ЯРОСЛАВА СОКОЛОВА
СОН МЕЖДУ МОСТАМИ

С Дворцового моста видны были джинсы. Не полностью, только часть темно-синего мокрого полотнища, все остальное скрывалось в Неве. Сквозь проплешины ледяных кусков и вспененных намывов ничего было не рассмотреть.

– Утопленник! Утопленник!!! – кричали с моста. Народу прибывало у ограды, водители выходили из припаркованных в пробке машин и троллейбусов. Подледное течение чуть покачивало тело, но не сносило, баюкая, как спящего младенца в люльке, под сводчатым навесом моста.

– Как же он так, бедолага? Наотмечался накануне праздников?

– М-да, перед самым новым годом, надо же… К чему бы?

– Ну тащите уже веревку!! Кто-нибудь!

Из фургончика принесли моток веревки с привязанной на конце железной кошкой. Спустили множеством рук для надежности, долго болтали в воде и между льдинами крючковатым концом, наконец, зацепили.

– Тянем, тянем!!! – кричали те, что стояли ближе к перилам, оборачиваясь назад, потому что улов никак не поднимался. Только джинсовое полотно все шире и шире проступало под водой между центральными опорами Дворцового моста. По крупным льдинам врассыпную прыснули трещины.

– Боже правый, что это за… Мы, часом, не шпионскую подлодку подцепили?!! В маскировочном чехле?!!

Веревка вдруг лопнула, и толпа волной откатилась назад.

– Кошку, кошку утопили! Как теперь? – причитал мужичок в спецовке, сматывая остаток бечевы. Народ снова залепил свободные места возле ограды моста и вглядывался в воду. Нетерпеливое гудение транспорта отдалялось теперь в обе стороны от Невы, к Невскому проспекту и за Ростральные колонны. Водители и пассажиры ближних машин заполнили Университетскую и Английскую набережные и на вынужденном расстоянии наблюдали за процессом.

– И все-таки не чехол… Похоже на джинсы, настоящие. Вон, заклепки, и шлевки, только огро-о-омные. Огромные!!!

Из рук в руки со стороны Военно-Морского музея передавали маток троса. С другой стороны уже спускали к джинсам толстый кабель, подстраховывая троллейбусной упряжью. Самодельные грузоподъемные снаряжения почти вслепую крепили к шлевкам, поддевали под ремень и с опаской пробовали на прочность. Толпа поделилась всем мостом на правых и левых и тянула за металлические поводки в обе стороны. Там, где тросы заканчивались, люди вцеплялись друг другу в одежду и такими гирляндами заворачивали на свои набережные уже почти до моста Лейтенанта Шмидта, все равно закрытого на ремонт.

Из воды медленно поднимался громадный джинсовый массив, с которого соскальзывали примерзшие льдины и ручьями стекала темная невская жижа.

– Карманы!!! Задние!!! – выдыхала толпа, ослабляя хватку.

Следующая череда потяжек открыла клетчатую ткань, уходящую одной стороной в джинсы, другой – под ледяной пресс.

– Если у него с этой стороны туловище, значит, с той стороны будут ботинки, – крикнул мальчишка. Он давно удобно сидел на фонарном столбе, под новогодней лампочной снежинкой – настоящий херувим в сияющем веночке.

Большая часть тягачей бросила тросы и от одних перил Дворцового моста, петляя между пустыми примороженными машинами, побежала к противоположным. Так скучающие туристы носятся по черноморскому парому за дельфинами.

Но ботинок никто среди белой замерзшей пены не увидел, а прощупать было нечем, да и некогда. Через машины и маршрутки все поскакали обратно, скандаля за прежние места у нитей Ариадны, зацепленных за Бог знает какого Минотавра, кентавра или мавра.

Теперь тянули с удвоенной силой и даже с остервенением, будто претендовали на двадцать пять процентов от найденного сокровища. Тянули, а сами украдкой поглядывали кто на Эрмитаж, кто на Кунсткамеру, а кто даже на Петропавловку.

В какой-то момент все почувствовали, что тянуть стало легче. Совсем легко. Вот никто уже не дергает ни за тросы, ни за одежду впередистоящих, а масса медленно поднимается из воды клетчатой волной. Вот все наоборот отталкивают от себя тросы и чужие спины, и пятятся к другому краю моста, а огромное – что это? Все-таки тело!!! – растет и растет из речной грибницы, встает на джинсовые карачки, надувает парусиновые поделенные на квадраты мускулы, потоками возвращая Неве – невское, как пожарные вертолеты на показательных тренировках.

Люди смотрели на невиданное чудо заворожено, но с достоинством, как коренные петербуржцы, и с волнением ожидали появления головы. Потому что они понимали: голова – всему голова. И уж лучше бы человеческая – с такой есть возможность договориться. Как минимум, двадцать пять процентов.

И голова явилась невским берегам, правому и левому, и мостам, Дворцовому и Лейтенанта Шмидта, и университету, и Академии Наук, и Сенатской площади, и черному императору, поднявшему за загривок, как слепого котенка, своего застывшего коня, и морячкам в окошечках Дзержинского училища, беззвучно повторявшим «Быть российскому флоту!», и питерскому зимнему небу, еще и не такое видавшему за триста лет нависания над этим «бермудским треугольником».

Огромное мокрое тело выпрямилось, голова с черными кудрями, с черными тонкими усиками на пробор и в кепке поднималась выше мостов, Кунсткамеры, Ростральных колонн, Адмиралтейства и издалека даже казалось, выше Александрийского столпа. Великан поворачивался, переступая с ноги на ногу, хрустя льдинами и нагоняя волны на гранитные заснеженные ступени набережных. Он улыбался.

– Это же дух Невы! Нам про него на истории города рассказывали, – закричал херувимчик с фонарного столба. – Он плавает от Финского залива к Ладожскому озеру и обратно, крошит и гонит лед, напускает или останавливает наводнение… Дух Невы-ы-ы, мы узнали тебя-а-а!

Великан обвел взглядом людей, смотрящих на него с открытыми ртами, как детвора на Рождественского деда, сгреб с Невы небольшие льдинки и старательно разложил по крышам замершего транспорта на Дворцовом мосту. Люди, утираясь от брызг, накреняли головы, щурились, подпрыгивали, пытаясь разгадать ледяной ребус. Быстрее всех справился мальчишка со снежинкой, потому что сидел выше всех. Он прочитал по слогам послание во всю ширину моста:

– Мас-со-ва-я галл-лю-ци-на-ци-я.

Фраза серпантином заструилась во все стороны по набережным, улицам и площадям, где сбились с привычного городского ритма и сгустились темными и пестрыми проталинами на белом снегу остановленные увиденным чудом петербуржцы.

А чудо, тем временем, освободилось от привязи, мягко погрузилось в свою ледяную колыбель, стараясь не укрыть Невским одеялом самых прибрежных очевидцев, и слилось с темнотой в тени Дворцового моста. И лишь некоторое время спустя, в районе Лебяжьей канавки и дальше, дальше показался мелькнувший гигантский сапог со шпорой, адмиральская треуголка и богато расшитый краг, от которого отскочила золотая пуговица и закружила на набережной. Когда добежали до того места, ничего похожего на огромный блестящий круг не нашли, разве что крышку люка под желтым новогодним фонарем, зажженным в вечерних сумерках.

Так появилась еще одна городская байка, которую коренные петербуржские старушки рассказывают своим внучатам на манер современной сказки в канун Нового года.