На "Опушку"



За грибами

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Вячеслав Кочнев(текст)
Павел Васильев(фото)
ОКНО В РОССИЮ

ОКНО В РОССИЮ

(Чтобы посмотреть любую фотографию в увеличенном виде, кликните по ней.)

Фото Павла Васильева

Сегодня западный ветер. Нева идет вспять. Балтийские волны штурмуют невский гранитный берег. Тополя, роняющие пух, послевоенные ленинградские тополя как будто бегут вдоль каналов, гонимые непреклонным западным ветром, рожденным где-то в недрах Атлантики, в горячих и глубоких недрах таинственного Гольфстрима, бегут на восток – туда, откуда навстречу им приходят -

	Тревожное дыхание тайги,
	Горячий ветер азиатских далей.
		(Валентина Лелина)
	

Петр Великий прорубил окно... Окно в Европу? Пушкин, ни разу в жизни не побывавший в Старом Свете, объяснил это именно так. Но представляется, что сам монарх, стремившийся вырваться из азиатских пут татарской Москвы, мог видеть этот акт зеркально: окно в Россию. В Петербурге Европа заглядывает в Россию стилистически: в северной столице Европа возвращается в Россию также, как сейчас, на пороге третьего тысячелетия Европа проникла в Кремль в лице "европрезидента" Владимира Путина, все члены семьи которого изъясняются на главном европейском языке (конечно же, не немецком) с той непринужденной легкостью, что и на родном. Путин – плоть от плоти и кровь от крови Петербурга. В этом смысле Путин – реинкарнация “царственного плотника”. И теперь снова – после семидесятилетнего забвения – Петербург – будущее России, Новой Руси. Сегодня вся страна, да и весь мир удивленно и вопрошающе заглядывает в таинственную душу Санкт-Петербурга. Как же можно рассмотреть ее и понять? Проще всего сделать это глазами художника.

Фото Павла Васильева Фото Павла Васильева

Фото Павла Васильева Фото Павла Васильева

Фото Павла Васильева Вот фотографии Павла Васильева. Сам он коренной петербуржец, о чем можно было бы и не упоминать, это ясно из его работ. Он слышит всю многоголосицу северной столицы, образы его работ вполне акустичны. Более всего он любит аполлоническую ясность петербургского ветренного вечера, и большинство его образов подчеркнуто ясны – никаких туманов. И никаких намеков на модерн стихов о Незнакомке и на утонувший в осенней мороси Петербург Андрея Белого. Павел Васильев весь из аполлонического начала XIX века, его блистательный имперский николаевский город в полной мере родствен Петербургу Пушкина:

	Твоих оград узор чугунный,
	Твоих задумчивых ночей
	Прозрачный сумрак, блеск безлунный...
	И ясны спящие громады
	Пустынных улиц, и светла
	Адмиралтейская игла. (...)
	Лоскутья сих знамен победных...

Фото Павла Васильева Фото Павла Васильева

Фото Павла Васильева Вот точный стихотворный портрет Петербурга Павла Васильева. Вот колонны Исаакия – твердыни Православия, а значит, по слову николаевского министра просвещения Уварова, Самодержавия и Народности. Эти колонны торжественно, подобно органным трубам, поднимаются вверх, а наверху возникает фронтон, символизирующий неколебимую власть Самодержца. Вот один из огромного количества львов, населяющих центр города, на Адмиралтейском проспекте возле дома Лобановых-Ростовский. Лев – символ Царя, и город, в котором живет такое количество каменных, бронзовых и прочих львов не может не быть столицей. Везде реминисценции Рима: вот обыкновенный питерский фонарь, отправленный в фашину – пучок ликторских розг, светильник вместо топора. Вот фонарь в дневное время: это не фонарь, это тень от света, светящего в ночи. Фото Павла Васильева Почему православные храмы так настойчиво симметричны? Павел Васильев видит свято-исидоровскую русско-эстонскую церковь глазами человека нашего века: она как бы перечеркнута электропроводами... Симметрия православных соборов, как и симметрия двуглавого орла, есть, несомненно, символ соединения Востока и Запада под общей кровлей Великой Империи. А вы никогда не задумывались над тем, что если грифон выпустит изо рта металлический трос, удерживающий Банковский мостик, то мостик обрушится в канал, а грифон улетит, растаяв в голубом безоблачном небе императорской столицы...

И Петербург исчезнет как видение. Блистательное видение цезарианского Рима. Но Петербург живет, Петербург тайно транслирует свою волю Кремлю, а оттуда – всему миру. Волю последней великой империи христианского мира и первой великой империи третьего тысячелетия.