АЛЛА ЗИНЕВИЧ
ЗВЕЗДА АБСЕНТ

Будешь, как обещал я, Девой,

В белое тебя оденут,

Может, дадут и денег…

Памяти мне налей

(Я не люблю вина),

Пой со мной, Муза, пей

Прошлое – и до дна.

Рваный камзол как роза,

Черная и сухая.

Начал говорить прозой –

Кончил стихами.

Звезда абсент.

Потянувшись лучами вдоль рек, городов и полей,

Над Украйной всходила звезда Полынь.

…Через день огнеборец меня крестил,

И сиянье втекало, как яд, в купель,

И трава врастала в мой гороскоп.

Зачем мне пить? – в извивах вен

Звезда абсент, звезда Верлен,

Гамен-верлибр,

Солдат-катрен,

И раб смиренный ямб,

И вольный дольник судеб.

…Звезда мне велела петь – в омуте воля моя,

Звезда мне велела.

Скажи, когда ты был крещен, -

Полу-Давид, полу-Рембо,

Кто окрылил тебя псалмом?

Ах, пей меня, звезду абсент,

Читай меня, звезду Верлен,

Гадай по мне, иди за мной! –

В луче бутылочном у губ

Звезда-трава, звезда тархун,

Которая не ждет волхвов,

Которой горькие дары –

Багровый голос и любовь.

«Сердце мое сожжено…»

Сердце мое сожжено.

Сердце мое в Освенциме,

В газовой камере

Твоего невнимания,

Непонимания –

Сердце мое еврейское

Неверующего Фомы –

Пустыня любви галилейская

С бесплодными смо…ков…ни…

Ца…ми…

Мать-одиночка.

Знать не хочешь - у нас с тобой

Незаконная есть, невеселая дочь.

Я ее окрестила Любовь.

В октябре ей исполнится пять.

Ты не хочешь ее признать.

Восьмимесячной девочка родилась.

От тебя тошнило, к тебе рвалась,

Был пророческих строк токсикоз.

...Вместо слов колыбельных пою ей "Belle",

Вместо сказок читаю Виктора Гюго.

Днем и ночью по папочке плачет дочь, -

Приходи, посиди, я не в силах ее унять.

Обними, подними, по головке погладь,

И скажи, виновато взглянув на мать:

"А теперь я хотел бы остаться с тобой...."

Сестра и брат по крови Скорпиона…

Сестра и брат по крови Скорпиона –

Тебе в шестом, мне в пятом доме Солнце.

Моя любовь чиста, она – Жар-птица:

Лишь позову, из дальних стран вернется,

Из пепла и забвенья возродится.

Сестра и брат во царствии Плутона –

Мы пили Лету, я одна – Эвною,

Поодиночке не дойти до Рая,

Любовь и творчество мне как орел двуглавый,

Нетленная Жар-птица скорпионья.

Иду босой сквозь ад светловолосый,

Сквозь рыжий ад – таким ты прежде не был:

Волна ее волос затмила небо,

Они собой твои укрыли крылья,

Ты ослеплен листвой ее сентябрьской.

Две стороны Луны или монеты –

С кем бы ты ни был, – мы с тобой едины,

Тебе в шестом, мне в пятом доме Солнце,

В зеркальный край летит моя Жар-птица,

Возьми ее перо, возьми, не бойся.

Снежная Королева.

Льдом околдован.

Заворожен,

Как заморожен.

Алмаз же не огранен,

Но стойче перед огнем

Времен.

Мы все трое – отчасти вода:

Кипятка боишься, не льда,

Мой тихий омут.

Кай, расскажи, когда

В нем утонул осколок?

Видела сон, наяву – проспала:

Снежная Королева тебя забрала.

Роза жива, но снега нынче краше роз.

Руки на почки кладет, чтоб растения не цвели,

Крылья Пегаса - к изморози земли.

Медный венец ей – сиянье севера,

Злое явление атмосферное.

Любит она.

Обладанием, а не равенством.

Мне же завещан девиз Марата,

Гильотиной крещенный,

Рожденный на баррикадах:

Liberté, egalité, fraternité!

«Te

Deum…», шепчу я, Герда,

По сугробам вдогонку ветру.

Я за тобой, застывает сердце,

Холод уводит в ее владенья.

Даже молитва становится снегом.

Болью дышу, даже воздух колок.

Льдинки ногою сбиваю в круг.

Как из тебя мне извлечь осколок?

Розы растут из груди, из рук.

Вены, артерии – вот их корни,

Розы цветут, чтоб теплее было…

«Вышло… Герда?!... Тебе… не больно?»

«Кай! Я вечность тебе сложила».

Notre Dame de Paris.

Виктории Кертуцкой

Там, где влажный взор Сена

Бросить вверх не вольна,

Неизменно

Нищенствует она

Надменно,

Парижская Богоматерь

В струпьях скульптурных,

В витражных ранах,

В каменном рубище.

Знаю, коль буду там –

Душу Тебе подам,

Рядом

Юродствовать стану

Любимого ради,

По ком

Сердце мое тоскует

Глухаркою-Квазимодо

И виском

О мостовую – Клодом:

Бил он Тебе челом.

Ты – Елена моя, ты - моя Троя…

З.А. Барзах

Красота есть молчанье телесного плена

Неотмирной души. Ты - моя Елена

Десяти Менелаев, а может, ста.

…Так костяшками строк полегли герои…

Ты - Елена моя, ты - моя Троя,

Все берут тебя штурмом, а я – измором.

Полвойны отлетело, а все не сдается город,

Дразнит взором прозрачным твоим, Елена…

Но проникну я и за эти стены,

И, как меч в свои лишь лечь должен ножны,

Твои пальцы лягут в мои ладони.

Персеваль.

Моей любимой рок-группе «Strawberry fields» и Кретьену де Труа с Вольфрамом фон Эшенбахом.

Кости болят, и сияние льется из глаз –

Это значит, что я расту

И смогу заслужить судьбу:

Окунул меня Бог в любовь.

Из купели твоих зрачков

Я железен от зол мирских,

Ибо платье мне звездная соль,

Ибо щит мне крепчайший стих,

А во рту земляничная кровь

И карельский Грааль озер.

Дама моя в бегах,

Дама моя с другим –

Знатный блондин поднимает ее вуаль,

Но разве он знает ее сеньяль,

Неведомый ей самой?

Можно еще ошибаться,

Всем лишь едва за двадцать,

К снегу по двадцать два,

Но Дама всегда права,

А рыцарь всегда слуга.

…Так поет Персеваль-простачок,

Он вдоль Божьего босиком

Обувает ступни песком,

Чтоб Ахиллом не стать потом.

Он – певец земляничных полян

И хиппарских лютен,

Он предлагает людям

Экстракт настоящей любви

В протянутых к ним ладонях,

Он миру ответил «Oui»¹¹,

А мир его гонит и кто чего о нем не гонит!

…Гонят в дверь – ты сквозь стены в сердца пройдешь,

Очарованный меч посильней, чем их финский нож,

Все равно ты свое возьмешь,

Если так захочет Господь.

Пусть болит у тебя голова,

Пусть и сердце навязчивее болит,

Пой же, пташка Его, Персеваль,

Ибо Дама тебя исцелит:

Ты поднимешь ее вуаль

И в зрачках обретешь Грааль.

Франциск Ассизский.

И стал мой взгляд, - он нежен, как и чист,
как у возлюбленной часовен и больниц…

Алла Горбунова

Вере Вересияновой

Возлюбленная кошек и собак,

Злых подворотен, голубей дворовых,

Я верю: каждой твари голос дан

И с каждой говорю я, как Франциск,

На языке любовном и суровом.

Возлюбленная кошек и собак,

Чудачка в шляпе, дурочка в пальто,

Я град и мир благословлю за то,

Что в нем есть ты и Господом ты дан,

Чтоб в сей юдоли выжил робкий дар.

Октябрьской мороси серебряная нить

Мне крылья шьет, а листья лепят нимб,

Стихи к тебе читаю меж молитв,

Перебирая четки наших встреч,

На раз-два-три рассчитывая речь.

Возлюбленная кошек и собак,

Я крестница полыни, дочь цветов,

Мне голубь на ладони – Дух Святой,

А тело для него почти собор,

Где кровь поет бездонно, как орган.

Там сам Франциск парит у витражей

Души – и по лучу к душе твоей

Мы шлем привет от кошек и собак,

Юродивых, поэтов и бродяг.

Тот, кто наивен, Господом любим.

«Словно Адам и Блок, давая всем имена…»

Только влюбленный имеет право на звание человека.

Блок.

Ирине Луцюк

Словно Адам и Блок, давая всем имена,

До шестнадцати лет я жила одна

В мире картонном, где только кровь

На вкус и цвет товарищем мне была.

…Ты пришел, потому что я позвала.

Ночь, Крещенье, зеркал коридор, зрачков:

Ты двенадцать дней протомился там –

Января исход, обручальный год,

Сизая вуаль у зрачков – лед.

…Ты пришел, как время, и не пройдешь.

Голубиный взгляд, сумеречный дождь,

Оплетешь меня, обовьешь,

Имя мое - кровь, а твое – любовь,

Бесконечна связь паутины слов.

…На порог пришел – в комнату войдешь.

Баллада о последней ночи пред экзаменом.¹²

Мама, мама, почему я не историк?

Препод - Цербер и циник, а я, Сенека - стоик,

Из-за него, из-за Нерона,

Нынче вены…. А лучше учебник открою.

По Маяковскому, полночь, а все не приходят

Светлые мысли… Может быть, сделать шпору?

Ехал домой в метро, слушал бы Мумий Тролля –

Так схоласты средневековые не дают покоя:

Путаются в башке Фома Аквинский и Франциск Ассизский,

Как на крыше - ­ мартовские киски.

Иду домой, одетый как нищий, -

Подскочил клянчить милостыню Ницше,

Заливая, что «Бог умер!» и сам он – тоже,

И вообще, судя по его роже,

Все мы умерли, осталась одна Таня

В памятной книге блокадного Ленинграда…

После этой сессии и меня не станет

На философском.

А Кьеркегор означает «кладбище»,

И в переводе с Бурмистрова - «все мы там будем»…

Учить или не учить? Ну, я и Гамлет!

Вынесут с экзамена вперед ногами.

Ну, пришел домой. А там – Эммануил Кант

Хапает, гад, мой любимый стакан

И хлещет из него рейнвейн пополам с пивом.

Я ему говорю: «Эммануил, это ж некрасиво!

Ты пришел ко мне – значит, ты гость,

Гости так себя не ведут.

И вообще, ты мертвец, ты истлевшая кость,

Ты призрак, короче, а призраки пиво не пьют».

А еще мне ночью является сам Жак Деррида,

Забирается с грязными ногами мне на кровать

И начинает «parlez-vous fransais»:

« comment trouvez-vous mon nouveau livre?»¹³

А я отвечаю: «ноги с постели, блин, убери!

Полночь, умер и автор, и фонари,

Марш к себе в могилу и не дури!»

Хайдеггер, Хайдеггер where did you hide

In my memory?¹⁴ В герменевтике? Что? Говорю стихами?

А некоторым везет: они учатся на филфаке,

Там читает лекции добряк Воропаев:

Он ставит пятерки, причем автоматом

А я бы послал марксистов матом

Вместе с идеалистами…. Все – отстой, и¹⁵

Мама, мама, почему я не историк?

Я в философии ничего не стою,

Я только про любовь могу диалоги,

Я не Платон…. О, боги, боги,

Боги бессмертные, есть ли свет

В конце туннеля? Ну да – рассвет…

Утро… Что???!!! Я опоздал на экзамен!!!

Июль 2006

Столетняя Война.

Ты растрепана, как Пиаф.

Ты пришла меня убивать,

У тебя в крови рукава,

Ты дурманна, ты – сон-трава,

Я боюсь тебя полюбить,

Потому что ты – перст судьбы

Безымянный…

Ты – Шарлотта… нет, Жанна!

Ты приходишь, как Жанна д’Арк,

Каждый взгляд – как прямой удар,

Ты не знаешь пощад, не умеешь молчать,

Ты желаешь от жизни меня защищать,

Поглощая, навязчиво, непрестанно, –

Ты меня никому не отдашь.

Жанна ты, но скорее – Бланш.

Ты придешь, дурманная, как мираж,

Втянешь зрение сквозь витраж

И заставишь себя целовать –

Пусть и воля твоя будет воля моя,

Будет лучше мне… это ли буду – я?

Хриплый стих и надрывный, как голос Пиаф,

Твой, Шарлотта – нет, Жанна д’Арк,

Ты, как Бланш, так властна и так горда,

Я не сдамся тебе, не сдам…

Но лицо мое – белый флаг,

Ты безжалостна, ты – палач…

И ты пала к моим ногам.

Сообщающиеся сосуды.

.

Я – Гамлет, я – вопрос, ты – мой ответ.

Твоя любовь, я пепел и полынь.

Твоих Жар-птиц немая колыбель.

Твоя любовь, я в мире растворен.

Сожжен ветрами. Листьями залит.

Мне сердце – дождь, и снег – дыханье мне.

Я – неба сын, ты – просто дочь земли,

Рожденная быть голосом моим.

И кровь миров, и звездной вязи связь

Через меня тобою говорят

В словесных снах излета октября,

В зеркальной мороси твоих ноябрьских глаз…

…И я в тебе, как в мире, растворюсь,

И мы друг другом станем навсегда.