АНДРЕЙ СТОЛЕТОВ
АРХАИЧЕСКИЙ ТРИСТАН

ДРУГАЯ: "Хочешь, я тебя выдумаю? Сочиню про тебя сказку, буду смотреть тебя в ней – так хорошо придуманного мной, буду беречь и очень, очень любить.

Шипит кофе в кастрюльке. Густой как смола. Но мне не страшно. Мне совсем не страшно. Было время, когда я хотела умереть от любви.

Черный кофе в стакане. Черный кот на диване. Он – очень удивлен. Почему ты не хочешь быть выдуманным? Как не хорошо... Живая была бы сказка.

Когда некуда от себя деться,
Приходи из моего детства,
Из далекой солнечной сказки,
Мой Прекрасный Принц, сын Царский...

Это не тебе и не о тебе. Ты же не хочешь быть выдуманным!''

"Ходят по земле люди-убийцы. Голодными стаями серых волков. Скрипит дверь... Все, дальше жить невозможно. Опять... Все опять!.. все снова!.. Временами я дохожу до исступления. А иногда меня тошнит от ненависти к себе. Как не хочется жить! Как не хочется! Господи! Забери меня отсюда!!!

"... А если ты ни то, ни другое, ни третье, можешь быть уверен, что и тебя убьют, только без особой спешки..."

А впрочем, разве это имеет какое-либо значение?.. Конечно, нет. И все ваши слова – это только слова. Хочешь бросить в меня камень? Пожалуйста!

- В очередь! В очередь! Пристраивайся к ним.

- Ну, посмотри, какие милые лица... Все они очень часто называли себя друзьями, а всего-то сумели – только избить. Кто-то до боли, кто-то и больше. Беги же скорее к ним.

Смотри, тебе там как раз освободилось местечко. Бери в руки камешек,... да не этот – вон тот будет потяжелее.

- Размахнулся? – Ну, сильнее, бросай! ... Попал - Видишь, больно... Видишь, плачу... Доволен? Как хорошо!.. Следующий! Мы снова увидимся завтра, такие же, как всегда... Так ты не хочешь услышать мою Лунную?... – Не хочешь. Не надо... Не услышишь... и ты..."

ОНА:.....................................................

ОН: Немного суетясь, разливаю крепкий чай. Стаканы тяжелые, граненые, в рассеянном свете белой ночи жидкость отбрасывает сквозь прорези подстаканников темно-красные блики.

- Есть "подушечки"!... Ах, да, – в полной растерянности вытаскиваю из кармана пригоршню рафинада в обертках. – Есть еще такой, сайгоновский.... Как Вы любите? Гость с некоторым недоумением рассматривает фантики: голубые аэрофлотовские и зелено-оранжевые с мчащимся поездом, потом спохватывается:

- Не беспокойтесь, я чисто символически. Я подвигаю к нему стакан с чаем, достаю булку, вареную колбасу.

- Вам с лимоном?

- Спасибо. – Посетитель чуть усмехается. – Но право же. не беспокойтесь, я ведь не за тем пришел сюда.

"Воцарилась некоторая неловкость", ветки молодого клена о чем-то ожесточенно жестикулируют за окном. "Внезапный" порыв ветра распахивает форточку.

- Довольно свежо, – светски замечаю я. Гость откровенно смеется. - Предлагаю оставить околичности. Если вас интересует теория "мечущейся необходимости", я с удовольствием побеседую на эту тему, время еще есть.

Он барственно-грациозен, сопровождает свою речь широкими изысканными жестами, и я который раз жалею, что не смог прочесть "Черты сходства" Леонида Мартынова. ... Тонкий запах лимона, аромат русских папирос*. Серебристо-седой дым плывет по комнате и втягивается в окно.

- Может быть, лучше сюда, в кресле?..

- Нет, что вы, благодарю...

Мгновения проходят беззвучно, гость, казалось с трудом приподнимая подстаканник, прихлебывает чай. Наконец, в некотором смущении, я прошу:

- Если не трудно, Эммануил Яковлевич, напомните мне основные положения, чтобы было от чего отталкиваться...

- Все совершается с необходимостью, но сама "данная" необходимость не необходима. Все могло бы быть и иначе. Она случайность. Но если бы все было "иначе", то и это "иначе" совершалось бы с необходимостью, то есть оно было бы другой случайностью. Единства цели (телеологизма) в природе для нашего знания нет. Если бы такая цель была, то она достигалась бы любыми путями. Вы понимаете, Андрей?

"Необходимости" (я их ставлю во множественном числе), даже если они представляют собой не единичности, а циклы – суть сложнейшие организмы или системы, и их центросилы мечутся, сталкиваются друг с другом, борются друг с другом за господство, и господствуют друг над другом. Это метание и есть объединение "необходимости" со случайностью и со свободой. Эта способность для нашего научного знания стихийна, неразумна; она есть "вольность". Это метание и есть сочетание детерминизма с индетерминизмом. Это и есть диалектика природы. При столкновении одна из "необходимостей" или "центросил" побеждает в борьбе другую, вовлекая ее в себя или подчиняя ее себе, усиливаясь за ее счет. Одолевая одну центросилу за другой, эта более могучая центросила становится господствующей в данной системе сил: собственно говоря, она сама образует систему, являясь верховной властью этих же сил. Ее господство продолжается до тех пор, пока она со всей своей системой или внутри своей системы под влиянием внешних или внутренних взаимодействий не приходит в столкновение с новой центросилой, которая одерживает над ней верх. Тогда она или подчиняется господству этой новой центросилы, или распадается в процессе борьбы, подчиняясь частично победительнице, частично другим силам. В чередовании господства центросил и проявляется "мечущаяся необходимость" как всеобщий верховный закон природы, распространяющийся и на историю человечества.

"Мечущиеся необходимости" проявляются в качестве системы; то есть они проявляются как иерархия систем, как связи систем, борьба систем, господство систем: опять-таки, в качестве постоянств или констант природы. Вселенная таким образом представляется нам как совокупность играющих силовых центров.

ОНА:.......................................................

ОН: Я стою на одной ноге, левую прижав рукой к пояснице, без одежды, тело покрыто белыми и зелеными знаками огама. Время. Но колючие, едкие как рвота слова заклинаний не появляются на губах, потому что думаю о тебе!

- Ты – река... В тебя нельзя войти два раза – то. холодная и полноводная, как Нева, то -кристальный ручеек, мечущийся среди камней.

... Гераклит!

Милая, в мире не осталось легенд – /В Сумиеси, в бухте Суминое росли две сосны, красная и черная —символы вечной любви. Одна из них засохла еще в сорок пятом году!/ Я люблю тебя.

Тебе не нужно ничего, ты несовершенна — глаза цвета линялого кречета! — и боль пронзает тело. Но я знаю числа и начертания слов, для тебя я сделаю легенду о любви. Я — ирригатор — пусть сутки и сутки надо ворочать валуны по пояс в ледяной воде. Ночь не белая, а скорее голубенькая, четкая косая тень оконного переплета легла на пол – туда где меловые рисунки и круг. Юноша звонко произносит "риторику", — и мысль бьется, бьется, бьется найти во времени и пространстве единственную щель.

ОНА:.................................................
!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

ДРУГАЯ: "Такой удивительный сон приснился мне сегодня! Темные грозовые тучи нависают над полем. Желто-зеленая осенняя трава. Волнами пробегает ветер.

Навес из стальных каркасов, накрытый серебристой пленкой. Внутри широкий высокий железный стол на колесиках, под белой простыней. Все беззвучно. Сверкают молнии. Воздух влажный и тяжелый. Лежу на столе, уткнувшись носом в холодное железо, от сотрясений стол чуть заметно двигается.

Потом гроза кончается, и появляются друзья. Ольга и другие, и ты. Ребята дарят мне цветы, и я целую одного из них.

Тебе больно, и Ольга говорит осуждающе:

- Не мучай его!

Мне тоже больно, но я бегу по склону и просыпаюсь."

Люди! Мерзавцы! Весна пришла! Разве она для вас?

ОН: Беседа течет медленно и непринужденно, прерываясь то извинениями, то новыми и новыми папиросами и чаем.

— В рощице на маленьком острове Хриса, что возле Лемноса, был муравейник. Поднималось и заходило солнце, выпадал дождь, дули Зефир и Борей, сменялись зима и лето. и муравейник жил, подчиняясь своим муравьиным законам и —- атмосферным воздействиям.

Но вот однажды чья-то тяжелая сандалия опускается на муравьиный холмик, крушит его и снова исчезает — для муравьев — в небытие. Вслед за катастрофой — краткий период хаоса, и — "центросила" муравьиной жизни вновь вступает в свои права, — холмик отстраивается, и так далее, и тому подобное.

Не прекрасный ли пример "мечущейся необходимости"?

А это всего-навсего пробежал терзаемый угрызениями совести Неоптолем, чтобы отдать оружие несчастному Филоктету.

Муравейник уже возвращается к нормальной жизни, но через четверть часа здесь же сломя голову пронесется Лаэртид, спасаясь от отравленных стрел фессалийского царя...

— Вы хотите сказать, что гибель муравейника произошла из-за того, что Одиссей из засады подслушал прорицателя Гелена сына Приама, из-за того что... из-за того что... и так ab ovo.

— Именно так, Эммануил Яковлевич.

— На ваш утрированный пример мне пока нечего возразить, но хотелось услышать более общие соображения.

— Хорошо. Я мог бы сформулировать это таким образом. Ваша система несомненно произошла от Филис и Нейкос, Эрос и Антэрос древних. Конечно, она шире и гибче, "центросилы" меняются, исчезают, возникают, но принцип — остался тот же! Давайте лучше взглянем на возникающую картину как бы сверху: Вы описываете множество объектов-"необходимостей". внутри каждого из которых царит жесткий детерминизм. Эти объекты "мечутся, сталкиваются друг с другом,..."борются" друг с другом" — передают друг другу энергию, иногда сливаются, друг друга плющат — классическая картина не абсолютно упругих соударений! И почему-то это Вы называете индетерминизмом! Но ведь и тут все определяется. Не "мечущаяся необходимость", а детерминизм детерминизмов! — просто следующий уровень того же самого.

Голосовкер Эммануил Яковлевич, давно умерший русский философ неожиданно весело смеется, ставя на стол свой стакан.

— Лучшим доказательством моей правоты мог бы послужить сам факт этого чаепития, но — это не аргумент в споре! И все-таки я скажу. Вы, Андрей, по-видимому представляете себе мир в виде часового механизма — множество сцепленных зубчатых колес. Тронешь одно, — повернутся все — в зависимости от сцеплений и силы трения. К сожалению, это слишком упрощенная модель — ведь в ней никак не рассматривается вопрос об отношении частей и целого.

Действуя на часть, вы не всегда измените целое, действуя на целое, можете не затронуть часть. Именно качественный скачок между частями и целым и определяет понятие "мечущаяся необходимость". Между уровнями жесткой связи нет, и ваш красивый "детерминизм детерминизмов" остается словами...

— Эммануил Яковлевич, давайте я заварю свеженького, а то скоро светает.

— Теперь можно и с лимоном!..

ОНА:..................................................

ДРУГАЯ: "Почему я не могу убить себя сейчас!? Почему не имею на это права!

Лежала одна. В пустой квартире.
В черном платьице, так похожая на школьницу.
В том самом черном — помнишь,
тебе оно еще очень нравилось.
Уснула. Будто уснула.
Вот отражение ее – недвижно
в полированных стенках серванта.
И кажется, что спит.
/"Я так хорошо представляю тебя спящей"/
Странное и немного смешное, а теперь страшное прощание:
"Желаю здоровья, успехов в работе
и счастья в личной жизни..."
как эхо: и счастья в личной жизни... и счастья...
Две двери заперты на ключ. Немые свидетели происходящего.
Сирень, как замечательно сладко пахнет сирень.
И черные лепестки засохших роз на ковре.
Почему бы мне не уснуть?
Я так устала...
Почему бы мне не уснуть?..
Пусть у меня тоже будет генеральная репетиция.
Десять таблеток димедрола.
Так просто — растолочь в порошок, смешать с чем-нибудь и выпить.
И тихо-тихо уснуть...
Одиночество в пустой квартире не способствует любви.
Для того чтобы лучше сохраниться, я помещаю себя в куб со льдом. Отогреешь ли ты меня? Захочешь ли отогреть?"

ОНА:!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
!!!!!!!!! !!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

ОН — ирригатор, стоит над берегом, прислонившись к скале, и смотрит вниз — /все тело болит от перетаскивания камней, но это не важно/ — сейчас появятся!.. Свинцовое небо, ослепительное море, черный валик гниющих водорослей вдоль охристой полоски пляжа. Юноша прижимается к скале еще теснее, — появились!.. — Две тонкие фигуры, мужская и женская, идут по твердому мокрому песку — те самые. Отсюда не видно, но он знает — у девушки серые глаза, три шрама на щеке, и левое ухо необычной формы — квадратное.

... Подошли к ручью. Мужчина тяжелыми прыжками — с валуна на валун — пересекает поток и, не оборачиваясь, чуть замедляет шаги, поджидая спутницу, замешкавшуюся сзади.

— После родовой травмы одна нога толще и сильнее – и нога срывается с косо положенного ирригатором камня. Короткий всплеск — три фута ледяной воды. Ирригатору больше нечего здесь делать, и он, покачиваясь, бредет от моря, еще выше, в скалы. Но все равно оборачивается. — Девчонка, рыжая, бесстрашная, не боящаяся ни смерти, ни лошадей, задрав мокрый подол, выкручивает его. Виден золотистый лобок и худые ноги.

— Ручей оказался смелее тебя! — презрительно бросает она своему молчаливому спутнику. Героиня внизу наконец-то теряет невинность, (это совсем не так больно и страшно, как она предполагала), а ирригатора, все ползущего к небу, скручивает как тряпку и уносит неумолимый закон причинности. Пространство и время, раздвинутые безумным усилием воли,опять смыкаются.

Уже рассветает. Он лежит на дощатом полу веранды, залитый собственной черной блевотой, и пытается что-то сказать, ...про Марию Французскую:

— .. .Ле о жимолости!..

У него все вышло, все получилось. /А в соседней комнате мирно спит девушка по кличке "источник наслаждений", а может быть, чистит и полирует себе ногти на ногах./

ДРУГАЯ: "Однажды я встретилась с девушкой, которая говорила, что хочет покончить с собой. Не смаковала, нет — эта дура заигрывала со смертью. Она хвасталась ею. примеряла, обсасывала и облизывалась. Фальшивая в душе своей, фальшивой душонке! Какая мразь! Бесстыдный "униженный" фальшиво-елейный смешочек! /"Ах, он не дает мне снотворное, а я — мне ночью не заснуть!"/

Эта привычка лгать — лгать всем, и самой себе. И себе — прежде чем всем. И произносится это так, что даже идиоту ясно /мол, дай он мне снотворное, я бы уж использовала его как надо!/. А дай ей на самом деле — ведь даже не отравится, испугается, затрясется ее душонка, спрячется — и всегда оправдает, обелит и отмоет себя.

Чистейшие души, бесцветные души, бесстыдные души, уютные души, удобные души, согласные души, трусливые души.

Потому что не знает она, что такое смерть, и никто не знает. И это не просто мерзко. И это не просто страшно. И это не просто тяжело. Знаете ли вы, что такое ужас безумия? Нет. И кто не чувствовал, не узнает.

Ужас смерти — это не просто страх души перед страной откуда нет возврата — это ужас всего живого, всего твоего организма перед тем, куда пытается затолкать его твой обессилевший мозг. Человек — живой организм, а мозг — управляющий центр, и когда мозг не может управлять, а организм не хочет умирать — это не просто страшно. Когда ты пытаешься убить свое тело, а оно этого не хочет, не хочет, не хочет, и не подчиняется тебе. Оно восстает, и ты сходишь с ума и остаешься жить. Или сходишь и не остаешься — это получше, это не так плохо. Или не сходишь и остаешься — тогда можешь считать, что тебе не повезло. Потому что — то что ты испытал — это не хорошо. И не верь дуракам, которые говорят, что испытания закаляют и укрепляют душу. Это не те испытания. Есть испытания, которые душе не нужны. Зачем тебе больная душа? Не красиво. /Больная — страдающая, возвышенная, обманутая, отвергнутая./ Нет, натурально, гадко, отвратительно больная — в гноящихся язвах, покрытая струпьями, пролежнями. Ты хочешь, чтобы твоя душа сочилась гноем?

Неужели ты этого хочешь? Поверь мне, этого не стоит хотеть. Плохо быть разумным душевнобольным. Ты все равно сходишь с ума, и знаешь об этом. И не можешь этого избежать, и ничего не можешь с этим сделать.

Для того чтобы убить свое тело, нужна очень сильная душа. Потому что тело будет сопротивляться. Оно живое — тело, все равно живое, и не будет умирать. И запомни — не один миг, не одну секунду придется тебе бороться с ним. Это будет долго, мучительно и очень страшно.

Я держу в своих руках смерть. Маленькие белые пакетики. Почему ее не было у меня тогда? Мне не пришлось бы так мучаться. Почему она пришла ко мне сейчас, когда уже не нужна? (Но разве можно давать гарантии — любая из них недостаточно надежна.) И, вместо того чтобы провалиться в черную яму, я лежала в полном сознании, а сердце стучало так страшно, содрогаясь от напряжения. Оно билось с фантастической рваной амплитудой, то в горле, то в легких, то в животе.

Оно надсаживалось, дрожало, рвалось, стонало, хрипело, рыдало, и не было нервов, а одна огромная гудящая стальная пульсирующая пленка боли. Это была жуткая ночь, полная страдания и безумия, и ужаса.

То что началось в больнице — эта болезнь, я бы назвала ее психоз нервных клеток. /Болезнь прогрессирует с ужасающей быстротой./ Как страшно умирают нервы! Прежде чем погибнуть — они сходят с ума. Последним погибает мозг, и тогда люди называют тебя — сумасшедшей. Но до того как он погибнет — ты с невероятно отчетливой ясностью осознаешь это, и то что не в твоих силах этого избежать. А потом, если тебе как-то удается выбраться, на всю жизнь остается страх."

ОНА: — Он сумасшедший! Crazy!

Ну почему в меня влюбляются только сумасшедшие?

Не могу, не могу, не могу, не могу!.. — Обхватив голову руками, она раскачивается из стороны в сторону, но жестокая рефлексия напоминает о китайских болванчиках, маятниках, метрономах, а за окном качается в такт ветвь березы, и мир на скорую руку прошит дурацкими соответствиями.

— О sink heute nieder, Nacht der Liebe!..** — начинают свой сорокапятиминутный любовный дуэт Фриц Уль и Биргит Нильссен.

Святое письмо

Слава Богу, Святому Духу, Богородице
Малыш 12-ти лет встретил Бога.
Бог дал ему письмо, сказал — Письмо перепишешь и
разошлешь в разные стороны.
Малыш так и сделал и выздоровел.
Одна семья переписала это
письмо и получила через 36 дней
счастье. Другая семья получила это
письмо и порвала, получила большое
горе, болезнь.
Перепишешь это письмо 22 раза,
получишь через 36 дней большую
радость. Это письмо проверено.
Продержишь это письмо больше 3-х
недель, получишь большое горе,
болезнь. Это письмо должно обойти
весь свет.
Переписка идет с 1936 года.
обратить внимание, как идут Ваши дела?

* На званых обедах подаются после рыбы.