На "Опушку"



За грибами

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ДАРЬЯ СИМОНОВА
МИНИАТЮРЫ

Записка

Господин Ч. жил по порядку. Он оставлял портфель только в прихожей. Его вилки всегда были отделены от ложек, на службе он появлялся ровно в 9.00, его лицо никогда не носило следов вчерашнего. В его шкафчике для обуви для каждого гостя имелась своя ячейка с инициалами. Домашние во всем подчинялись господину Ч., и в его доме даже детская неожиданность была запланированной. Ничто так не огорчало его, как потерянный колпачок от ручки или отсутствие пуговицы даже на чужом манжете. Он занимал должность секретаря-консультанта по непредвиденным вопросам, он в любой момент мог назвать точную дату полнолуния, курс немецкой марки в Аргентине, средний рост жителей Аляски и умел грамотно выругаться по-индийски. Он ни в чем не сомневался. Но вдруг в одночасье серьезно занемог. Светила медицины считали, что господину Ч. в ближайшее время крышка. Болезнь развивалась стремительно, но господин Ч. не терял обычной невозмутимости. Однажды он пришел домой, написал каллиграфическим почерком предсмертную записку на глянцевой бумаге, предусмотрительно разделся, решив не портить одежду заранее, но указав, в какой именно костюм его следует облачить после смерти - и приготовился умирать. Но в этот торжественный час его мучила одна мелочь - он беспокоился об ошибке, которую, возможно, допустил в прощальном письме. Он впервые сомневался, а ангел смерти нетерпеливо топтался на пороге. Господин Ч. лежал и мучился, а после все-таки встал и принялся рыться в словарях. В суматохе он забыл умереть, и ангел вернулся на небеса ни с чем. С тех пор господин Ч. ни в чем не был уверенным и обрел в том радость вечную.

Как есть

Как повторяющийся сон - хромой, пересекающий пути трамвая. Каждый божий день, стоит мне заглядеться в окно, он выходит из дома напротив, чтобы с причудливой грациозной неуклюжестью перейти дорогу и исчезнуть за гаражами. Он движется спокойно, без суеты, не оглядываясь по сторонам, и странно, что в его час на оживленной дороге ни одного шального авто, словно мир давно привык к непонятному ритуалу. С тайной гордыней я думаю, что загадка эта - только для меня, что, стоит мне пропустить ежевечернее зрелище, - и бедняга окажется под колесами, а значит, я в почетных подмастерьях у провидения. Иной раз, когда накатит волна меланхолии и вспомнится, что никто не застрахован от участи калеки, я сожмусь от страха и жалости к себе. Порой же просто злюсь на убогость пейзажа. Однако, чаще безмолвно приветствую привычную фигуру в окне как славного знакомца. Но какие бы тональности ни владели мной, человек с тростью неизменно проделывает свой путь, презирая зависимость от меня и прочих мелочей мироздания. И остается благодарить хромого бога за то, что учит принимать вселенную без толкований.

Лошадь

Мне не довелось более встретить хотя бы подобие той зеленой лошади, что подарили мне в детстве. Впрочем, по совести говоря, она была вполне заурядной - пластмассовой, величиной с большого кота и левая задняя нога у нее возмутительно легко отваливалась. Но тем не менее это была замечательная лошадь изумрудного цвета. Обычно она спала у моей кровати, на полу, а не в постели, как и полагается порядочной лошади, но в один прекрасный день она исчезла. Я с пристрастием допросила родителей, и вскоре, помявшись и досадливо вздохнув, мать призналась мне, что отдала мою лошадь нашему несчастному родственнику, малолетнему мальчику, росшему в нищей семье, у которого почти совсем не было игрушек и он дни и ночи напролет болел всеми известными детскими болезнями. Я была не против несчастного мальчика. Более того, я готова была ему подарить целую дюжину своих игрушек. Но почему они отдали именно лошадь?! Любимую зеленую лошадь.

"Боже, - слышала я говорок матери из кухни, - я и не думала, что она так полюбит эту безвкусицу. Разве бывают лошади зелеными?" Отец не отвечал ей. Скорее всего, он как обычно просто не понимал, о чем речь...

Порой, когда к моему состраданию взывают всевозможные обездоленные, одолевают косматые попрошайки, льют злые слезы пенсионеры, заглядывают в глаза матери-одиночки и ноют картавые беженцы, я бормочу про себя: "...идите к черту, я вам и так отдала слишком много!"

Золотая мышка

Жила-была женщина, приплюснутая жизнью, с утра до ночи суетилась, добывала, мучилась, кормила, поила, спать укладывала и внимательно слушала обращения правительства, лузгая семечки. Работала библиотекаршей. Однажды ей выпала редкая удача: открывает она как-то несгораемый шкаф для никому не нужных, но особо ценных архивов, а оттуда - прыг! - Золотая Мышка, заместительница Золотой Рыбки на земле. "Ну, - тут же пропищала Мышка, - уж раз ты удостоилась чести меня освободить - загадывай желание!" Охнула и призадумалась женщина, а потом выпалила: "Верни-ка мне мою старую каракулевую шубку, в которой я в молодости с сынком генерала познакомилась, да сдуру отказала ему. Пусть дочка моя наденет эту шубку и богатого жениха не упустит". Удивленно пожала плечами Мышка, но шубка была тут как тут. На следующий день прибегает женщина на работу, бежит к шкафу и голосит: "Ох, Мышка, все напрасно, дочка ногами затопала и шубку мою старую надеть отказалась". "Загадывай второе желание, - отвечает ей Мышка, - но помни: чужой душе не угодишь". Не послушалась ее глупая женщина и попросила на сей раз старый картуз своего отца, который тот почитал как свой талисман и в котором по зыбкой логике должна была привалить удача ее сыну. На следующий день она вернулась в отчаянии к Мышке с той же обидушкой, что и вчера. Мышь не выдержала, топнула лапкой и пронзительно возмутилась: "Неразумная! Скажи мне, наконец, чего хочешь ты, или так и будешь прозябать до конца своих дней!" Женщина подпрыгнула от неожиданности, мыслишки заметались, как ртуть, в голове, и после она в замешательстве промямлила: "Хочу быть богатой, наверное..." Тут на нее посыпались золотые горы, а она смотрела да приговаривала с умилением, сколько теперь новых шубок да картузов можно прикупить.

Вздохнула тяжело Мышка, залезла поглубже в несгораемый шкаф и пожелала себе вечной спокойной ночи.

Отрывок из сочинения

Южные города - тоже города, только построенные мелким убористым почерком. Маленькие домики - как ступеньки, по которым при большом желании можно карабкаться ввысь. Здесь путаешься в масштабах и величинах, кажется - море так близко, что можно в него сигануть со скалы; звезды, близкие, сочные, ничуть не бледнее фонарей, звезды замещают любые светильники, ибо ночью со светом туго, южная ночь - самая ночь на свете. До всего словно рукой подать, колесо здесь - излишек цивилизации, и не в этих ли краях воспитываются паломники, путешествующие пешком в Иерусалим... А море, купающее сгущенный пастельный закат, - самый большой обманщик, ибо заманивает в самую свою сердцевину, где так глубоко и далеко от суши, что не дано представить ребяческому разуму человека, так же, как не дано измерить космос.

В одном таком городе по легенде в ущельях скал прятались беглые рабы, и когда они узрели поднимающихся к ним солдат, идущих не убить, а даровать им свободу, - беглецы прыгнули вниз. Они поторопились, бедолаги, и погибли напрасно, но, быть может, если посмотреть иначе, они спутали звезды с фонарями, они решили - попадут в воду и не разобьются или они, не желая возвращаться в нудный быт, навечно отдали себя стихии, которая, околдовав душу однажды, уже не отпустит никогда... А, впрочем, на том все грустные истории этих волшебных мест заканчиваются.

Поучения коммунального мудреца

... Выходи из дома свободно, небрежно, только так, как нравится тебе, но сбрасывай со счетов Встречу, которая может настичь тебя внезапно, застать врасплох, и одного твоего растерянного взгляда, беспомощного жеста, выдающего слабость твою, хватит, чтобы на годы ты остался второй скрипкой. Мы никогда не знаем, когда, где и кто предстанет перед нами, чтобы пройти рядом несколько шагов, несколько чувств, пару жизней. Но так или иначе, если волей небес совпадут время и место, то грех роптать на выбор судьбы, принимай ее избранника таким, каков он есть, и благослови его вопиющую непохожесть на вымышленные тобой идеалы. Вместе с тем не упускай ни своего шанса, ни чужого, и, если тебя случайно окликнут чужим именем, побудь ради забавы в неизвестной шкуре: вдруг тебе от этого случится выгода. Ибо никто никогда не знает, где, когда и кто черкнет страничку в его летописи, так гласит Великий Закон Неопределенности... Впрочем, поменьше случай меня и раскрывай рот, а главное - не грей чайник на моей конфорке и не ставь свою зубную щетку в мой стаканчик.

Предсказание

Скоро время переселения душ сменится эпохой пересадки сердец. Начнется все с красивой случайности, скажем, несчастному на грани гибели удачно пересадят сердце некоего N, а потом, оправившийся и готовый к радостям жизни, он ненароком повстречает вдову N и поймет, что эту женщину он любит давным-давно. Она ответит согласием, а киностудия XX Fox подсуетится и снимет по тому мотиву мелодраму с миллионными прибылями. Населением овладеет пересадочная лихорадка, люди начнут меняться сердцами, проблема взаимности будет решаться операционным путем. X любит Y, Y любит Z, а Z не любит Y - но нет ничего проще! X и Z подвергаются известному ченчу - и все довольны. А. богат и знатен, но ему страсть как надоели головные боли и бессонница, он жаждет безответственной свободы. Б. бедный и бездомный, вольный, как ветер, но ему страсть как надоели нищета и прозябание. Их беде нетрудно помочь... Из сего следует только одно: заранее подыскивайте себе пару, но не просчитайтесь, ибо обратного хода нет. Если gomo capiens и способен вынести такую экзекуцию, то лишь один раз в жизни...

Скульптор

Он помешался еще ребенком, испытав сильное возбуждение при виде женского башмачка. С тех пор ничто так его не приводило в волнение, как звук женских шагов, цокающий, лукавый, манящий. Он боялся его и одновременно с жарким нетерпением ждал, а когда, наконец, Он ловил чье-то легкое приближение, безумца бросало в сладкую дрожь. Парализованный смущением, Он никогда не подходил к женщине близко, а только с маниакальным вниманием утыкался взглядом в ее ноги. Дошло до того, что однажды Он украл туфельку своей кузины, и тогда его повели по врачам, повезли по больницам, и многие годы продолжались его напрасные скитания, пока Он не стал окончательно замкнутым и одиноким и не поселился в тихом пригороде, где никто его не знал. Во дворе его дома располагалась скульпторская мастерская, которая казалась заброшенной и безжизненной. Говорили, что скульптор давно покинул эти края.

И здесь тоже были женские шаги, как и везде, и никто не мешал кроткому больному тешить свою слабость. Но однажды Он услышал нечто божественное... Так могла идти только фея, только сотканная из воздуха нимфа, только ангел! Он купался в мечтах, млел, таял, но вот что настораживало - звук не приближался и не удалялся, он стоял на месте. Час, два... Глухой ночью, движимый вдруг взыгравшим в нем здоровым любопытством, Он выбежал на улицу. Никого. Только в старой мастерской горел свет, и увлеченный бородатый человек пыльными сильными руками мерно тюкал по камню. Это всего лишь вернулся скульптор.

И сумасшедший почему-то внезапно расхохотался. Он будто освободился от груза, годами тяготившего его. Он ничего не понимал, чувствуя только то, что исцеляется, оставляя безумие этому насмешливому миру.

Дурной сон

Что творилось бы, если б не мы владели собаками, а собаки - нами? "Счастливчикам" с хорошей родословной и подобающим экстерьером пришлось бы ходить на поводке, дышать в наморднике. в знак поощрения им позволялось бы валяться на хозяйской вонючей подстилке или грызть объедки с барского стола. Женщинам пришлось бы терпеть любовь постылых, но породистых, а после у них отбирали бы грудных детей и продавали в "хорошие руки". Не говоря уже о дрессировке... Боже, какое счастье, что большинство из нас ходило бы в дворняжках!

Посв. Т.

Давно не вижу тебя,, отчего выдумываю красивые истории про нас или вспоминаю, что, в сущности, одно и то же. Опять идем в любимое кафе, которое закрыто, рядом - слишком дорогое, и мы обречены, но просим веснушчатую китаянку подать нам кофе крепче положенного, и она почему-то соглашается. Все, что не съели, - четвертинку шоколадки - уносим с собой, ты называешь это "американской традицией", а я на выходе врезаюсь макушкой в низкий свод. В который раз удивляюсь глупому вопросу "в кого такая вымахала", да ни в кого, сама по себе! Садимся в чужую красную машину, и хозяин говорит: "Вы как хотите, а я домой". И мы - домой. Отмечать декабрьское рождество в истинно католическом городе. Представляем, как будет тепло, снежно, готически-остроконечно и для нас сказочно, потому что там все наоборот: люди слишком взрослые, а боги как дети. Иисус с Мадонной - куклы с накрашенными губами. Ну и пусть, хочется чего угодно, только другого, хотя и не едем в этот город, а едем все время домой, но получается куда-то. А дома едим готовое, из баночек, холодное, маринованное. На улице чаще всего зима с дождем, погодка, когда тебе особенно плохо. По глупости хочу почувствовать, как ты задыхаешься, но никогда не вижу тебя таким, а потому этого как будто нет. Ты умудряешься болеть один, а мы, значит, совсем не вместе, хотя так часто вдвоем. Как удивительная математическая величина, бесконечно, но тщетно стремящаяся к нулю, ты стремишься ко мне. Или все-таки тоже к нулю, ты слишком легкий, ты все легче и легче, я чувствую это, когда беру тебя под руку. Ты не можешь остановиться, мы все время едем, и быстро темнеет. Я смотрю на дорогу и желаю счастья одиноким ночным людям... Так где же, черт возьми, красивые истории?! Сплошная быль.

Вот видишь, твоя смерть ничего не изменила.