ВИКТОР СОСНОРА
ГОРОД, В КОТОРОМ ЗАБЛУДИЛСЯ ЮМОР

        
                Пролог

В этом городе юмор блуждал, блуждал,
не блудил -- блуждал,
                    обалдел -- блуждал,
и блестела трамвайная борозда
в две линейки стальных борозда.

Юмор брел бороздой,
                   как трамвайный конь.
Вечерело.
         Строительные костры
поворачивали полотняный огонь,
стали краски, как рыси, серы.

Проститутки молились:
малы в цене
стали нынче тела --
                  за фужер вина!

Ликовал одинокий милиционер
где-то в парке,
               как филин
                        и как финал!

Он один ликовал.
Он один себя
научился доподлинно выражать.

Заблудился юмор.
                Стада собак
разучились вилять и ржать.

Потеряли потом кастраты-коты
за собаками юмор вслед.
Опустели излюбленные кусты:
ни пропойц, ни возлюбленных нет.

Потеряли юмор сто тысяч жен,
отдаваясь мужьям всерьез,
колыхался над городом детский звон
колокольных, кукольных слез.

Юмор был раскорячен, как "М" метро,
был как дворник,
                согбен и наг.
Над коричневой, чернорабочей метлой
бился фартук, как белый флаг.

Для него уготован был дом и сан,
добрый самый запас посул.

         --------------

Слава богу,
что все я выдумал сам,
и в такой эпизод раздул!


1

Ночь.
Город.
Стены зданий красные,
сходящиеся на вершине под углом.
Стены,
треугольные кирпичные арки.
На стенах
толстые белые водосточные трубы.
Оцинкованные.
Трубы позванивают, колеблясь.
Где-то позади города -- прожектор.
Синее рассеивающее освещение.
Из глубины города пробирается собака.
Дворняга.
Может быть, сука,
но не исключена возможность, что кобель.
Собака поднимается на задние лапы,
обнимает одну из водосточных труб
и о чем-то скулит.
Так скулит! -- без задних ног!
Не лает -- скулит.
Скулит -- не воет,
потому что нет луны,
а без луны собаке выть неподходяще.
Появляется милиционер.
Синее одеянье и белые перчатки.
Он опечален и пьян.
Этот поет и без луны.
Очевидно, в прошлом наблюдал милиционер,
как играют на струнных инструментах.
Потому что производит движения,
подражающие перебиранию струн.
Милиционер поет романс.

         Романс милиционера.

Надолго удлинились дни,
не летние теперь,
как не бывать теперь теплей,
так нет и нет луны.

А местопребывала тут
луна в последний раз
в зазоре краснокожих туч,
как нелегальный глаз.

Последний, кто луну видал,
Министр Карты Пик
с лицом,
        прозрачным, как вода
и гладким,
          как родник.

Он, пьяный, новолунья план
в парламент приволок.
То, может, не луна была,
а так -- блестел плевок.

Все вечно.
          И вино и ночь.
И непонятно нам:
-- Ничто не вечно под луной... --
А где она,
          луна?




Появляется художник. Кулаков.
Ему 30 лет.
На одну треть его волосы черные,
на две трети -- седые.
Он в сером пальто.
На пальто нацеплены
памятные значки всего Земного Шара.
Для развлечения.
Художник весел и пьян.
У него выправка офицера.
Кулаков галантно щелкает каблуками.

К у л а к о в:
Вашу ручку, мадам!

Милиционеру безразлично:
мадам ли, мсье ли, сеньорита ли,
он в таком состоянии,
которое допускает любые перевоплощения.
Милиционер братски протягивает руку.
Художник принимает руку,
как правительственную награду.

Ах, ваш романс, мадам!
Вы -- самая музыкальная милиционера
на Земном Шаре!
А вот почему нет луны?

М и л и ц и о н е р:
Я учусь на философском факультете.

Появляется поэт. Спартак Даву.
Он пра-пра-пра-внук
наполеоновского маршала Даву.
Он бежит с телефонной трубкой в руке.
Поэт непонятно пьян.
Волосы свисают на лицо,
как длинные черные сабли.
Даву толст
и бежит немного впереди своего брюха.
Сейчас он будет беседовать по телефону.
Целеустремленность этой беседы неясна,
потому что у трубки нет шнура.

С п а р т а к  Д а в у  (озабоченно):
Подожди, я переменяю ухо.

Поэт отнимает трубку от уха левого
и приставляет к уху правому.

Плохо слышно!

К у л а к о в:
Это вы метко подметили.
Слышно плохо.
             (веселится)

С п а р т а к  Д а в у:
Не вмешивайтесь в мои творческие планы.

М и л и ц и о н е р:
Я учусь на философском факультете.

Появляется жена поэта.
Она ведет четырех пьяных милиционеров.
Да и сама -- не первой трезвости.

Ж е н а  п о э т а:
Он должен быть здесь.
Он всегда убегает сюда
в творческую командировку.

Спартак Даву
вывешивает заранее приготовленную табличку
"Меня здесь нет" -- на грудь.
Теперь он стоит далеко позади своего брюха.
Жена снимает табличку.
Читает ее вслух.
Разъяряется.

Его здесь нет!
Необходимо проникнуть
в его творческие планы!

М и л и ц и о н е р ы (безразлично):
Необходимо проникнуть
в его творческие планы!

Ж е н а  п о э т а (Кулакову):
Когда поэт задумывает
творческий план,
я его немедленно сдаю в милицию.
И мне -- спокойно!

М и л и ц и о н е р ы (вразнобой,безразлично):
Преступно задумывать
неизвестные никому творческие планы.
Необходимо послать извещение
в милицию.

К у л а к о в (веселится):
А может, его навсегда
посадить в милицию?

Ж е н а  п о э т а:
Это не человечно.
А вдруг поэт ничего и не хотел
задумывать?
Нужно в милицию
во время задумывания.
И мне -- спокойно!

Собака лает.
Милиционеры умиляются, что все, как положено:
вот и собака лает.
Их смена закончилась.
Милиционеры укладываются спать.
Жена поэта прикрывает их прозрачной,
если так можно выразиться,
газовой тканью.
Кулакову надоело веселиться.
Он присаживается на тротуар.
Жена поэта уходит.
Тревожная.
Искать поэта.
Прожектор гаснет и здания становятся черными.
Но водосточные трубы
настоятельно белеют.
Собака уходит.
Зевая.
Нет луны.
Из одного из окон
вылезает целая семья в белом:
мужчина и двое взрослых детей в кальсонах,
женщина в нижней рубашке,
кошка -- неодетая.
Мужчина ступает на провод,
поднимает очи к небу.
Матерится.
Лунатики -- неудачники.
Нет луны. Влезают в окно.
Тихо в городе.
Только слышен заливистый храп милиционеров.
Заливистые колокольчики!
Вдруг Спартак Даву начинает
мрачным голосом орать народную песню.

          Народная песня.

Ох, и парень окаянный!
Ох, тельняшка синяя!
Плыл моряк по океану
собственными силами.

Плыл он методом древнейшим --
загребая ручками,
увлекался он донельзя
алкоголем,
          руганью.

В кабаках бывал и в прочих
высших заведениях.
Не ученый, не рабочий:
мысли -- безыдейные.

Был он пра-пра-внук Тацита
и Марии Медичи.
И выделывал досыта
разные комедии.

Так,
    когда луна пропала,
по такому фактору
привязал он пару палок
и поплыл к экватору.

Плыл он лихо, как окурок,
к волнам --
          по касательной.

А лукавые акулы
стали есть красавчика!

Уши съели,
          руки съели
и другие мелочи.
Не покинуло веселье
пра-пра-внука Медичи.

Стали есть его пониже,
даже ниже,
          чем живот...

-- Ничего,--
          сказал парнишка,--
все до свадьбы заживет!

Поэт укладывается спать,
ворча что-то в телефонную трубку.
Да осуществятся его творческие планы.
Остается один Кулаков.
Он развешивает флаги
по водосточным трубам.

К у л а к о в:
Завтра проснутся,
а на их улице -- праздник!

М и л и ц и о н е р (бормочет спросонок):
Я учусь на философском факультете.

-- Все хорошо, что хорошо качается,--
изрек мудрец,
разглядывая повешенного.

1962 г.