора, отделяющего ее маленький огород от соседского на сцену прощания, ей в затылок, смотрит еще один ее ученик, 45-летний Коля Матяж. В той тайной тетрадочке Агриппины Васильевны напротив его фамилии были глубокий, тяжкий вздох и профессия "шофер" с вопросом. И даже здесь Агриппина Васильевна угадала: Коля несколько раз садился за руль, и каждый раз у него отнимали права. Сейчас он работал на автобазе "куда пошлют" - чинил кузова, выправлял вмятины на корпусе, подметал территорию к праздникам. К двигателям его не допускали.

Агриппина Васильевна обернулась - Коля тут же снял локти с забора, повернулся и пошел к дому по междурядью в картошке. Он шел, как казалось Агриппине Васильевне, с рыданиями в груди. И нечем ей было утешить неудачника. Один способ знала Агриппина Васильевна, одно лекарство:

- Николай Федорович!

Матяж замедлил шаги. Затем начал медленно останавливаться, неспеша разворачивать надутое лицо с белесыми бровями:

- Чего?

- Снова у меня, Николай, крыша потекла. Я прямо и не знаю.

- А они чего? - Матяж боднул головой в сторону ушедших гостей, как будто забивая гол под штангу.

- Ну как же они, Коля? У них сейчас праздник души. Это ведь на родину они вернулись, понимаешь, Коленька? Двадцать лет без родины. Это как будто без воды.

- Ишь, праздник души, ммать-перемать... - бормочет Коля, прибивая щепками кусок рубероида по указанным местам протечек. Вся крыша в таких серых, черных, зеленоватых заплатах - дело Колиных рук.

А Агриппина Васильевна на кухне жарит картошку, достает из подполья соленые огурцы и грузди, режет, и думает, думает... Раньше, когда она еще преподавала, ей казалось справедливым деление людей на способных, талантливых и пустых, ни на что не годных. Раньше она верила в самодисциплину, в то, что "терпение и труд все перетрут". И вот теперь, в старости, в ее голове все перемешалось. Ей было жалко и тех и этих.

А сейчас она тихо негодовала на свое нетерпение, с которым прислушивалась к яростным ударам Колиного молотка - скоро ли он закончит? Потому что Агриппина Васильевна никогда в жизни не испытывала такого полного счастья, как в последние годы, когда она сидела после починки крыши с обиженным двоечником Матяжем, выпивала с ним две-три стопки, и видела, как стихают жалобы неудачника и он готов уже, готов для того, чтобы спеть.