НИКОЛАЙ ЯКИМЧУК
ТАНГО В ПУСТЫНЕ

Она выходит из подъезда. Ей лет 25–27. А может быть и больше. Энергичная, четкая, спортивная. Он сидит на винтовом стульчике. Лет ему 45–50. А может быть и больше. Пока всё.

Г а р к у ш а (держа в руках бутылку пива). Какой душный день, а? Просто жара несусветная!

О н а (усаживаясь на другой такой же стульчик). Дурак какой-то, честное слово.

Г а р к у ш а. Это вы мне?

О н а Это я не вам.

Г а р к у ш а (прихлебывая). А-а-а… Жара немыслимая. Все кишки выматывает.

О н а. Это вы мне?

Г а р к у ш а (задумчиво). Да как вам сказать… (Пауза.) А вы верите в чудо?

О н а (как бы не слыша его). Так все хорошо начиналось. Охи. Вздохи. Романтическая поездка, не в какой-нибудь там зачуханный Париж, а в пустыню Наска, в Перу, между прочим!..

Г а р к у ш а. Это вы о чем?

О н а. Да так. Сама с собой разговариваю.

Г а р к у ш а. А-а… И я… (Пауза.) Скверная привычка.

О н а. Нет! Я ему говорю: ты меня не понимаешь. Наска наской. Но я существо. Жен-щи-на! А это совсем, милый, другое измерение.

Г а р к у ш а. Это — я так думаю — вы опять не мне.

О н а. Да. Это я ему. Пусть подавится этой своей Наской. Я, говорит, не в Париж тебя свез, а в эту самую Наску… Подумаешь, главный менеджер!.. Все выгоду ищет… На здоровье людей наживается…

Г а р к у ш а. Ну, это ты зря. Зло-то так не надо, не надо… Даже если и справедливо… Не надо… Я и своей говорю — не надо… Расходиться — так тихо, мирно, без истерик…

О н а. Расходится… У нас вон свадьба через неделю… Уже наряд подвенечный почти готов… Я думала — он человек необычный. В Перу повез вместо Парижа… А оказался, как все…

Г а р к у ш а. Как все. Как тысячи других. Это правда. Мы все, увы, одинаковые. (Пьет.) Рыбалка, пиво, бабы, спорт. Автомашины, яхты, катера. Баксы, бани, коньяки. Офшоры, банки, скутера. И так далее. Вот простенький мужской мир. Несколько утрированный, конечно.

О н а. Не хочу. Я о другом мечтала. Клятвы при луне. Признания. Они жили долго и умерли в один день.

Г а р к у ш а. И все? А если тебе, к примеру, новые туфельки понадобятся?..

О н а. Ну, финансы, это само собой… Как без них-то…

Г а р к у ш а (грустно). Во-во…

О н а. Ну, что вы!

Г а р к у ш а. Ну, ясно!

Пауза. День догорает. Легкие сумерки опускаются на город.

Г а р к у ш а. А жизнь-то моя прожита. С пивом или, там, без пива — не знаю. А только все уже произошло…

О н а. Все-все?

Г а р к у ш а. Не будет никогда этого восторга, этой радости узнавания мира. И не зацветет что-то там. И не запахнет. И девочка с острыми лопатками, тонкая, как тростиночка, — не прикоснется губами к твоим губам. А если и прикоснется, то совсем по-другому. И не почувствуешь ты уже ничего… (Пауза.) Вот только пиво…

О н а. Грустная картинка.

Г а р к у ш а. Да уж. Прям-таки безнадежная.

О н а. И неужели нельзя поменять что-то?

Г а р к у ш а. Не знаю. (Пауза.) А ты смогла бы?.. Сыграть ноктюрн на флейте водосточных труб… Ведь тоже в каких-то своих сетях плаваешь...

О н а. Нет, он хороший, конечно. Только какой-то уж очень запрограммированный. Целый день с этими лекарствами крутится. А ночью по субботам — в клуб. Танцы, рулетка, "экстази". В понедельник — опять по регламенту. Жизнь. Колея.

Г а р к у ш а. А я ночью проснулся. Сыром пахнет. Мышами. Где я? Одиноко, странно, бессмысленно. То ли жил, то ли нет. Жизнь моя, иль ты приснилась мне?!

О н а. А потом эти корпоративные праздники… такие же фармацевты. Кредитные линии. Дебеты. Кредиты. Ну, не скучно ли?

Г а р к у ш а. Это ты мне?

О н а. Да не знаю я… Просто вот все рассказываю. Богу? Вам? Себе?

Г а р к у ш а. А у нас дача есть. Плохенькая такая. С верандой. Крыша протекает. А я люблю в грозу там сидеть. Пиво, гром, молнии, вобла. Жи-и-знь! И куда-то в иные выси мысль улетает. Думаешь: а зачем это все, весь наш бег жизни? Для чего-то нужно. Только цели явления на этой земле мы не знаем.

О н а. Это как-то уж очень мудрено вы говорите. Хотя… Я вот в театральный решила поступать. Понимаю, что пролечу, как фанера над Парижем. Послезавтра первый экзамен.

Г а р к у ш а (оживляясь). А я в самодеятельности играл! Гамлета, между прочим. Только он мне никогда не нравился. Мстительный он какой-то, смирения в нем нет, а только энергия разрушения.

О н а (продолжая о своем). А иногда мне так жалко его сделается. Просто взяла бы и усыновила!

Г а р к у ш а (доставая из кармана рулетку). Вот, держи! (Начинает постепенно отходить, рулетка разматывается.) Вот, смотри, как время нашей жизни тянется… С каждым шагом… Куда-то…

О н а. Конечно, это забавно! Фокус этот… А я вот все думаю: а, может, я его не люблю вовсе? Просто судьба соединила для чего-то. И — все.

Г а р к у ш а (сматывая рулетку). А вот смотри, мы с тобой зачем-то сближаемся… Закон мужчины и женщины.

О н а. Да, здорово!.. Ну, вот приехали мы в эту Наску. Пыль, жаркое солнце, скука. Ну, рисунки, конечно, эти гигантские на земле. Им ведь несколько сотен лет, да?

Г а р к у ш а. Не знаю. Я как-то вообще запутался. Какие рисунки? Куда течет время?

О н а. Я смотрела на них и думала. Кто-то нам хочет помочь. Или — предупредить. Или — сообщить что-то очень важное. А что? Вот в чем вопрос.

Г а р к у ш а. Это еще Гамлет трактовал. (Пауза.) Она странная. Я ей кричу через дверь: услышь мя, Господи! Нет, не слышит. Не чувствует. Не понимает.

О н а. А может, мне монолог Гамлета этого вашего произнести?

Г а р к у ш а. Только…

О н а. Только…

Г а р к у ш а. Месть. Мелко это. Хотя страсти всех нас одолевают.

О н а. А вчера он и заявил: у меня трудный период в жизни, а ты меня совсем не поддерживаешь. Я говорю: это тебе кажется, милый. А сама думаю: а, может, правда? Может, я как-то на себе уж очень зациклена?

Г а р к у ш а. А мы все на себе зациклены. Я, что ли, не такой? Тоже ведь все в одну дуду дую. Тоже ведь не подарок, да?

О н а (осматривая его). Ну, не знаю… А вот вы жену-то свою — любите?

Г а р к у ш а (пауза). Любил. Хотя... Любовь еще быть может. Нет. Не может. Не получится.

О н а. Вот вы себе уже границу и поставили. Все! Дальше — стоп-машина, понимаете. Надо верить и куда-то двигаться. Может, в этом есть какой-то смысл?

Г а р к у ш а. Вот и я так думал когда-то. Но год за годом проходит, а все одно и то же.

О н а. Может, вы не по тому пути шли.

Г а р к у ш а. Может быть. Не отрицаю.

О н а. Вещей-то у нас много, электроприборов, холодильников, телевизоров, стереомагнитол, кактусов, ковров персидских, халвы аравийской, ликеров, консервов, салями, креветок, дубленок, крабов, столешниц… А вот… счастья что-то не видно. Сбежало, как молоко. (Достает из пакета бутыль молока, брызгает вокруг, на себя, на него.)

Г а р к у ш а. О! Как предметно! Но ведь я и так вполне понимаю.

О н а. Так не хочется домой возвращаться!

Г а р к у ш а (с чувством). О, как я вас… Сил нет — начинать заново, а надо бы… она так отдалилась от меня… И мне жаль ее, потому что она тоже одинока, только не осознает этого.

О н а (поднимаясь). Ну, вот, и славно поболтали…

Г а р к у ш а. Подождите! Давайте выпьем! Чисто символически. Ведь сегодня 21 июля. День рождения.

О н а. У вас? Поздравляю! Желаю!

Г а р к у ш а. Не у меня. Сегодня рождение Хемингуэя.

О н а (разочарованно). А-а! Что-то слышала. Знаменитый голливудский актер?

Г а р к у ш а. Да-а! Иные времена, иные лица. Когда-то это был самый знаменитый писатель по ту и эту сторону океана.

О н а. Писатель?

Г а р к у ш а. Еще какой!

О н а. Пойду я, а вы выпейте. Вам он, вероятно, чем-то дорог.

Г а р к у ш а (достает из-за пазухи портрет Хемингуэя, ставит его на стул, где сидела Она). Ну что, старина! Ты жил в этом мире на полную катушку. Ты был свободен, как никто другой. Ты — был. Ты оставил нам свои свидетельства. Спасибо тебе — за всегдашнюю поддержку. (Отпивает глоток, ставит пивную бутылку рядом с портретом.)

Затемнение. Звучит музыка Сергея Курёхина. I часть "Воробьиной оратории". Свет возрождается. Он сидит на вращающемся стуле. Рядом — второй такой же стул. Вообще, во время предыдущей и последующей сцен Он и Она сидят на этих стульях. Когда их разговор сближается, они медленно, реплика за репликой, поворачиваются друг к другу. Когда каждый говорит о чем-то своем, то их лица "едут" в разные стороны света. Итак… День другой.

Г а р к у ш а. Мерцание жизни. Трудная поступь времени. Все эти Шекспиры, Сервантесы…

Она выбегает легко, воздушно.

О н а. О! Это вы?

Г а р к у ш а. Это не я. Гамлет, принц Датский.

О н а. Интересно: теперешние датчане похожи на него?

Г а р к у ш а. Разве что своими отменными колбасками.

О н а. А у меня сегодня было собеседование. Прошла успешно.

Г а р к у ш а. Поздравляю. (Пауза.) А я нынче собеседовал со своей женой. Полный развод. Но, кажется, не окончательный.

О н а. Не могу понять простых вещей: почему двум симпатичным людям не жить вместе?

Г а р к у ш а. Я — Гамлет, принц Дасткий. Месть — мое ведущее состояние. Понимаю ли я, что мстить бесполезно? Наверное, да. Я забыл, что я христианин, дочь моя. Вот в чем моя драма.

О н а (тревожно). Вы что?

Г а р к у ш а. Я попал в этот водоворот отношений. Женщины. Гертруда, мать моя, согрешила. Невеста моя, Офелия, могла бы согрешить. Вот и не выдержала бивней этого мира. Уплыла вслед за венком.

О н а. Что с вами?

Г а р к у ш а (проводя рукой по лицу). Ничего! Минутное блаженство каприза. Гамлет, это, конечно, не я. Вообще надо о нем забыть и отдаться обыденной жизни. По утрам жарить яичницу с ветчиной, по вечерам — пить пиво. А днем потеть в конторе, узнавать котировки акций, покупать и продавать. И даже иногда предавать. Это неизбежно при честном бизнесе.

О н а. Я вас не понимаю.

Г а р к у ш а. А я и сам себя не понимаю. Темна моя жизнь и необъяснима. (Достает из кармана палочку "бенгальского огня".) Вот, попробуем осветить! Несите спичку!

О н а (взволнованно). А есть ли? (Хлопает по карманам.) Вот! (Достает зажигалку.) Бросила курить, между прочим!

Г а р к у ш а. Похвально, дщерь моя! Сигаретный дым чрезвычайно соблазнителен и безумен. Итак! ("Бенгальский огонь" зажжен.) Осветим все вокруг и прежде всего себя самое. Ау! (Подносит "огонь" к ботинкам, поясу, лицу.) Вот ты каков, да?! И что же мы видим?! А ничего не видим. Все то же глупое лицо неудачника, несостоявшегося гения.

О н а. А у меня все впереди?

Г а р к у ш а (зажигая другой "бенгальский огонь"). Сейчас изучим. О, еще все возможно: точеный профиль, изысканные ножки. Вот только сердце! (Застывает.) По-моему, оно еще спит. Оно еще не вулкан, еще не Везувий. Оно еще не научилось любить.

О н а. Неужели вы все это видите?

Г а р к у ш а. А как иначе, дитя мое? У меня есть только один выход: видеть, знать. (Пауза.) Других. Себя же, увы, не постигаю.

О н а. Странный вы какой-то.

Г а р к у ш а. Будешь странным тоже, коль странность у тебя на роже. Эпиграмма. Не на меня. Но — похоже.

О н а. Итак, что же нам дальше делать?

Г а р к у ш а. Ровным счетом ничего. Глядишь, так и время жизни спокойнее пройдет.

Звучат выстрелы, взрывы.

О н а. Где-то стреляют.

Г а р к у ш а. Возможно. Умереть от пуль и осколков — небольшое геройство. А вот устоять в этой жизни — для этого необходимо веселое мужество.

О н а. А вчера он мне и заявил: неужели ты считаешь себя талантливой актрисой? И усмехнулся так зло. А я чуть не в слезы.

Г а р к у ш а. Говорят, плакать полезно.

О н а. Вранье все это. Все эти теории. Все эти психоаналитики. Ну их!

Г а р к у ш а. Не так все просто, моя милая. Ты еще, в сущности, юная хищница. А я — стрелянный воробей. (Поднимает голову к небу.) О! Смотри! Дирижабль летит!

О н а. Где?! Где?!

Г а р к у ш а. Да вот же: летит себе и летит, ни на кого не обращая внимания.

О н а. Ой! Где?! Не вижу!.. Да где же?!

Г а р к у ш а. Летит себе и летит. Они, дирижабли, такие. Я с детства мечтал на них полетать… Не довелось… Отправиться в Африку или на Северный полюс. Как я грезил этими путешествиями!..

О н а. Не вижу, не вижу! Г а р к у ш а (опуская голову). Все, пролетел! (Пауза.) Вот тебе, бабушка. И Юрьев день…

О н а. Это вы мне?

Г а р к у ш а. Это я ему. (Кивает в сторону неба.) Так… А где же моя трубочка? Не курю, знаете, бросил. Вредная привычка. Так держу, для антуражу.

О н а. Ди-ри-жабль. Странное слово. И дирижер, и большой симфонический оркестр… Он мне и говорит — пойдем в Филармонию. Сегодня великий тенор Доминго. Все наши идут. Конечно, это половина месячного жалования. Но иначе — никак. Я не могу не пойти. Все — идут.

Г а р к у ш а. А умираем мы все поодиночке. Живем вместе, да, а уходим по одному.

О н а. Вы куда-то собираетесь уходить?

Г а р к у ш а. Не о том речь. Впрочем, пора, вечереет.

Где-то неподалеку раздаются взрывы, выстрелы.

О н а. Ну, всего вам хорошего. Будьте осторожны. Может, еще доведется свидеться.

Г а р к у ш а. Надеюсь. В этой жизни или в другой — не имеет значения. Ариведерчи!

Она исчезает. Он выходит на авансцену. Неподалеку пулеметная очередь, взрыв.

Г а р к у ш а. Мы все когда-то уйдем из этого мира. Хотелось бы дожить до старости. А зачем? Ну, еще лет сорок-пятьдесят тащить этот воз, финал-то тот же. Жизнь непостижима, непостоянна, непредсказуема. Вот там за углом опять стрельба. И кто-то, быть может, умрет. А мы равнодушны. Мы уже к этому привыкли. Ведь главное — мы-то живы. Пока. И наши часы — на башнях. Это потом, в суетной маленькой старости наши часы превратятся в нервические наручные. Потом. Когда уже суп с котом. (Пауза.) Я понимаю — вам все это скучновато. Не развлекает. Не оттягивает. И меня, кстати, тоже. Но поймите, дорогие мои, — надо. Я ведь и сам не очень хочу во всем этом участвовать. Думаете, у меня своих забот мало? Надо на даче баньку рубить, крыть крышу рубероидом, разводить кусты роз, устраивать старшего в консерваторию. Выяснять отношения с женой — замечательный, между прочим, увлекательный спектакль. Но. Что-то высшее зовет меня говорить о жизни и смерти. Мы ведь приходим в свое время и уходим в свою вечность, понимаете?! Мы странные гости на этой странной земле-страннице. Единственный смысл нашего здесь пребывания — Бог и Любовь. Все остальное — уязвимо. (Пауза.) Однажды Сталин позвонил Пастернаку. Есть такой апокриф. Говорили о разном. В конце разговора Пастернак сказал: "Иосиф Виссарионович, мне надо с вами встретиться, поговорить". "О чем же?" — спросил вождь. "О жизни и смерти", — ответил Пастернак. Сталин, не прощаясь, повесил трубку. Короткие гудки…

Уходит. Слышны короткие телефонные гудки. И вот сквозь них проступает музыка Сергея Курёхина — "Воробьиная оратория", часть I. Постепенно музыка затушевывает гудки. Одна музыка на сцене. Затемнение.

Вечер следующего дня. Появляется Она. В руках у нее пластмассовый синий тазик. Стирает носовой платок (достав его из кармана). Появляется Он.

Г а р к у ш а. Добрый вечер! О, что это ты?

О н а (с чувством). А он все плавает в Интернете! Нырнул и… с концами. Я ему говорю: пойдем погуляем! А он в ответ: погоди, сейчас закончу. Четвертый час сидит. А по телеку криминал с рекламой. И прочее "мыло". Дай, думаю, займусь каким-нибудь человеческим делом. Вот, вышла, как валдайская крестьянка, платочек постирать.

Напевает старинный русский романс.

Г а р к у ш а (прижимая руки к сердцу). Хорошо как! Душевно!

О н а (застенчиво). Стараюсь.

Г а р к у ш а (достает платок из кармана). Может, и мой?.. Он, в общем-то, не грязный. Но очень хочется просто человеческого участия.

О н а. Давайте, давайте! Раньше в фанты играли, а теперь вот…

Г а р к у ш а. Пена летит, как в детстве, когда мама стирала. Мы жили у самой железной дороги, возле станции, а рядом произрастал околостанционный пруд. По вечерам дачники топали с авоськами с электричек, а потом шли купаться. И долго плескались в воде, до самых чернильных сумерек.

О н а. А потом?

Г а р к у ш а. А потом — суп с котом. Как экзамен?

О н а. Перенесли на послезавтра.

Г а р к у ш а. Надо готовиться… Только как — вот в чем вопрос!

О н а. Вот именно! Ведь вы такой знающий человек — вот и подсказали бы. Тем более… (Пауза, задумывается.)

Г а р к у ш а (после паузы). Говорят, ангел пролетел. Тихо-то как.

О н а. Это так редко бывает. Все что-то грохочет и грохочет.

Г а р к у ш а (взяв в руки свой платок, разглядывая его на просвет). Хорошо постирали! Чисто, изысканно, без суеты! В общем, удалась стирка!

О н а. А он этого, скорее всего, и не заметит вовсе.

Г а р к у ш а. Это бывает. Мужчины вообще начинают что-либо примечать лишь после сорока. А до того — гон диких животных сквозь чащу.

О н а. В каком смысле?

Г а р к у ш а. Образ такой. Куда-то мчимся, не ведая будущего, не разбирая дороги.

О н а. А-а! Теперь понятно. Значит, с ровесниками иметь дело бессмысленно?

Г а р к у ш а. Я этого не говорил. Это всего лишь версия, не претендующая на обобщение.

О н а. То есть мне на ваши высказывания внимания не обращать?

Г а р к у ш а. Не обращай! (Пауза.) Ну, постирали, теперь давай порепетируем.

О н а. Очень хорошо. Делу — время. Потехе — час.

Г а р к у ш а. А театр — это что? Дело или потеха?

Раздается пулеметная очередь и взрывы.

О н а. Слышали?

Г а р к у ш а. Слышал. Гамлет мстит. Залили весь Эльсинор, понимаешь, кровью. Тоже мне первый страдающий интеллектуал. Безумец, понимаешь, в каком-то смысле. Человек страстей, впрочем, как и все мы.

О н а (смотрит на него удивленно, но как будто в первый раз). Странный вы все же. Совсем не похожий на других.

Г а р к у ш а. Это видимость. Первое впечатление. А так — я обычный рядовой неудачник. Все в моей жизни уже произошло. И т. д. Ну, ты знаешь…

О н а. Знаю. Только что-то здесь не так. Слишком вы умный. Такие неудачники не бывают.

Г а р к у ш а. Еще бы! А горе от ума — читала?

О н а. Читала! А что Чацкий? Знаменитость. Человек респектабельный и богатый.

Г а р к у ш а. Хорошая трактовка! Наше поколение думало иначе!

О н а. Ваше! И куда вы все пришли?

Г а р к у ш а. Вот именно!

О н а. Итак, начнем репетицию, да? С какого места?

Г а р к у ш а. С этого самого, с монолога. To be or not to be.

О н а. Можно я своими словами — как я его поняла?

Г а р к у ш а. Если я председатель приёмной комиссии, то — пожалуйста. Никаких возражений.

О н а. Итак, я — Гамлет.

Г а р к у ш а. Да-да. Гамлет, соблазнённый и призванный призраком на месть. Призрак, собственно, и есть Лукавый, толкнувший Гамлета под руку. И этот незаурядный принц поддался страстям кровавым. Вот в чём его драма. Понимаешь?

О н а. Не совсем. Я — по-своему. С женским уклоном на всю эту ситуацию, хорошо?

Г а р к у ш а. Попробуем. Поищем. Встань спиной к зрителям. Голову запрокинь к небесам — ты же у Создателя спрашиваешь — быть тебе или не быть. Итак.

О н а. Вот так? Голову вверх?

Г а р к у ш а. Да! Попробуй обратиться к Создателю. Это очень непросто. Представь себе, что вокруг никого и ничего нет. Ты, Гамлет, принц Датский и Господь Бог.

О н а. Непростая задача. Я раньше как-то об этом не думала. Попробую...

Г а р к у ш а. Итак... Смелее, всё получится.

О н а. Гамлет. Быть или... Всё оставить, как есть. Смирение — вот высшая добродетель, да? А мы всё не смиряемся, а тщимся справедливости для целого мира. И готовы умереть в борьбе за это. И счёты с жизнью — завершены? Всё — кончено, конечно. Ни мук, ни снов. Иль всё же будет сон — за гранью, там? Вот и ответ. Какие сны в том смертном сне приснятся, когда мы горних ангелов узрим? Какие — вот в чём вопрос?! И потому безропотно несём несчастья наших дней. И тащим униженья: от вельмож, от близких, и от дальних. Град насмешек бездарностей, раздавленное чувство — влачим всё это к гробовой доске. Зачем? Удар кинжала рубит все концы. И так легко, и так невыносимо?! Но неизвестность нам смиряет жест ухода. Что там — после смерти? Ведь ни один оттуда ещё не возвращался... Вот и смиряемся с определённым злом. Знакомое, оно не так страшит, чем ужас неизвестности. И трусость колебаний — без конца. И как цветок решимость наша вянет. Ведь не решить задачи этой бледной. Так погибают замыслы с размахом, вначале обещавшие успех. Но довольно! Офелия! Сестра моя и радость! Прильни ко мне, забудемся, о, нимфа!

Г а р к у ш а — О ф е л и я. Мой принц, чем я могу смятенному духу вашему помочь?

О н а. Увы, благодарю. (Пауза.) Ну, как?

Г а р к у ш а. По-моему, остро и не скучно. Браво! Гений!

О н а. Ну, ладно... Пойду. Мой принц, надеюсь, вынырнул из Интернета.

Г а р к у ш а. До встречи! Может быть, снова свидимся на этой земле.

Раздаётся взрыв.

Г а р к у ш а. Будь осторожна, красавица. Всё так неспокойно, остро! Столько соблазнов! Будь аккуратнее, собраннее! Чти время! Ибо, как говорил апостол Павел, "времена лукавы". Следи за секундами — брызгами нашей жизни.

Наклоняется к тазику с водой, ритмически, молча, плещет ею. Это длится секунд 30. Потом возникает наша тема — музыка С. Курёхина. Свет гаснет. В полутьме исчезают Он и Она. Лишь танцует под "Воробьиную ораторию" изящная девушка в милицейской форме. Танец завершается.

Д е в у ш к а (громко, в зал). Итак, прошло пять лет!

Появляются Он и Она. Садятся на те же самые стулья.

О н а. Ха! Ты мне обещал горы золотые! И что же — ни золота, ни гор.

Г а р к у ш а. Опять двадцать пять! Да ты сама порядочная лгунья!

О н а. Кто — я? Да это ты мне заморочил голову. Я — бедный, я — несчастный. Всё у меня уже в прошлом... Я — неудачник, герой, Гамлет. Бил на жалость. А сам — банкир банкирыч... И один банк у него, и второй... И третий наконец-то подмял... Враньё, враньё и враньё!

Г а р к у ш а. Ха! А ты?! Жених корпоративный, пустыня Наска... А на деле — никого. Полная нищета и одни фантазии в голове. Красиво так "пбрить"?

О н а. Дурак!

Г а р к у ш а. Сама дура!

О н а. Это ж надо — не различать таких изысканных фантазий. А быть плоским и зелёным, как банный лист.

Г а р к у ш а. Не оскорбляй меня. Заметь: я тебя вывел в люди.

О н а. В люди? Эти твои скучнейшие миллионеры. И это ты называешь люди? Безумные автоматы по производству денег. И в этом наше счастье, да?

Г а р к у ш а. Не упрощай. Ты имеешь всё.

О н а. Кроме счастья.

Г а р к у ш а. Что ж. Возможно. Но и тогда, пять лет назад ты, кажется, была несчастна.

О н а. "О, счастье — краткий миг. И суть его — несовершенство". Так сказал поэт.

Г а р к у ш а. Цитируешь?! Ты бы лучше вспомнила, из какой дыры я тебя вытащил!

О н а. Да сам-то ты сидел в дыре. То есть в норе. Правда, в золотой. Но это, по-моему, ещё отвратительнее.

Автоматные очереди, взрыв.

Г а р к у ш а. Что-то они сегодня больно разошлись. Вообще, когда мы с тобой познакомились, стреляли реже.

О н а. И ты был значительнее. Умнее.

Г а р к у ш а. Раньше надо было думать. Я и сейчас такой. Только ты меня обманула, обвела вокруг пальца.

О н а. Да и ты хорош: всё дул в одну дуду. Гамлет, мол, я, Гамлет. Сумасшествие имитировал.

Г а р к у ш а. Да это отдушина была моя банкирская, понимаешь? Душа-то ведь тоже неба хочет. Не хлебом единым, дура!

О н а. Отстань! Сам придурок!

Г а р к у ш а. Ну, вот! И — договорились, да?! Ради этого стоило затевать жить вместе. Чтоб вот так.

О н а. Я думала, у тебя есть воображение. Я ошибалась.

Г а р к у ш а. Как знаешь. Плати, конечно, за ошибки. Но воображение у меня есть.

О н а. У тебя? А что ещё у тебя есть? Деньги?

Г а р к у ш а. О! Это — немало. Деньги это страшная сила. Мистическая.

О н а (по-женски, нелогично). Всё равно раньше было лучше. Я была молода, у меня всё было впереди! И вот прошло пять лет. И что же? Всё — позади, как и у тебя. (Пауза.) Это ты виноват! Ты меня заразил бациллой пессимизма и неверия.

Г а р к у ш а. Я вижу, ты хочешь спустить на меня всех собак. И сделать козлом отпущения. Не выйдет, милая. Мы с тобой в одной лодке.

Раздаётся взрыв, пулемётная очередь.

О н а. Совсем близко! Как бы они не добрались до нас!

Г а р к у ш а. Всё возможно, хотя я и принял кое-какие меры предосторожности.

О н а. Выставил противотанковые надолбы?

Г а р к у ш а. Не только.

О н а. Вот раньше...

Г а р к у ш а (перебивая). Раньше, раньше... Да, раньше всё было по-другому. И цветы были другие. И запахи ароматнее. И страсти резче. И ты была моложе. На целых пять лет.

О н а. Идиот!

Г а р к у ш а. Да, да, милая, моложе. И знаешь, что всё это означает? Только одно— приближение старости.

О н а. К тебе или ко мне?

Г а р к у ш а. К нам обоим. Ибо мы с тобой — хотим того или нет — единое целое. Единое негармоничное целое.

О н а. Вот это ты выдал! Иногда на тебя находит. Сквозь частокол глупостей.

Г а р к у ш а. Ты очень нетерпима, резка, несправедлива. Ко мне... А колье, которое я тебе вчера подарил, носишь с удовольствием. Что это всё означает? Неблагодарность? Неблагородство?

О н а. Что ты привязался ко мне? Надоел хуже горькой редьки со своим благородством...

Г а р к у ш а. Вот-вот. Раньше ты была абсолютно другая. Совсем иначе смотрела на мир. А теперь одни амбиции и злость.

О н а. Это всё ты!..

Г а р к у ш а. Не думаю... Я, конечно, тоже не подарок...

О н а. Ну, хочешь, я попрошу у тебя прощения?

Г а р к у ш а. Не надо. Для чего? Чтоб потом оскорблять ещё пуще.

О н а. Ну вот. (Пауза.) Идиот.

Г а р к у ш а. Я так и знал. А ты просто дура.

О н а. Какая-то бесконечная колея. Замкнутый круг. Исчезли надежды. Остались злые будни. Нет волшебства. Отчего всё так? (Пауза, смотрит на часы.) И время остановилось.

За окном взрывы, автоматные очереди.

О н а. Смотри, штукатурка осыпалась. А там, наверное, пуля.

Г а р к у ш а. Скоро они прикончат друг друга. Бесперебойная бессмысленная вражда. Они все сошли с ума. Я пытался внести ноту стабильности. Я создал три банка. Кредиты идут исправно. Капитал растёт. Но они безумствуют ещё пуще. (Пауза.) Да и ты по большому счёту играешь в их игру.

О н а. Извини, но каков мужчина, который рядом, такова и женщина.

Г а р к у ш а. Извини, но какова женщина, которая рядом, таков и мужчина.

О н а. А помнишь, как ты меня вдохновлял играть Гамлета?!

Г а р к у ш а. И, между прочим, очень неплохо получалось.

О н а. Надо было поступать в театральный.

Г а р к у ш а. Надо! Но ты ведь тогда всё сочиняла: и про мужа-фармацевта, и про институт...

О н а. Мы врали оба! Но каждый, заметь, о чём-то заветном. Тогда мне тебя хотелось жалеть.

Г а р к у ш а. А теперь?

О н а. А сейчас — только слабое отвращение. Но ведь так же я недовольна и собой.

Г а р к у ш а. Как разомкнуть этот порочный круг?! Каких радостей испить? Может, действительно, отправимся в путешествие в Перу. Исследуем пустыню Наску.

О н а. Жара. Горячие камни. Эти гигантские рисунки на растрескавшейся земле.

Г а р к у ш а. Для чего-то. Вот и разгадаем, даст Бог!

О н а. Это — тайна, пойми! Как? Если мы друг друга раскрыть не можем! А наоборот — удаляемся куда-то по необъяснимым траекториям всё дальше и дальше.

Г а р к у ш а. Потому что боимся отдать друг другу друг друга.

О н а. Где-то я читала: если не отдано всё — не отдано ничего.

Г а р к у ш а. А вот это?! (Достаёт из карманов связки бус, бижутерии, бриллиантов, колье.) Сейчас я тебя окружу магическим бриллиантовым кольцом! (Создаёт круг из бус, где Она — в центре.) Вот! Отдаю всё, что нажил непосильным трудом! (Звучит музыка С. Курёхина.)

О н а. Не то, не то! Я совсем не это имела ввиду!

Г а р к у ш а. Я — тоже! Но ведь и бриллиантовая сторона играет в жизни женщины существенную роль. Да? Скажи, только честно, да?

О н а (переступая черту круга, выходя, с вызовом). Да! Да! Да!

Г а р к у ш а. Вот твой главный недостаток: с каким трудом ты выдавливаешь правду...

О н а. Ах, вот ты чего захотел? Боюсь, если я скажу тебе всю правду, ты просто увянешь.

Г а р к у ш а. В смысле?

О н а. Весь. Правда, которую могла бы рассказать женщина... В общем, постарайся обойтись как-нибудь без неё.

Г а р к у ш а. Ты всё время мне противоречишь! Ты всё время со мной в контрах! Зачем? Умо-не-пости-гаю!

О н а. Это потому, что ты такой особенный. Яркий. Совсем непохожий на других. К сожалению.

Г а р к у ш а. К счастью.

О н а. Именно к несчастью. И вообще ты мне — надоел.

Г а р к у ш а. Ты всё время противоречишь себе!

О н а. Вовсе нет! Просто тогда была мода другая: носили холщовое, летнее. Соломенные шляпки. Платья с фижмами. Оренбургские пуховые платки. Кожаные сандалии с ремешками. Вельветовые ботинки. Костюмы с люрексом. И вообще — тогда больше умели любить!

Г а р к у ш а. Да-да, что-то изменилось! Совсем, казалось бы, неуловимое. Вот стрелять стали больше.

Взрыв, автоматная очередь. Он хватается рукой за сердце, медленно оседает на стул.

О н а. Что с тобой? Пуля?!

Г а р к у ш а (прислушиваясь к себе). Кажется, нет...

О н а. Подожди, милый, сейчас я сбегаю за лекарствами.

Г а р к у ш а. Поздно. Не надо. Уже — не надо.

О н а. Да что же это с тобой, Господи! Потерпи! Сейчас я вызову врача!

Г а р к у ш а. Постой! Дай мне руку! Не уходи! Как будто ночь, как будто сновиденье, как молния среди кромешной тьмы!

О н а. Что, больно, милый?!

Г а р к у ш а. Не знаю. Словно в первый раз это со мной. И — пожар заката перед глазами.

О н а. Какой закат? Белый день на дворе!

Г а р к у ш а. Я так вижу. Не спорь. Не будем тратить силы на выяснения. Давай — о главном.

О н а. Давай! Только как? Мы совсем разучились!

Г а р к у ш а. А ты помнишь, как всё таинственно начиналось? Эти волшебные детские радуги... Прятки до самых зелёных сумерек... Лапта, городки, купание в тёплой воде на даче... Бесконечный мир... И всё, что нам открывалось тогда, было переполнено будущим.

О н а. Ну, потерпи, ладно? Сейчас я схожу позову доктора...

Г а р к у ш а. Мне казалось — ещё усилье — и мир полюбит меня. И я с упорством бобра строил дома и плотины. А теперь я не знаю зачем всё это. Ведь всё — "вечности жерлом пожрётся и общей не уйдёт судьбы".

О н а (укачивая его). Ну, ну, ну! Всё будет хорошо. Это — пройдёт. Все эти философемы. Пострадаешь, помучаешься — и пройдёт. И мы начнём все сначала, да? Ведь мы на самом деле еще и не пробовали понять друг друга.

Г а р к у ш а. "Вот окончится жизнь — и тогда уж начнётся!"

О н а. Вы всегда усложняете. Мужчины. Доверьте этот мир женщине. И всё будет фантастически красиво.

Г а р к у ш а. А у меня не получилось, видишь. Я и вправду неудачник. Деньги — это ещё не всё. Совсем не всё. Они мне говорили: деньги — это инструмент. Это — свобода. Да ничего подобного! Более зависимого человека, чем я — трудно представить.

О н а. Хочешь уйти? Не уходи!

Г а р к у ш а. Ты меня или спасёшь, или окончательно погубишь. Я это тогда сразу почувствовал — пять лет назад.

О н а. Мы, наверное, делали что-то не так?!

Г а р к у ш а. Надо было жить по законам сновидения. И помнить главное — нет там абсолютно никаких законов.

О н а. Надо было смириться. И не бросать друг в друга кости.

Г а р к у ш а. И укрывать бушующую в нас злость...

О н а. Тебе лучше?

Г а р к у ш а. В каком-то смысле. Я всё отпустил. Вот только сердце не очень справляется, видимо.

О н а. По-моему я люблю тебя.

Г а р к у ш а. Это — мимолётное!

О н а. Нет! Это такое странное чувство... Как будто я впервые плыву в море, понимаешь?

Г а р к у ш а. А хорошо бы и вправду начать сначала! Не исхалтуриваться, не подстраиваться, не подлизываться! А быть самим собой! И — только! Не отступая от лица! А?!

О н а. А давай, правда, уедем в эту самую Наску. Построим хижину. Будем кактусы выращивать. А в них и влага, и салаты из них можно готовить, и хлеб печь... И разговаривать почти не будем, точнее сказать — спорить... А только исследовать, исследовать, исследовать... А потом раскроем тайну этих загадочных рисунков и получим Нобелевскую премию... Но даже если и не получим — это всё равно... Будем жить трудно и счастливо. Долго. Очень долго. И умрём в один день. И вознесёмся, быть может, и там узрим ангелов... И небо в алмазах... И воспарим, и почувствуем эти бесконечные токи Вселенной... И оттуда, издалека, посмеёмся над страстями нашими... И нам сделается, наверное, легко и приятно...

Г а р к у ш а. Ох, что-то давит...

О н а. Только не уходи... Эти пять лет пролетели бессмысленно, впустую. И теперь я знаю — что надо делать.

Г а р к у ш а. Но время не повернуть вспять. Мы сыграли, кажется, бездарно...

О н а. Я, помню, была маленькая. И плыла на пароходе по реке. И вот именно тогда, я помню, совершенно чётко, увидела свою жизнь... Всю-всю... И мне стало так пронзительно, и так ясно... Да! Я видела тебя! Твоё лицо! Я люблю тебя, милый! Ты такой нелепый, странный, занудный! А я люблю тебя всего! Вот сейчас!

Г а р к у ш а. Когда я ухожу...

О н а. Нет, нет! Ты не уйдёшь! Ты восстанешь! Ты — красив! Ты — прекрасен!

Г а р к у ш а. Боюсь, ты меня идеализируешь.

О н а. Но от любви д о ненависти всего шаг.

Г а р к у ш а. Кто мы? Бредущие в этой слепящей тьме. Шаг за шагом. В никуда.

О н а. Мы дойдём! Вот увидишь! Откроются новые горизонты! Мир заблистает!

Взрывы, автоматная очередь.

Г а р к у ш а. Они уже всё взорвали... Скоро доберутся до нас...

О н а. Любовь защитит нас!

Г а р к у ш а. Не здесь. Я имею в виду — на земле.

О н а. И мы отпразднуем победу, и всё переменится. Мы будем шататься по всем городам мира, по всем каньонам, по всем морям — и излучать на дальних и ближних энергию счастья.

Г а р к у ш а. Хороший монолог. Всё-таки жаль, что ты и вправду не поступила в театральный.

О н а. Не смогла. Не сумела. Как сумеем, так и сыграем, да?

Г а р к у ш а. Понимаешь — жизнь — это варианты. Но с каждой секундой их всё меньше и меньше.

О н а. Господи, дай нам сил начать всё сначала! Приоткрой нам покровы свои! Не лишай нас тайны!

Г а р к у ш а. Я ухожу куда-то в иное измерение. И там — я буду деревом. Без словес и чудес этого странного мира.

Сцена слегка затемняется. Выходит девушка в милицейской форме. Танцует под музыку Сергея Курёхина. Полное затемнение. Свет вспыхивает вновь.

Г а р к у ш а. Трудный сегодня был спектакль. (Вытирается полотенцем.) Даже не знаю — почему. И зал, вроде, слушал чутко. И мы с тобой держали роли. Только...

О н а. Не знаю, мне кажется, мы легко играли.

Г а р к у ш а. Легко-то легко, только как-то... без вдохновения. В общем, по-моему, ты сегодня не в настроении.

О н а. Опять я? А вы? Сами говорили, что устали от глупостей рода человеческого.

Г а р к у ш а. Ну, да, говорил. А что мне остаётся? Приходят какие-то серые дни. Жара. Будни. Все — толкаются. Все хотят благ цивилизации. Но их не хватает на всех. Пряников этих. (Достаёт из кармана часы.) Вот, смотри. Играли сегодня на семь с половиной минут меньше. А почему? Спешили. А куда?

О н а. Вот вы лично куда?

Г а р к у ш а. Честно? Домой! Актёрство — актёрством. Вдохновение — вдохновением. Но футбол-то никто ещё не отменял! Прямая трансляция!

О н а. Простенько и со вкусом.

Г а р к у ш а. Вот именно! И не надо меня переусложнять. Я — простой, в сущности, человек. Хотя, отчасти, безусловно... (Пауза.) Ну, что ты на меня так уставилась? Думаешь, не хватит решимости договорить?! Пожалуйста: гений. Ещё раз — ге-ний. Вот и всё. И ничего страшного не произошло. Пьес, конечно, хороших нет — приходится играть во всяких этих... разных... Ионески там, Беккеты... Но — ничего! Талант не пропьёшь. Да!

О н а. А почему так? Вот на сцене мы талантливы, а в жизни иной раз чудовищно бездарны... Когда приходим домой — куда это всё уходит, а?

Г а р к у ш а. Вот всё ты хочешь докопаться! Вынь тебе и положь все тайны на тарелочку с голубой каёмочкой! А я почём знаю... Слушай! Вот всё хотел спросить... Только честно, да? Ты действительно репетируешь в антрепризе у Бубусова "Гамлета"? А? Всё, всё! Тайна?! Понимаю. Могила. Ни-ко-му! Тс-с!

О н а. Только между нами, да?

Г а р к у ш а. Ну, конечно! О чём ты говоришь...

О н а. О Гамлете. Бубусов хочет, чтобы Гамлета сыграла именно я. Женщина.

Г а р к у ш а. О! О! О! Значит, мужчины уже не годятся, да? Значит, мы не способны?

О н а. Не знаю. Почему же? Вы — способны на многое. Если не на всё. Но я так счастлива, что меня позвал Бубусов. Он такой отдельный, особенный. Он умеет как никто другой напоминать нам о таинственности этого мира... Вот его Гамлет. Хотите — покажу немного.

Г а р к у ш а (с азартом). Ну, ну, ну!

О н а. Примерно так... (Пауза.) Сцена, где Гамлет наставляет актёров. (Пауза.) Итак, господа актёры, говорите свои роли как я вас учил: легко, без запинки, как бы между прочим. Только не орите, не нажимайте. И воздух эдак не пилите руками. Во всём ищите "золотое сечение"! Даже в потоке, буре, урагане, "всемирном потопе" — будьте сдержанны. Когда я вижу эти грошовые страсти! Ну, в самом деле! Здоровенный детина, надсаживаясь, рвет перед вами чувства в клочья. Это ведь просто смешно! На потребу толпе, которая только это и понимает! А нужны полутона, а не поролоновые чувства. Надо играть не по законам быта, а по прихоти сновидения! Это и есть истинная жизнь! И — главное: во всём слушайтесь интуиции. Мне иногда встречались такие типы!.. Боже! Они так нелепо двигались и завывали... Кто смастерил эдаких болванов?! И ещё! Ни в коем случае не говорите больше, чем написано...

Г а р к у ш а. Вот-вот! Браво! Пора и честь знать! Прощай, до завтра!

Уходит. В полутьме звучит "Бесамо мучо" — и это почти танго — танцует девушка в форме. Мгновенное затемнение. На одном стуле — Она. На другом — кукла. Мужеского пола.

О н а (кукле). Постой! Не уходи! Мы не сказали самого главного! Ни себе — ни публике! Давай начнём всё сначала! Я понимаю — это невозможно! Или — возможно?! Иногда мне кажется — так. Иногда — эдак. Ритм Вселенной. Она провоцирует нас на жизнь. (К публике.) А знаете что? — давайте попробуем шагнуть в неизведанное. Вот сегодня. Сей-час. И, быть может, нам откроются сияющие истины. Ну, не истины, так хоть грани их. Какие-то отблески. Проблески. Ведь мы все пока совершенно не готовы для счастья. Мы вообще не знаем, что это такое. Мы живём неловко, бестолково, нелепо! И совершенно не знаем для чего. Семья, дети, быт. Работа, карьера, деньги. Встречи, разлуки, расставания. Не то! Не то! Не то! Может быть ради Любви, которая пронзает наши слабые души, да?! И вот ещё что: это — вечная тема. Мужчина и женщина. Два полюса, образующие мир. Плюс и минус. Когда мы в раздрызге, раздрае — всё рушится. Останавливаются пароходы, сходят с рельсов поезда. Кометы начинают дрожать и вибрировать и менять свои траектории. Просыпаются вулканы и низвергают потоки лавы. (Пауза.) А зачем нам лава? Пусть лучше будет "лав" — любовь то есть, по-русски говоря... Вот!

Ну, что ты молчишь?! А? Я понимаю — тебе легче отмолчаться. И ты слаб, поскольку ты мужчина. А двадцать первый век — это время женщин. Это наш час. И если мы выстоим, то и вы уцелеете. Понимаешь?

Ну, ещё бы! Поэтому и молчишь. Ладно, давай потанцуем. И тут окончательно увидим, сможем мы с тобой поладить — или нет? Эй, танец начинается!

Она подходит к кукле мужеского пола, делает книксен, и они медленно танцуют ("Бесамо мучо"). Постепенно свет гаснет. Возвращается Он во вспыхнувших софитах. На стуле рядом — кукла. Женщина.

Г а р к у ш а (обращаясь к кукле). Вот вернулся! Забыл сигареты... (Пауза.) А ты-то что домой не идёшь?! Уже все разошлись. Хочешь ещё поиграть? Пожалуйста! Ты думаешь, для меня футбол — это всё? Ошибаешься! Ты вообще во многом меня не знаешь. (Трогает стул рукой, чуть поворачивает куклу к себе.) Да! Ты привыкла ко мне эдакому! Дескать, способный актёр, и уже в годах, хороший, конечно, но как-то себя не проявил пока... А годы-то щёлкают... Время исчезает за горизонтом... Вот поэтому я возвращаюсь к вам! (В зал.) Не расходитесь! Умоляю! Ещё пару минут! Давайте посмотрим в глаза друг другу! Давайте скажем что-то очень важное. Или — помолчим. Вот так. Хорошо. Чувствуя и понимая друг друга. Вот, эти золотые как пчёлы секунды, соединившие нас. (Поднимает палец вверх. Пауза.) Необходимо задуматься! И понять бег нашей безумной жизни! Сегодня. Сейчас! Не откладывая на завтра! Что будет с нами через полчаса — никто не знает! Человек предполагает, а Бог располагает... Поэтому посмотрим друг на друга с любовью. (Пауза, смотрит в зал.) Вот так, отлично! (Поворачивается к кукле.) Ну, что загрустила? Нет? Тебе хорошо... Всё-таки у нас сегодня получилось, да? Может быть, выпьем шампанского?! Хотя... (Роется в карманах.) Наверное, не хватит денег... Цветы дарить поздно — цветочницы уже спят... Впрочем, я придумал! Давай потанцуем! Да-да! Есть такое знаменитое почти танго — "Бесамо мучо". Прошу!

Они танцуют в лучах сладостнейшего изысканного "Бесамо мучо". Свет медленно гаснет. И вместо куклы выходит Она. Они вместе. Им хорошо вдвоем.

Занавес.

Аплодисменты.