ИГОРЬ ШНУРЕНКО
КОНЕЦ СВЕТА В ЛОНДОНЕ

Девушка в цветастом платье прислонилась к двери общежития “Тысячелетие". Мы видим призрак переходящего дорогу – возможно, она его ждет. Она устала, как устала эта странная цивилизация. С каждым днем она все меньше уверена в себе. В комнате наверху только что закончилась оргия. Все разошлись, потому что никому не хочется убирать. Ей придется подниматься наверх, собирать бумажные тарелки с засохшим соусом, пластиковые стаканы, окурки. Или не придется. Сейчас она перейдет улицу и исчезнет из картинки навсегда.

Это очень старый город. Может, ему две тысячи лет, может, больше – никто уже не знает. Люди и изображения так давно живут рядом друг с другом, что поменялись местами. Когда вы отворачиваетесь, белые зубы рекламной негритянки на автобусной остановке идут гулять по городу. Возле пыльной аллеи вы натыкаетесь на настороженный взгляд из-под шляпки. Это ее глаза, застигнутые вами врасплох. Вы отворачиваетесь, и глаза уносятся дальше.

Старушка надела темные очки, чтобы доказать, что она живая. Ее сухая рука крепко сжимает набалдашник поцарапанной деревянной трости. У старушки засвеченные волосы, засвеченное платье и совсем белые босоножки. Она вот-вот посмотрит на часы. Вы подъезжаете ближе и видите, что старушка сделана из листа пластика. Из рамки рекламного щита слева от нее выходит молодой человек в белой футболке. Девушка с растрепанными волосами осталась в рамке.

Вы проезжаете мимо декораций домов и стен, исписанных граффити. Здесь так давно начали снимать фильм, что никто не помнит ни имени режиссера, ни того, когда он последний раз появлялся на площадке. Актеры, чтобы выжить, вынуждены устраиваться вышибалами и нищими, пьяницами и зеваками. Иногда они собираются вместе, но не помнят, о чем им говорить. Каждый день актеры все хуже помнят свои роли, и далеко не все уже уверены в том, как называется фильм. Все ждут режиссера со сценарием. Говорят, он должен придти во вторник в бар "Нерегулярная половинка" возле Хрустального парка.

Предупреждение ворам белой окружности: здесь установлена телекамера постоянного наблюдения. А рядом висит посмертная бронзовая маска ее владельца. Который стоит рядом и смотрит на часы. Его трудно не спутать с Элвисом, и многие допускают эту ошибку.

Здесь можно купить лишь пару подержанных Мерилин Монро. Я знаю место получше, возле брикстонского рынка. Там продают все, от париков до гладильных досок. А что вы хотели бы приобрести? Вот хорошая карибская рыба. А это не бананы, а плантаны.

Мое самое любимое блюдо – плантаны с рыбой. Или с креветками. Все перемешано - плантаны, креветки, мед, чеснок.

Вы едете мимо, как в тематическом парке. Сафари в Брикстоне: не рекомендуется выходить из автомобиля. Вы думаете, что охотник вы, а электрические леопарды придерживаются противоположного мнения.

Чтобы стать невидимым на Вестоу Хилл, нужно надеть паранджу. Некоторые предпочитают чулок на голову, некоторые – прыжок с моста над Арочной дорогой. Вы идете по мосту, чтобы остановиться посередине и посмотреть вниз (ваш вариант темных очков).

В нише на мосту мемориальная доска с именами павших в мировых войнах. Они не оставили даже теней, но вы чувствуете, что, если без остатка стереть это пространство, они останутся.

Вы снова садитесь в машину и едете без остановок. Двигатель начинает стучать. Когда-нибудь вам придется остановиться.

Над дорожным щитом с выпавшей средней частью висит воздушный шар. Это одно из зданий не смогло удержаться на поверхности и взлетело. Отрицательная гравитация, типичная для конца какого-нибудь пространства.

Все ангелы улетели, оставив вместо себя барельефы из портлендского камня. Пока вы смотрите, камень испаряется на солнце.

Невидимая собака, обернутая в дырявую робу, расположилась в лесах из острых пик над фронтоном старой библиотеки.

Старый, больной динозавр, отражающийся в луже возле Хрустального дворца. Его зубы поредели, в глазе нет прежней ярости, кожа потрескалась и облупилась. Он боится, что его сочтут профнепригодным и заменят цветочной клумбой.

Хрустальный дворец был настолько легок и невесом, что якоря и крючья не помогли, и он улетел. Теперь это место заросло травой. Впрочем, остались ступеньки – вы можете подняться по ним, глядя под ноги, а потом резко поднять голову вверх – в надежде увидеть отблеск улетающего дворца.

Вы едете дальше, мимо вас едут другие люди, тени которых появляются в электрическом свете и исчезают.

Два ямайца из одной деревни сняли двух девушек в брикстонском пабе. Они спускаются в подземку.

В желтом электрическом свете лежит убитая птица.

В самом низу Цыганской горы, на самом ее дне лежит тринадцать розовых лепестков.

Когда вы захотите увидеть, что за окном, разбейте стекло.

Девушка с автобусной остановки глядит вам прямо в глаза. Она должна выбрать между водкой и молоком. Не сомневайтесь – она живая.

Никогда, ни при каких обстоятельствах не выходите из машины слишком надолго. Вы можете забыть вернуться и навсегда остаться в рамке, на берегу моря.

Девушка в подземке сжимает в руках кожаную сумочку и целует ямайца.

Тысячелетний Брикстон. Вдвое моложе города. Он еще может ударить под дых, может забрать вас и не отдать. Брикстон – это подросток, его первые 985 лет пронеслись без событий, если не считать приезд друзей из Вест-Индии. Может быть, теперь наступило время рокнролла?

Если в вашем доме нет компьютера, это не значит, что там не должно быть интернета. Лишняя мелочь?

У входа в трубу человек со змеей, продавцы запахов, пьяницы и бездомные, печальный цветочник и розовые полицейские. Из трубы сочится электрический свет.

Вы идете по улице, надвинув шляпу на глаза. Мимо проезжают, проносятся, пролетают, проплывают в разных направлениях слова.

Все входные двери закрыты на замок, любой вид кончается забором. Лондонские заборы бывают из кирпича, бетона, железа, слов, деревьев, тумана, гофрированной жести, пепельницы, кустарника, проволоки, запаха, металлической решетки, листьев, жеста, портлендского камня, воздуха, пивной кружки, вежливой улыбки.

Вы украдкой заходите в заброшенный дом. Из оконного проема вид на соседний дворик. Полуденное летнее солнце. Женщина сидит на раскладном стульчике, приспустив лиф и опустив босые ноги на каменный пол. Ее волосы собраны в узел сзади. Она читает книгу.

Только гуляя пешком, можно видеть, что делается в крашенных рамах окон викторианских домов. Чаще всего это неподвижно сидящие люди. Иногда неподвижные кошки или неподвижные дети.

Здесь всегда сыро. Оконное стекло заделано полиэтиленом; оно все в подтеках. Сквозь виден город над городом, трубы и желтые тени.

Вы должны ехать. По ту сторону электрического заката спит ребенок, а вы смотрите на то, как колышутся ветки.

Перед вами – приборная доска небольшого космического корабля. Вы совершили посадку. На этой планете много труб и мало людей.

Вы едете прочь по ровной дороге, которая неизбежно обрывается в море. Вы проезжаете мимо дождя. На мосту впереди одинокий всадник.

Вы проезжаете мимо огромной заброшенной цистерны, дерева-иероглифа, мокрого волнореза с птицей и ребенком, забрызганной дождевыми каплями тюрьмы, теней, превратившихся в мост через другой мост, кровеносных сосудов дерева, смазанных чернокожих девочек у забора, ямайца на велосипеде, тени креста, босоногой актрисы с куклой, барж, остова церковных ворот в чистом поле.

С той стороны ворот дерево в тумане, с этой – равномерные столбики забора.

Эта церковь переоборудована в жилой дом, так что в стене пришлось пробить несколько дополнительных входов. Пространство внутри разделено на несколько отсеков; самая дорогая квартира наверху, где сохранен кусочек подлинного витража.

Сотни маленьких крестов на газоне у Вестминстера – годовщина большой и давно забытой войны.

Ряды пляжных кресел выставлены полумесяцем, словно дома в театре лондонских улиц.

В этой церкви теперь театр и паб, вы пьете пиво, листаете журнал и смотрите на загорелую спортивную австралийку-барменшу. Окна наверху заколочены досками. В зеленой пристройке – дизайнерский центр.

Заходящее солнце проходит между башенок Вестминстера и каменных дворцов вокруг, как между комариных ножек слоновьего стада с картины Дали. Ночью слоны с бульканьем уплывают, а комары летят на единственный оставшийся огонек – брюхо грузного Черчилля на Парламентской площади.

Вы едете вдоль живого забора: два седых брата возле церкви, где выступает кантри-группа из Нэшвилла, Теннесси, русский эмигрант среди чайников и сковородок, учительница со знаком "Стоп, переходят дети", пирс.

Жидкий свет фонарей на пирсе отбил последнее нападение солнечных лучей. Последнее солнце еще лежит на перекладинах скамейки, воде, автомобильном стекле. Но то, что вознеслось наверх, назад уже не вернется.

Дальше хода нет. Дорога закончилась. Вы включаете радио Би-би-си.

"Это был конец света из Лондона. Простите, конец новостей".